Карта времени - Феликс Пальма

— Господа, разрешите представить вам Вечность, — торжественно произнес Мюррей, пока вышеупомянутая Вечность в восторге скакала вокруг него. — Вы любите собак? Погладьте, не бойтесь.

Догадываясь, что это непременное условие продолжения разговора, Эндрю и Чарльз встали со своих мест и послушно погрузили пальцы в мягкую, ухоженную шерсть великолепного, хоть и чересчур энергичного представителя породы золотистый ретривер.

— Джентльмены, — провозгласил Гиллиам, — вы прикасаетесь к чуду. Как я уже говорил, магия существует. И ее можно потрогать. Сколько, по-вашему, лет Вечности?

В поместье Чарльза было полно собак, он с детства привык с ними возиться, и вопрос хозяина не вызвал у него затруднений. С видом знатока изучив зубы животного, молодой человек ответил без тени сомнения:

— Год, самое большее — два.

— Верно, — признал Гиллиам, опускаясь на колени и ласково обнимая пса. — В реальном времени тебе действительно год, не так ли?

Окончательно сбитый с толку Эндрю устремил на кузена взгляд, полный тревоги. Тот ободряюще улыбнулся.

— Как вы уже слышали, — продолжал Мюррей, вставая, — создать эту фирму меня подвигла вовсе не книга Уэллса. Это чистое совпадение, хотя, не стану скрывать, интерес к четвертому измерению, который мистер Уэллс пробудил у нашей публики, сыграл мне на руку. Знаете, отчего эти путешествия так волнуют людей? У каждого из нас есть заветные желания, мечты. Путешествия во времени — заветная мечта человечества. А вас, господа, навел на эту мысль мистер Уэллс? Полагаю, что нет. И меня тоже нет, могу вас заверить. Мистер Уэллс помог нам сформулировать абстрактную идею, выразить словами извечное людское стремление.

Мюррей сделал паузу, дожидаясь, пока его речь осядет в мозгах у слушателей, как пыль с выбитого ковра на мебели.

— До того как основать это дело, я работал с отцом, — продолжал он. — Мы занимались подготовкой экспедиций. Одно из сотен обществ, которые посылают исследователей в самые дальние, неизведанные уголки планеты за этнографическими и археологическими открытиями — о них потом пишут в научных журналах, за экзотическими цветами и насекомыми — их выставляют в витринах музеев, чтобы публика могла подивиться прихотливой фантазии Бога. Но прежде всего нами двигала жажда узнать мир, в котором нам выпало жить. Особого рода любопытство, осмелюсь сказать. Человеку не дано знать, куда заведет выбранный им путь, не правда ли, джентльмены?

Не дожидаясь ответа, Гиллиам Мюррей жестом пригласил братьев следовать за ним. Маленькая экспедиция, к которой немедленно присоединилась Вечность, обогнула архипелаг комодов и столиков и пробралась к дальней стене. В отличие от остальных, занятых полками с атласами, географическими трактатами, сочинениями по астрономии и прочим, совсем уж неведомым наукам, эту стену полностью занимали старинные карты, отражавшие представления о Земле, что бытовали в эпоху их создателей. По этой коллекции можно было изучать историю картографии: репродукции вдохновленных Птолемеем шедевров Ренессанса, на которых мир, словно насекомое с оторванными ножками, сжимался до размеров Европы, соседствовали с творениями немца Мартина Вальдзеемюллера,[7] полагавшего, что Америка располагается неподалеку от Азии, и работами Авраама Ортелиуса и Герардуса Меркатора,[8] чьи представления о земном шаре уже мало отличались от современных. Мюррей провел своих гостей вдоль стены слева направо, и мир раскрывался перед ними, как цветок, растягивался, словно кот на солнцепеке; каждая новая экспедиция, каждый новый морской поход делали его шире и просторнее, постепенно раздвигая границы и приподнимая завесу тайны. Эндрю казалось удивительным, что всего несколько веков назад никто не знал, что земля продолжается по ту сторону Атлантики, и лишь отвага и удача знаменитых мореплавателей, бросавших вызов неисчислимым опасностям, позволяли постепенно заполнять на карте пустоты, которые, по понятиям людей Средневековья, населяли чудовища. И все же было немного жаль, что размеры суши перестали быть тайной, что все океаны и континенты были давно открыты и современным картографам оставалось лишь перерисовывать контуры всем известного, изученного вдоль и поперек, официального мира. Мюррей остановился у огромной карты, завершавшей коллекцию.

— Джентльмены, перед вами самая точная карта, которую только можно найти во всей Англии, — объявил Мюррей, не скрывая гордости. — И она регулярно обновляется. Всякий раз, когда кто-нибудь открывает очередной кусок земли, я рисую карту заново, а старую сжигаю. Этот ритуал символизирует смерть неточного и неполного знания о нашей планете. Немалое число экспедиций, чьи пути отмечены здесь, удалось снарядить на средства нашей компании.

При взгляде на карту рябило в глазах от разноцветных линий, которые, как пояснил Гиллиам, означали маршруты всех совершенных когда-либо экспедиций, о чем и свидетельствовали чересчур скрупулезные пояснения на полях. Впрочем, проследить их не представлялось возможным: линии ложились друг на друга, переплетались и путались, подчиняясь безумной прихоти владельца карты, вознамерившегося во что бы то ни стало начертить на ее поверхности дороги всех отважных исследователей, от Марко Поло, чей путь обозначала золотистая нить, обвивавшая Индию, Китай, Центральную Азию и Малайский архипелаг, до сэра Фрэнсиса Янгхасбэнда, прошедшего из Пекина в Кашмир через увенчанные льдами хребты Каракорума. Сеть карандашных артерий покрывала не только сушу. Те же линии пролегали там, где взрезали морскую пену каравеллы Колумба и смельчаков, которые отправились на поиски водного пути в Китай, а нашли Эребус и Ужас Во Льдах. Обе резко обрывались, миновав Ланкастерский пролив, ворота Северо-Запада. Отчаявшись распутать этот немыслимый клубок, Эндрю попытался проследить синюю линию, проходившую через остров Борнео, дождливый рай в Юго-Западной Азии, полный крокодилов и чайных деревьев, и обозначавшую непростое кругосветное плавание сэра Джеймса Брука по прозвищу Леопард Саравака, знакомого молодому человеку по книжкам о Сандокане, в которых отважный капитан был изображен безжалостным истребителем пиратов. Однако Гиллиам поспешил обратить внимание гостей на самую запутанную часть карты, Африку, куда устремлялись путешественники со всего мира, одержимые идеей отыскать мифический исток Нила. Здесь сходились пути голландки Алексины Тинне, Бертона и Спика, знаменитых Ливингстона и Стэнли — и все они скручивались в тугой моток, не говоривший непосвященным решительно ни о чем, кроме того, что Черный континент отчего-то привлекает людей в пробковых шлемах.