NWT. Три путешествия по канадской Арктике - Виктор Ильич Боярский

Первым серьезным испытанием стала река Сил, а точнее, ее обширная – шириной в несколько километров – дельта. Было очень заманчиво пересечь ее, не сворачивая выше по течению, где река была намного уже и риска искупаться было соответственно меньше.

Чтобы максимально обезопасить упряжки от не нужного никому, и прежде всего самим собакам, купания, мне пришлось выдвинуться вперед на свою привычную позицию, тем более что лед выглядел достаточно подозрительно – гладкий, темно-коричневого цвета. Казалось, что вода вот-вот взломает опостылевший ей за долгую зиму ледовый панцырь и вырвется на волю. Понятно, что мы не относились в этой ситуации к числу ликующих родственников, ожидающих счастливого освобождения реки из заточения, и потому нам надо было, соблюдая максимльную осторожность, двигаться быстро и без остановок. На этот раз нам повезло, и мы без осложнений перешли на другой берег.

Радость от свершенного подвига была недолгой – довольно быстро мы подошли к очередной реке с пугающим названием Northern Knife – Северный Нож. Несмотря на скрытое в названии предупреждение, я применил все ту же тактику пересечения – то есть пошел напрямик по самому короткому пути.

След, по которому мы шли, оборвался, как только я выехал на лыжах на лед, и я продолжал идти в прежнем направлении, придерживаясь самого короткого пути. На противоположной стороне я заприметил хороший ориентир – какой-то охотничий домик – и, в общем-то, шел на него, стараясь как можно скорее выскочить на безопасный берег и там продолжить движение в нужном направлении.

Вдруг, неожиданно, я услышал истошные крики Джона, шедшего следом на расстоянии метров пятидесяти. Я обернулся и понял по движениям его удлиненных лыжными палками рук, что мне следует свернуть на наше направление уже сейчас, находясь на ненадежном льду. В том направлении, куда он, естественно, с указания Уилла пытался меня развернуть, «лезвие» Северного Ножа расширялось и до спасительной береговой черты было намного дальше. Поэтому я в буквальном смысле слова плюнул на это сомнительное предложение и продолжил идти прежним маршрутом.

В конце концов упряжки меня догнали. Я заорал на Джона, потому что мне было не понятно, куда он так спешит. Джон, как я и ожидал, сказал, что он просто транслировал указание Уилла.

Я дождался Уилла и высказал ему все, что думал, в довольно грубой форме (грубость эта отчасти была вызвана тем, что в подобных, к счастью, не частых ситуациях мой и без того не слишком богатый словарный запас английского резко сокращался, и поэтому фразы выходили рубленными, корявыми и грубыми). На самом деле я действительно был раздосадован совершенно недальновидным и небезопасным решением Уилла. Я, как сумел, спросил Уилла, не хочет ли он еще раз нырнуть под лед, как это уже случалось с его упряжкой в самом начале нашего путешествия.

Выслушав мою реплику совершенно спокойно (из чего я заключил, что он не все понял), Уилл сказал, что сейчас сани немного легче, поэтому, по его мнению, можно вполне безопасно идти по такому льду в нужном направлении, просто проверяя прочность льда палкой. Мицуро не принимал участия в этом коротком диспуте, но я понял, что остался в меньшинстве, и потому уже во второй раз в течение короткого промежутка времени плюнул в сердцах на ни в чем не повинный лед и изменил направление.

Пришлось пройти дополнительно, наверное, еще с полкилометра этого подозрительного темного льда, но, слава Богу, все опять закончилось благополучно. После этого я лидировал еще примерно полчаса, а потом упряжки опять пошли по следу.

Тут и солнце вывалилось из-за туч, разъяснилось. Дальше все пошло просто до неприличия гладко, и к середине дня, к ланчу, мы вышли в расположение нашего первого лагеря.

Вскоре после перерыва мы вышли на лед залива с аппетитным названием Baton Bay. Помимо столь популярного у нас на родине и совершенно нераспространенного в этих краях хлебобулочного изделия слово «батон» ассоциируется у меня с моим собственным именем. Да, да, именно так любит называть меня сын мой Станислав, трансформировав уважительное «Батя». Как знать, может быть, и залив этот был назван кем-то в честь отца своего. Мне во всяком случае эта версия казалась более интересной.

Лед залива в прибрежной его части был сильно всторошен, и нам приходилось лавировать между ледяными нагромождениями. К счастью, следов снегоходов здесь было предостаточно, и мне не особенно много приходилось гадать о том, куда лучше свернуть, чтобы обойти очередное препятствие. Затем торосы кончились, мы вышли на относительно ровный припайный лед и уже без приключений часам к четырем добрались до Черчилла.

Совершенно неожиданно, во всяком случае для меня, мы вырулили прямо к железнодорожной станции, где нас, естественно, никто не встречал. Поезда в этих краях ходят довольно редко, не говоря уж о собачьих упряжках. Снег на улицах уже стаял, обнажив местами асфальт, местами укатанный гравий. И то, и другое в отличие от снега и льда относилось к разряду поверхностей, на которых трение качения намного меньше трения скольжения, на преодоление которого затрачивались основные силы наших собак. Поэтому мы, смирив гордыню и оставив без боя центральные и боковые магистрали славного Черчилла, шли, прижимаясь к обочинам, не гнушаясь примыкающих к ним сточных канав и мелких оврагов, на дне которых еще сохранялись драгоценные остатки снега.

В конце длинного и извилистого пути мы подобрались к месту нашей собачьей стоянки. К нашему удивлению, мы обнаружили, что место не совсем вакантно: там уже были привязаны четыре собаки, что затрудняло в известной степени нашу парковку. Вскоре выяснилось, что это собаки экспедиции Лонни Дюпрэ, завершавшей маршрут по Северо-Западному проходу. К счастью, неподалеку нам удалось отыскать подходящее место с достаточным для организации стоянки количеством снега, и мы разместили наших собак на вполне заслуженный отдых, а сами впряглись в нарты и потащили их к дому.

Ценой немалых усилий нам удалось дотащить сани до самого дома, хотя это и было нелегко с учетом пересеченной местности и отсутствия снега.

Наградой за наш нечеловеческий (так и хочется сказать «собачий») труд стало то, что мы успели в магазин буквально за полчаса до его закрытия и купили среди прочего двенадцать бутылок пива и бутылку «московской» водки. К слову, если для того чтобы открыть и доказать явление сверхтекучести гелия, потребовался гений Ландау, то открывать и тем более доказывать явление сверхтекучести русской водки, являющееся пытливым умам исследователей практически в любой точке земного шара, даже не могло и в голову прийти – лишь бы успеть к