Нэнуни-четырехглазый - Валерий Янковский

Михаил Иванович невольно вспомнил слова адмирала: «двуногие и четвероногие хищники могут доставить вам немало хлопот». Да, с двуногими вроде бы справились, но вот четвероногие, кажется, в самом деле могут похоронить его мечту. А снега все нет!

«Нэнуни» ходил мрачный. Ольга Лукинична при нем не плакала, но осунулась на глазах. Он знал, что жена почти не спит.

И вдруг — в полнолуние — долгожданная пороша!

Михаил Иванович посветлел. Проверил под вечер винчестер, отобрал самые надежные патроны. Ольга Лукинична вышла из кухни.

— Где думаете его караулить?

— Спрячусь под стеной конюшни в сено. Для приманки привяжу во дворе Пегашку.

— Последнего нашего жеребеночка?

— Сейчас при полной луне на снегу светло. Замечу его загодя, схватить жеребенка не дам, не беспокойся.

Он взял под мышку тулуп и вышел. Вывел жеребенка, привязал к коновязи посреди пригона. Бросил под неосвещенную луной стену конюшни охапку сена, накинул на плечи тулуп, сел. Стояла тихая, светлая, еще не очень морозная ночь. Отчетливо виден стоящий в двадцати шагах Пегашка. Пригорюнясь, он лениво жевал клок сена.

«…Нет, сегодня вору незаметно не подкрасться. Увижу».

И только подумал, как краем глаза заметил какую-то тень и вздрогнул. А в воздухе молнией сверкнуло длинное изогнутое тело. Огромные лапы простерты вперед, хвост — змеей!

На мгновение почудилось: сказочный дракон спрыгнул с луны. Но тут жалобно, пронзительно проверещал Пегашка, и охотник отчетливо расслышал хруст раздробленных позвонков. Еще миг, и тигр, как кошка с мышью, с жеребенком в зубах бежал крупной рысью к ограде.

Пусть полная луна, но ночь есть ночь. Посадить на мушку на бегу трудно. Стрелку показалось, что поймал переднюю лопатку, — он выстрелил. Тигр сразу бросил добычу, глухо рыкнул и плавно перемахнул через ограду. Пегашка не шевелился, вокруг головы по снегу растекалось темное пятно.

Михаил Иванович выскочил через калитку в заборе и увидел след хищника. Разбрасывая неглубокий снежок, он уходил к лесу саженными прыжками. Справа от этих огромных лунок на серебрящемся под луной снегу словно рассыпана гречиха… Он наклонился, взял на ладонь. Кровь! «Стрелял в левый бок. Значит, прохватил навылет… Ага, перешел на шаг, видно, задело как следует!» Он повернул к дому.

Ольга, конечно, не спала. Она слышала предсмертный вопль жеребенка, выстрел, рык тигра. Засветив керосиновую лампу, встретила мужа на крыльце.

— Что, успел задавить Пегашку?

— Задавил и ушел, черт! Хоть и ранил я его, кажется, серьезно. Завтра позову на помощь Гека. Кроме Фридольфа в таком деле положиться не на кого.

Михаил Иванович протер винчестер и повесил его в спальне на рога оленя.

Утром, хорошо понимая, что раненый хищник во сто крат опаснее здорового, отправился к соседу: в мужестве финна он не сомневался. И тот собрался сразу, без лишних слов.

На море главенствовал Гек, на охоте — Янковский. Он шагал впереди. Кровавый след вел зигзагами сквозь густой кустарник. Было ясно — ранение тяжелое: хищник несколько раз ложился и все время петлял, а это значило, что он недалеко и готовит засаду. Охотники двигались осторожно, не торопясь и часто оглядываясь по сторонам. Каждый шорох держал в напряжении. Пересекли овраг, начали подниматься по отлогому склону соседней сопки, как вдруг услышали треск сухих веток кустарника. Тигр вскочил с лежки и, пригибаясь, как змея, подбирался к ним, готовясь к прыжку. По колеблющимся вершинкам орешника охотники улавливали его направление, хотя разглядеть зверя еще не могли.

Но вот из бурых зарослей близко вынырнула оранжевая, в седых усах, украшенная на лбу черным «иероглифом», страшная голова. Уши прижаты, пасть оскалена, ощерены огромные желтые клыки…

«Сейчас ему хватит трех прыжков, сомнет обоих!» — Михаил Иванович вскинул винчестер. Мушка всплыла на уровень сверкнувших янтарных глаз, указательный палец плавно потянул гашетку…

И в этот миг Янковский внезапно услышал позади глухой, но спокойный голос:

— Не разбей череп, Михаил, его музей просил.

Но было уже поздно. Пуля угодила точно в лоб. Убийца шести лошадей расплатился собственной шкурой, и первый добытый на полуострове череп, хотя и с дыркой, все же украсил стеллаж краеведческого музея.

В те годы первопроходцы постоянно были рядом. Когда Гек завел первую гарпунную пушку, он сделал соседу памятный подарок. На стене веранды Янковских много лег висел мощный китовый ус, а под ним — отслужившая свой век тяжелая шомполка четвертого калибра, посеребренная морскими брызгами и туманами.

КОРЕЙСКАЯ ЛЕГЕНДА

В апреле сошли последние остатки снега, утихли Дующие с далеких маньчжурских степей студеные северо-западные ветры. Растаял лед на лагуне, ушли на север последние вереницы лебедей, гусей и уток. На полуострове нежно зазеленели сопки, а в мае бело-розовыми дымками распустились абрикос, черемуха и дикая груша.

Погожим весенним утром перед домом-фортом показалась необычайно колоритная фигура. Бронзоволицый, с редкими, свисающими по углам рта усами и едва заметной бородкой, странник был одет во все самодельное. Сшитые жилкой куртка и штаны из серо-палевой козьей замши, унты из изюбрины. Неопределенного цвета платок прикрывал гладкие, черные волосы, заплетенные на затылке в небольшую косичку. За спиной сетчатая, сплетенная из тонких сыромятных ремешков объемистая сумка. На поясе патронташ и нож в чехле из рыжей, летней шкуры косули. Сзади на пояснице — серебристая шкурка барсука. Она предохраняет от сырости и холода, когда таежник садится на землю или камень.

На плече у пришельца висела старая бердана. В руке — палка-сошка. Ею упираются на подъемах и спусках, при переходах через речки, раздвигают траву, разыскивая след или целебное растение. Она же служит опорой при стрельбе.

Заметив гостя, Михаил Иванович сбежал с крыльца, крепко пожал протянутую коричневую руку. Так, за руку и ввел гостя в дом.

— Здравствуй, здравствуй, Ли Маза, садись, рассказывай, как дела. Давно тебя поджидал. Оля, завари-ка для нашего гостя чаю, да покрепче, он слабый не признает. Вот табак, кури, Ли Маза.

— Спасибо, Нэнуни, я свой курить буду. Ваш табак не крепкий. — Он набил из висящего на поясе кожаного кисета свою трубочку крепчайшим самосадом. — Чай, хозяйка, давай. Настоящий чай давно не нюхал…

Они встретились год назад. Ли Маза назвал себя тазом, представителем южной ветви племени удэге. Он несколько дней служил в отряде Янковского проводником, знакомил с хунхузскими тропами. На прощанье обещал показать осенью знаменитый человек-корень — женьшень.