Карта времени - Феликс Пальма

Чарльз театрально заломил руки, сокрушаясь о невежестве кузена, уселся на стул, поставил напротив еще один и жестом пригласил Эндрю садиться. Слегка наклонившись вперед, словно приходской священник, готовый исповедовать прихожанина, он начал пересказывать сюжет романа, не так давно взбудоражившего всю Англию. Эндрю слушал без особого интереса. Главный герой книги изобрел машину времени. Простым нажатием рычажка он перенесся в далекое будущее, где его изумленному взгляду предстали прыткие, как зайцы, улитки, деревья, внезапно выраставшие из-под земли, танцующие в небе звезды и ночь, в один миг сменявшая день… В невообразимом 802 701 году на нашей планете жили две во всем противоположные друг другу расы: прекрасные, ни на что не годные элои, обитавшие на поверхности земли, и чудовищные морлоки, которые прятались в подземных пещерах. Услышав об этом, Эндрю скривился от омерзения, а Чарльз слегка улыбнулся и поспешил добавить, что важен не сюжет как таковой, а едкая сатира на современное общество. Англичан же больше всего поразило то, что Уэллс предложил рассматривать время как четвертое измерение, своеобразный туннель, по которому можно передвигаться.

— В мире, как известно, есть три измерения, — объяснял Чарльз, задумчиво вертя в руках шляпу. — Длина, высота и ширина. Но, для того чтобы предмет мог существовать, для того чтобы мы могли лицезреть эту шляпу здесь и сейчас, требуется еще одно — протяженность. Вещи не только занимают пространство, но и длятся во времени. Шляпа есть не только здесь, но и сейчас, потому мы ее и видим. Получается, что все мы живем в четырехмерной вселенной. Но если предположить, что время — такое же измерение, как и все остальные, отчего в нем нельзя перемещаться? В принципе, именно этим мы и занимаемся. Ты, я, наши шляпы: все, что есть в мире, медленно и неуклонно движется вперед, приближаясь к собственной смерти. Уэллс задается вопросом: почему нельзя ускорить это движение, а то и вовсе развернуться и пойти обратно, к тому, что мы привыкли называть прошлым и что на самом деле всего лишь очередной моток нити в клубке? Если время — одно из измерений, почему в нем нельзя перемещаться с такой же легкостью, как в остальных?

Чрезвычайно довольный собственной речью, Чарльз бросил шляпу обратно на кровать. Подождав, пока Эндрю осмыслит сказанное, он продолжал:

— Признаться, когда я прочел книгу, все это показалось мне не более чем затейливой фантазией, я и представить не мог, что такое допустимо с точки зрения науки. Должен сказать, Эндрю, роман произвел настоящий фурор, о нем говорили буквально все. В клубах, в салонах, в университетах, на фабриках во время перерыва. Никого не интересовали ни кризис в Соединенных Штатах и его последствия для Англии, ни картины Уотерхауса, ни пьесы Оскара Уайльда. Все кому не лень спорили, можно ли путешествовать во времени. Даже женщины. Рассуждения о том, что ждет нас в будущем, делали пятичасовое чаепитие не таким уж скучным занятием. В основном это были разговоры в пользу бедных, которые ни к чему не вели, но вот научное сообщество, кажется, всерьез заинтересовалось новой проблемой, кое-что даже стало попадать в газеты. Как бы то ни было, фантазии Уэллса легли на благодатную почву: кому из нас не хотелось бы увидеть грядущее своими глазами, проникнуть дальше, расширить границы своего краткого и эфемерного существования. Всем хочется попасть в будущее, и двухтысячный год выбран не случайно; совершенно ясно, что за столетие человечество успеет изобрести все, что угодно, и наш мир станет удивительным волшебным местом, возможно даже пригодным для жилья. Сначала все это казалось забавной игрой, безумной фантазией. Но в прошлом октябре открылись «Путешествия во времени Мюррея». О новой затее трубили на всех углах, писали в газетах, афиши на улицах возвещали: Гиллиам Мюррей может воплотить наши мечты, может отправить нас в двухтысячный год. Билеты стоили целое состояние, но за ними немедленно выстроились очереди. Даже те, кто еще вчера утверждал, что путешествовать во времени немыслимо, ждали у дверей конторы с горящими глазами, словно дети, которым пообещали чудо. Никто не хотел пропустить такое событие. Нам с Мадлен не удалось попасть в первую экспедицию — только во вторую. И мы действительно отправились в будущее, Эндрю. Я — тот, кого ты сейчас видишь перед собой, — проник на сто пять лет вперед и вернулся обратно. Мое пальто до сих пор пахнет пеплом войны будущего, камешек, который я тайком подобрал на мостовой, лежит за стеклом в моей гостиной рядом с шиферовскими подносами, как частица грядущего в нашем еще мирном Лондоне.

Эндрю чувствовал себя лодкой, подхваченной течением. Мысль о том, что человек может шагнуть сквозь время, преодолеть рамки своей эпохи, вторгнуться в святилище грядущего, проникнуть далеко за грань собственной смерти и увидеть собственных потомков, казалась ему далеким и странным сном. Впервые за многие годы в молодом человеке проснулся слабый интерес к тому, что происходило за пределами его души. Впрочем, Харрингтон поспешил затоптать робкие искорки, пока из них не успело разгореться пламя. Он пережил и перечувствовал все, что может выпасть человеку, и теперь пребывал в вечном трауре, душа его опустела и высохла. Без Мэри в мире не осталось ни одной причины, способной заставить его жить дальше.

— Все это очень интересно, Чарльз, — утомленно вздохнул Эндрю, всем своим видом показывая, что дерзкое вмешательство человека в естественный ход вещей оставило его совершенно равнодушным, — но при чем тут Мэри?

— Постой, кузен, ты что, еще не понял? — воскликнул потрясенный Чарльз. — Этот Мюррей путешествует в будущее. Я уверен, что, если ему как следует заплатить, он согласится устроить для тебя частную экспедицию в прошлое. И тогда тебе будет в кого разрядить пистолет.

Эндрю застыл на месте, разинув рот.

— В Потрошителя? — спросил он едва слышно.

— Вот именно, — ответил Чарльз. — Если ты попадешь в прошлое, то сможешь сам спасти Мэри.

Эндрю ухватился за спинку стула, чтобы не упасть. Неужели такое возможно? — спрашивал он себя, не в силах преодолеть оцепенение. Попасть в прошлое, в 7 ноября 1888 года, и спасти Мэри? Самым невероятным казалось даже не путешествие во времени, не то, что он сможет увидеть и обнять ту, чье тело давно превратилось в прах. Удивительнее всего был сам шанс спасения, шанс исправить ошибку, взять на себя ответственность и все изменить. Сколько раз он просил об этом Господа! Но выходит, у его молитв был неправильный адресат. Помощь пришла от науки.

— Мы ничего не потеряем, если попробуем, — заключил Уинслоу. — Ну что ты скажешь?