Если спросишь, где я: Рассказы - Реймонд Карвер

Он открывает перед ней дверь.

— Откуда ты начнешь? — спрашивает он. Она проходит мимо него на крыльцо.

С противоположной стороны улицы на них смотрит Эрнст Вильямс. В широченных бермудах, с висящим животом, он смотрит на Лео и Тони, направив разбрызгиватель шланга на свои бегонии. Как-то прошлой зимой, на праздники, когда Тони с детьми уехала к матери Лео, он привел домой женщину. А в девять часов утра, той холодной и туманной субботы, Лео вышел проводить ее до машины, к полной неожиданности для Эрнста Вильямса, стоявшего на тротуаре с газетой в руке. Туман в тот момент немного рассеялся, Эрнст Вильямс уставился, затем хлопнул себя газетой по ноге, крепко.

Лео вспоминает этот хлопок и передергивает плечами:

— Так ты уже решила, куда поедешь сначала?

— Буду объезжать все по порядку, — говорит она. — До первой распродажи, потом дальше.

— Начинай с девяти сотен, — советует он. — Затем снижай. Девять сотен — цена не заоблачная, даже если за наличные.

— Я знаю, с чего начинать, — говорит она.

Эрнст Вильямс направляет шланг в их сторону. Он разглядывает их через каскад водяных брызг. Лео чувствует внезапный позыв во всеуслышание во всем признаться.

— Просто на всякий случай, — говорит он.

— Ладно, ладно, — говорит она. — Я поехала.

Это ее машина, они называли ее машиной Тони, вот что самое обидное. Они купили ее тем летом, три года назад. Ей хотелось чем-то заняться после того, как дети пошли в школу, и она снова взялась за продажу энциклопедий. Он работал шесть дней в неделю на стекловолоконной фабрике. Какое-то время они даже гадали, на что потратить деньги. Затем внесли тысячу за этот кабриолет, удвоили и утроили выплаты и за год расплатились полностью. Пока она одевалась, он вытащил из багажника домкрат и запаску и выгреб из «бардачка» карандаши, спичечные коробки, и стопку дорогих облигаций. Затем вымыл и пропылесосил внутри. Красный откидной верх и крылья сияли.

— Удачи, — говорит он, прикоснувшись к ее локтю.

Она кивает. Он видит, что она уже далеко, что все ее мысли — о предстоящей сделке.

— Все обязательно переменится! — кричит он ей, когда она подходит к подъездной дорожке. — В понедельник мы начнем все заново. Я уверен.

Эрнст Вильямс отворачивается и сплевывает. Она садится в машину и закуривает сигарету.

— На этом же месте через неделю! — снова кричит Лео. — Старо как мир!

Он машет рукой, пока она задним ходом выезжает на улицу. Она переключает скорость и пускается в путь. Она жмет на газ, покрышки негромко взвизгивают.

На кухне Лео наливает виски и, взяв со стола стакан, уходит во дворик. Дети гостят у его матери. Три дня назад пришло письмо, его фамилия нацарапана карандашом на замызганном конверте, единственное письмо за все лето, в котором не требовали полного расчета по долгам. Нам весело, говорилось в письме. Мы любим бабушку. У нас новая собака, ее зовут Мистер Сикс. Он хороший. Мы его любим. До свидания.

Он идет за новой порцией виски. Добавляет льда и видит, что его рука дрожит. Он вытягивает руку над раковиной. Некоторое время смотрит на руку, ставит стакан, и вытягивает вторую руку. Затем берет стакан и возвращается во дворик, посидеть на ступеньках. Он вспоминает свое детство и отца, указывающего на красивый дом, высокий белый дом, окруженный яблонями и высокой белой изгородью. «Вот так Финч, — восхищенно говорил отец. — Он пережил банкротство по меньшей мере дважды. Только посмотри на этот дом». А ведь банкротство — это когда компания полностью разоряется, управляющие режут себе вены и выбрасываются из окон, тысячи работников оказываются на улице.

У Лео и Тони еще осталась мебель. У Лео и Тони осталась мебель, а у Тони и детей есть одежда. Все это не подлежало аресту. Что еще? Детские велосипеды, но их он уже давно отвез к матери, так оно надежнее. Переносной кондиционер и приспособления к нему, новая стиральная машина и сушилка — за этими вещами грузовики приехали еще несколько недель назад. Что еще у них было? То да се, ничего существенного, разный хлам, который давным-давно износился или развалился. Зато в прошлом остались грандиозные вечеринки, замечательное путешествие. В Рино и на озеро Тахо, восемьдесят миль в час, верх откинут и радио играет. Еда, на нее уходило столько денег. Они буквально объедались. Он подсчитывает тысячи, потраченные только на удовольствия. Тони заходила в бакалейный магазин и покупала все, что видела. «Мне не хватало этого, когда я была ребенком, — говорит она. — Нашим детям всего будет хватать», — как будто он имеет что-то против. Она вступает во все книжные клубы. «У нас в доме никогда не было книг, когда я была ребенком», — говорит она, разрывая обертку увесистых пачек. Они вступают во все клубы звукозаписи, чтобы было что слушать на новом стерео. Они подписываются на все. Даже на породистого терьера по кличке Джинджер. Он выложил за эту псину две сотни, а через две недели нашел ее на дороге, задавленную. Они покупают все что захочется. Если не могут заплатить сразу, берут в кредит. Выписывают по каталогам.

Его майка намокла, он чувствует как из подмышек струится пот. Он сидит на ступенях с пустым стаканом в руке и смотрит, как тени накрывают дворик. Он потягивается, потирает лицо. Прислушивается к шуму машин на улице и раздумывает: может, спуститься в подвал, встать на сточную решетку и повеситься на ремне? Он вдруг осознает, что хочет умереть.

И, вернувшись в дом, он наливает еще большую порцию виски, и включает телевизор, и готовит ужин. Сидит за столом с соусом чили и крекерами и смотрит за похождениями слепого детектива. Убирает со стола. Моет сковородку и тарелку, вытирает их и кладет на место, потом разрешает себе посмотреть на часы.

Десятый час. Она уехала почти пять часов назад.

Он наливает виски, добавляет воды, несет стакан в гостиную. Садится на диван, но оказывается, плечи так свело, что он не может откинуться на спинку. Он смотрит на экран и потягивает виски, и вскоре идет за новой порцией. Снова садится. Начинается программа новостей — уже десять часов — и у него вырывается:

— Боже, ради бога, что случилось? — и он отправляется на кухню, снова за виски. Он садится, он закрывает глаза и открывает их, лишь когда слышит телефонный звонок.

— Я хотела позвонить, — говорит она.

— Ты где? — спрашивает он. Он слышит звук пианино, и его сердце начинает биться сильнее.

— Я не знаю, — говорит она. — Где-то. Мы зашли выпить, а после поедем куда-то ужинать. Я с заведующим отделом продаж. Он грубиян, но нормальный. Он купил машину. Мне нужно идти. Вообще-то я шла в туалет и увидела телефон.

— Кто-то купил машину? — спрашивает Лео и смотрит через кухонное окно на то место перед домом, где эта машина всегда стояла.

— Я же сказала тебе. Мне нужно идти.

— Подожди, подожди минуту, ради бога, — говорит он. — Так купили нашу машину или нет?

— Он достал чековую книжку, когда я вышла, — говорит она. — Я больше не могу. Мне надо в туалет.

— Подожди! — вопит он. Но на другом конце уже никого нет. Короткие гудки.

— Боже правый, — бормочет он, стоя возле телефона с трубкой в руках.

Он делает несколько кругов по кухне и возвращается в гостиную. Садится. Встает. В ванной он тщательно чистит зубы. Затем пускает в ход зубную нить. Умывается и снова бредет на кухню. Смотрит на часы и берет чистый стакан из набора, где на каждом нарисована рука с игральными картами. Он наполняет стакан льдом. Некоторое время смотрит на грязный стакан, который поставил в раковину.

Он ложится на диван, растянувшись во весь рост. Смотрит на экран, и ловит себя на том, что не может разобрать, о чем говорят эти люди. Он крутит пустой стакан в руке и раздумывает, не откусить ли стеклянный край. Его вдруг начинает бить дрожь, и он уже готов лечь в постель, хотя знает, что ему приснится большая женщина с седыми волосами. Во сне он всегда наклоняется, чтобы завязать шнурки. А когда выпрямляется, она смотрит на него, и он наклоняется снова. Он смотрит на свою руку. И видит, как она сжимается в кулак. Звонит телефон.

— Где ты, милая? — произносит он медленно и мягко.

— Мы в ресторане, — говорит она, голос у нее сильный и звонкий.

— Милая, в каком ресторане? — Он прижимает основание ладони к глазу и трет его.

— Где-то в центре, — говорит она. — Кажется, это «Нью-Джиммиз». Простите, — говорит она кому-то, — это «Нью-Джиммиз»? Это «Нью-Джиммиз», Лео, — говорит она снова ему. — Все нормально, мы почти закончили, он отвезет меня домой.

— Милая? — говорит он. Он прижимает трубку к уху и раскачивается взад и вперед с закрытыми глазами. — Милая?

— Мне нужно идти, — отвечает она. — Я хотела позвонить. Впрочем, угадай, сколько?

— Милая, — говорит он.

— Шесть с четвертью, — говорит она. — Уже у меня в сумочке. Он сказал, что кабриолеты сейчас идут плохо. Кажется, мы в рубашке родились, — говорит она и смеется. — Я рассказала ему обо всем. Думаю, так надо было.