Загадка Скалистого плато - Юрий Ясько

И что это на нее нашло в самом деле? Болтала какую-то чепуху по телефону. Что подумает Васин? Старая набитая дура? Ха! Если двадцать девять — старость, то что такое сорок пять Васиных?.. А тогда, на вечере актера Тхапсаева, она и вправду обратила внимание на молодого экспансивного, напористого человека. Потом увидела его по телевидению. Туриев рассказывал о своей работе умно и страстно. Говорят, телевизионный экран раскрывает сущность человека, обнажает его фальшивые черты. Так вот, в Борисе фальши не было…

Однажды она уже обожглась, вспоминать нелегко, не надо.

Мама была против ее замужества. Отец молчал, а мать сказала однажды:

— Валерий почему-то всегда прячет свой взгляд. В старину говорили, что это — признак дурного характера и скрытности.

— В старину многое говорили, мамочка. — Валерий — человек с большой перспективой, и он любит меня.

— С перспективой… Слово-то какое. Так ты за него выходишь или за перспективу? — Мать горько усмехнулась.

— Не лови меня на слове. Валерий мне дорог. Мы с ним знакомы давно.

— Человека влюбленного трудно переубедить. Что ж, выходи.

Разошлись они еще до рождения Олежки.

Первая размолвка началась с того, что Валерий сказал:

— Надо идти на работу в райком. С положением партийного работника мне не будет стоить труда защитить диссертацию. Пусть попробуют прокатить.

— Ты это всерьез? Райком — не проходной двор.

— Силин уже рекомендовал меня. Кандидатура пройдет.

— Короче говоря, пользуясь служебным положением, хочешь протолкнуть работу, которая выеденного яйца не стоит?

— Ха! Ты была о ней другого мнения.

— Пока знала о ней только с твоих слов. Но когда прочитала…

— И что? А разве отец не сделал для тебя карьеру? Кто, скажи мне, из тех, что окончили с тобой университет, стал ведущим специалистом в таком институте, как институт минерального сырья? Не будь Лосева, — не видела бы ты этой должности.

— Папа как раз был против. Он настаивал, чтобы его дочь работала полевым геологом. Это ты мне посоветовал уйти в институт. И я вернусь в поле, когда моему ребенку исполнится два года.

— Было бы сказано…

После того злополучного вечера и закрутилось колесо семейных неурядиц, Валерий устроился на работу в райком, через четыре месяца защитил диссертацию. Вот тут и проявился его характер…

Небо на востоке серело: скоро рассвет. Почему, почему не спится? Почему в голову лезут всякие мысли, от которых нет покоя? Надо немедленно заказать Москву, поговорить с мамой, станет легче — это она твердо знала.

Дроздова вышла в коридор, попросила дежурную по этажу заказать разговор с Москвой.

Дежурная хмуро посмотрела на нее, зевнула и набрала «07».

Продиктовав номер в Москве, она, продолжая хмуриться, медленно проговорила:

— Обещают дать в течение часа. У вас в номере есть телефон, ждите там.

Человек так уж устроен, что торопит время. А каждая прошедшая минута — безвозвратно ушедшая частица жизни. Прошлого не вернешь, не окунешься в него физически. Жить воспоминаниями — слишком большая роскошь, хотя избавиться от них, отречься невозможно. Особенно часто приходят воспоминания, которые связаны с отцом.

Профессор Лосев дочь не баловал. Уже с седьмого класса брал ее с собой в поле. Однажды, тогда она была в девятом, во время одного из маршрутов Лена увлеклась описанием интересного обнажения. Отец ушел в сторону от тропы, стал подниматься по крутому склону сопки и вскоре исчез из поля зрения. Описав обнажения, девочка отправилась в путь. Она шла, ориентируясь по зарубкам, оставленным отцом на стволах лиственниц. Поначалу идти было легко, но через несколько сот метров зарубки исчезли. Лена растерялась: куда идти? Почему нет зарубок? Не случилось ли что-нибудь с отцом? Она стала громко звать отца, но в ответ — приглушенное эхо. Ей стало страшно. Ничего нет более угнетающего, чем молчание тайги.

Лена пристально вглядывалась под ноги, искала следы отца, но их не было на щебне, усеявшем склон сопки. Девочка перевалила вершину, вышла на поляну, покрытую крупными кочками, поросшими жесткой и острой травой. Марь. Ступишь между кочками — ноги почти по колено утопают в коричневой воде. Приходится прыгать с кочки на кочку. Кочки подвижны под ногами, стремятся уйти в сторону. Дважды переход с кочки на кочку заканчивался досадной неудачей: проваливалась по пояс в противную коричневатую жижу, пахнувшую прелью.

Лена знает конечный пункт их маршрута, он отмечен на карте — устье ручья Медвежий. Она выверяет по компасу направление и упорно идет по нужному азимуту.

Лена вошла в сосняк. Здесь светлее и веселее. Но почему-то страх не проходит. Никогда еще не было такого, чтобы Лосев оставил дочь одну. Так в тайге не делают, надо все время держаться вместе.

Лена сбрасывает с плеч рюкзак, прислоняется спиной к стволу сосны: устала. Мучительно хочется лечь, прикрыть глаза, отдохнуть, но надо, надо идти вперед, уже смеркается. Тайга обступает со всех сторон, ей кажется, что прибавилось звуков: рычат неведомые звери, таинственные тени мелькают между соснами.

Лена достала из кобуры наган, выстрелила — раз, другой, третий… В ответ — глухое ворчание тайги. Нет, не надо больше стрелять, надо беречь патроны. Надо идти вперед, выяснить, что же случилось с отцом, почему он не ответил на выстрелы? У него — карабин, у Лены — наган.

Девушка накинула рюкзак, посмотрела на компас. В наступающих сумерках ей показалось, что стрелка прибора колеблется слишком часто. Показалось? Нет, здесь что-то не то. Лена еще и еще раз смотрела на стрелку — она лихорадочно ходила из стороны в сторону, отказывалась показывать истинное направление.

Что же делать? Вернуться назад? Уже до лагеря не успеет. Придется устраиваться на ночлег в тайге, но сперва надо выйти на отца. Что случилось, что?! Лену охватил тот страх, который сковывает тело, от которого деревенеют ноги и сердце стучит так, будто сейчас выскочит из груди.

Еще немного — и тайгу окутает темь.

Елена вышла к безымянному ручью, быстро разложила костер, благо, сушняка здесь было много. Когда сушняк разгорелся, она срубила высохшую сосенку, положила ее в костер: сосенка будет гореть долго, можно поспать, только спать чутко; надвигать на уголья не сгоревшую часть сосны.

Наломав сосновых ветвей, Лена уложила их на берегу ручья, сверху постелила штормовку, достала из рюкзака одеяло из верблюжьей шерсти.

Надо дождаться утра, чтобы начать поиски отца. В последнее время Лосев жаловался на сердце. Ему было несвойственно ныть и уж если он говорил, то болен всерьез. Мама не раз упрекала его в том, что он не бережет себя, каждое лето уходя в тайгу. Но отец упрям, упрям в своем стремлении обнаружить месторождение магнетита. Он вычислил его, определил, что оно расположено именно в этом районе южной Якутии — в двухстах километрах западнее Чульмана.