Нартов - Виктор Данилевский

Во время работы на московских предприятиях Нартов проявил себя не только как замечательный инженер и ученый, но и как гуманист, человек большой души.

В мрачные годы бироновщины, когда безжалостно растаптывались национальная честь и достоинство, когда резко усилилась эксплуатация трудового народа, Нартов поднял голос в защиту русского рабочего. Он писал «вышнему начальству» о непосильном труде на монетных дворах, о том, что из-за отсталой техники на предприятиях невероятно трудно работать — «работные тягости нести весьма несносно» и рабочие пришли «в последнее убожество». А в те жестокие времена для этого требовалось немалое мужество.

Глава восьмая

ЛАБОРАТОРИЯ МЕХАНИЧЕСКИХ И ИНСТРУМЕНТАЛЬНЫХ НАУК

рошло десять лет после смерти Петра, пока Нартов добился хотя бы частичного осуществления своего проекта создания научного центра для развития технических знаний.

История первого в стране академического учреждения для развития технических наук начинается 25 апреля 1735 года.

В этот день придворный «лабораториум», которым ведал Нартов, был передан в Академию наук. Петровская токарня превратилась его усилиями в Лабораторию механических и инструментальных наук.

Нартов получил, наконец, возможность работать в основанной Петром I Академии наук, которая за короткий срок уже приобрела широкую известность. Здесь Л. Эйлер, Н. и Д. Бернулли, Я. Герман, Ж. Делиль и другие уже вели успешные работы в области математики, механики, физики, астрономии, географии, биологии и иных наук, выпускались первые в стране научные журналы, публиковались монографии. О Петербургской Академии в то время говорили за рубежом: «Там ученые мужи по всякой части и запас инструментов. Петр, сведущий сам в этих науках, умел собрать все, что для них необходимо».

Обстановка в Академии оказалась для Нартова, однако, неблагоприятной. Хозяевами Академии были люди, близкие к Бирону. «Главным командиром Академии» (президентом) стал с 1734 года земляк Бирона, курляндский немец, помещик из Ренгенгофа Иоганн-Альберт Корф. Всеми делами заправлял секретарь Академии Иоганн-Даниил Шумахер, родом из Кольмара в Эльзасе. Впоследствии Ломоносов справедливо скажет об этом многолетнем хозяине Академии и гонителе русских ученых: «в науках скуден».

Этот властолюбец и карьерист, чуждый науке, самовластно правил Академией почти тридцать пять лет. Тщетными были попытки академиков избавиться от его господства. Еще в 1729 году все академики подавали на имя Петра II просьбу убрать Шумахера, считая свое подчинение ему унизительным. Опытный придворный интриган очень ловко ликвидировал эту попытку, как и другие.

Особенно окрепла власть Шумахера при Бироне, которого он, несмотря на полное невежество последнего в науках, попытался в 1731 году превратить в протектора, то есть почетного президента Академии. Затея эта была, однако, настолько неприглядной, что даже в те годы не встретила поддержки у академиков. Еще бы! До этого протектором Академии наук был только Петр I.

Опираясь на Бирона и его приспешников, Шумахер повел дело так, что сумел изгнать лучших ученых. Оказались вынужденными покинуть Академию и уехать за рубеж знаменитый математик Я. Герман, выдающийся физик Г. Бюльфингер, великие математики и механики Даниил Бернулли — в 1733 году и в 1741 году — Леонард Эйлер, возвратившийся в Россию только в 1766 году, через пять лет после смерти Шумахера.

Вспоминая об этих гнусных делах, Ломоносов в дальнейшем писал: «…не можно без досады и сожаления представить самых первых профессоров Германа, Бернулиев и других, во всей Европе славных, кои только великим именем Петровым подвигались выехать в Россию для просвещения его народа, но Шумахером вытеснены, отъехали, утирая слезы».

Создавая невозможные условия для лучших ученых, Шумахер открывал двери Академии для карьеристов, подобных саксонскому немцу Готлибу-Фридриху-Вильгельму Юнкеру. Последний приехал в Россию в качестве всего лишь домашнего учителя и за сочинение виршей, славословящих Бирона и его приятелей, очень быстро стал не только членом Академии, но и почетным академиком. Этот ничтожный человек занимал, как ни странно, должности академического профессора «политики и морали», а затем и «профессора поэзии». Юнкер орудовал и как шпион: передал за границу секретный дневник главнокомандующего русской армии.

Придет время, и Нартов первым поднимет знамя борьбы против шумахеровщины, за честь и достоинство подлинной науки. Но в те годы, когда он пришел в Академию, еще не наступил час этой грядущей борьбы. Необходимость же ее он увидел с первых дней.

Прошло десять лет после основания Академии, но она все еще не была русской. Все академики были иноземного происхождения. В Академии работал только один русский ученый В. Е. Адодуров, адъюнкт по математике с 1733 года, переводчик и преподаватель академической гимназии. Академия тогда пополнялась преимущественно немецкими учеными второй и третьей руки.

Большая часть академиков не владела русским языком, а некоторые и не хотели говорить по-русски. Протоколы академического собрания сперва велись на латинском языке, а с 1734 года — на немецком.

В русском научном центре русская речь была редкостью.

Горькое чувство у Нартова вызывало и то, как извратили его идею создания «Академии разных художеств».

При организации Академии наук Петр I предусмотрел развитие в ней и наук и «художеств». Однако после ее открытия все «художества» свелись к работе при Академии наук только вспомогательных мастерских: «Прешпективных трубок и микрошкопиев» палата (оптическая мастерская), Инструментальная и Слесарная палаты. Никто и не подумал о предусмотренном петровским механиком развитии прикладной механики, строительной техники и других основных направлений техники. Не было и намека на тот научный центр для развития техники, который хотел создать Нартов.

Не помогло делу и приглашение в 1726 году в качестве профессора по механике и оптике дабрунского пастора Иоганна-Георга Лейтмана, родом из Виттенберга. Историки Академии наук отмечают, что после десяти лет работы созданной им мастерской последняя не оставила сколько-нибудь заметного следа в истории русского приборостроения. Основоположниками научного приборостроения в стране стали русские специалисты — мастер «математических инструментов» И. И. Калмыков и оптик И. Е. Беляев.

Ко времени прихода Нартова в Академию наук ее «художественная» деятельность расширилась, но все же оставалась ограниченной узкими рамками ремесленного мастерства.