Мировой порядок - Генри Киссинджер

Результирующим стал цикл «тестирования» легитимности самого ЕС. Европейские государства передали Евросоюзу существенную часть полномочий, некогда считавшихся суверенными правами. Поскольку европейских лидеров до сих пор выбирают (или не выбирают) в ходе национальных демократических процессов, эти лидеры склонны проводить политику утверждения национального достоинства; как следствие, все еще возникают споры между различными регионами Европы – обычно по экономическим вопросам. В кризисы, особенно подобные тому, который начался в 2009 году, европейская структура вынуждена прибегать к довольно решительным мерам – для того, чтобы просто выжить. Тем не менее когда общественность просят пожертвовать чем-либо во имя «европейского проекта», обращения такого рода совершенно не предполагают ясного понимания обязательств. И лидеры затем либо игнорируют волю своего народа, либо идут на конфронтацию с Брюсселем.

Европа вернулась к вопросу, с которого когда-то начинала, только теперь этот вопрос приобрел глобальные масштабы. Какой международный порядок можно построить на фоне соперничающих устремлений и противоречивых тенденций? Какие страны станут элементами этого порядка и каким образом они станут соотносить свою политику? Сколько единства требуется Европе и сколько разнообразия она способна выдержать? Впрочем, если переформулировать, этот вопрос в долгосрочной перспективе видится даже более фундаментальным: учитывая исторический опыт, сколько разнообразия необходимо сохранить Европе для обретения значимого единства?

Поддерживая глобальную систему, Европа представляла доминирующую концепцию мирового порядка. Ее государственные деятели формировали международные структуры и навязывали их остальному миру. Сегодня ставится под сомнение сама природа возникающего миропорядка, и регионы за пределами Европы станут играть важную роль в определении характеристик этого порядка. В самом ли деле мир движется в сторону региональных блоков, которые выполняют роль государств в вестфальской системы? Если так, сложится ли новый баланс сил или произойдет сокращение числа ключевых игроков до минимума, при котором жесткость сделается неизбежной и вернутся угрозы начала двадцатого столетия, с его непримиримыми блоками, пытающимися перебороть друг друга? В мире, где континентальные структуры, наподобие Америки, Китая и, возможно, Индии и Бразилии, уже достигли критической массы, как Европа справится с переходом к статусу региональной единицы? Пока процесс интеграции преимущественно реализуется как бюрократическая проблема повышения компетентности различных европейских органов управления – другими словами, через оптимизацию привычных институтов. Когда появится внутренний стимул к осознанию приверженности единым целям? Европейская история показывает, что объединение никогда не достигается исключительно административными процедурами. Оно требует объединителя – Пруссии в Германии, Пьемонта в Италии, – без руководства которого (и без готовности создавать новую реальность) любое объединение будет мертворожденным. Какая страна или институт сыграют такую роль? Или следует ожидать появления некоего нового института, хотя бы социального движения, которое возьмет на себя определение дальнейшего пути?

Если Европе суждено обрести единство – не важно, каким способом, – как она охарактеризует свою глобальную роль? У нее есть три варианта на выбор: укрепление атлантического партнерства; декларирование и соблюдение нейтралитета; заключение тайного союза с внеевропейской силой или нахождение общих интересов с такой силой. Означает ли это новые сдвиги лояльностей – или Европа видит себя в качестве члена Североатлантического блока, обычно разделяющего ее позиции? С каким прошлым Европа себя ассоциирует: со своим недавним прошлым атлантического единства или с долгой историей маневрирования ради максимальной пользы для национальных интересов? Короче говоря, жизнеспособно ли атлантическое сообщество, и если да (на что я искренне надеюсь), как оно станет определять себя?

Этот вопрос следует задать себе политикам по обе стороны Атлантики. Атлантическое сообщество не может оставаться актуальным, просто воспроизводя привычные образцы. Сотрудничая в формировании стратегии по всему миру, европейские члены НАТО во многих случаях характеризуют свою политику как нейтральную: дескать, мы следим за соблюдением правил и распределением помощи. Но они часто не знают, что предпринять, когда эта модель отвергается или когда ее реализация сопровождается сложностями. Следует вложить конкретный смысл в многократно упоминаемое словосочетание «атлантическое партнерство» – для нового поколения, выросшего в неведении о советской угрозе времен холодной войны.

Политическая эволюция Европы, разумеется, определяется прежде всего самими европейцами. Но и атлантические партнеры не должны оставаться в стороне. Будет ли новая Европа активным участником в строительстве нового международного порядка или замкнется в решении внутренних проблем? Стратегия баланса сил, свойственная европейским великим державам, уже невозможна в современных геополитических и стратегических реалиях. Однако зарождающаяся структура «правил и норм» общеевропейской элиты вряд ли сможет оказывать достаточное влияние на выработку глобальной стратегии, если она не будет учитывать геополитические реалии.

У Соединенных Штатов есть все основания, исторические и геополитические, чтобы поддерживать Европейский союз и не допустить его «провала» в геополитический вакуум; США, лишенные контакта с Европой в политике, экономике и обороне, превратятся в «остров» у берегов Евразии, а сама Европа может сделаться придатком Азии и Ближнего Востока.

Европа, которая менее века назад была почти монополистом в формировании мирового порядка, находится в опасности – в опасности отрезать себя от текущих поисков мирового порядка через совмещение его внутренней конструкции с конечными геополитическими целями. Для многих исход процесса представляет собой кульминацию усилий нескольких поколений – континент, объединенный мирным путем и отринувший силовое соперничество. И все же, пусть ценности «мягкой силы» в Европе зачастую выглядят вдохновляюще, другие регионы лишь изредка выказывают столь непоколебимую преданность единой политике, повышая вероятность дисбаланса. Европа обращается к себе, когда движение к мировому порядку, ею порожденное, сталкивается с чреватой проблемами ситуацией, которая грозит бедами любому региону, не пожелавшему принять участие в его формировании. И в итоге Европа находится ныне в подвешенном состоянии между прошлым, которое пытается преодолеть, и будущим, которое она для себя еще не определила.

Глава 3

Исламизм и Ближний Восток: мир хаоса

Ближний Восток – регион, где возникли сразу три великие мировые религии[60]. Его суровый ландшафт порождал завоевателей и пророков, что выступали под знаменами универсальных устремлений. На его просторах, мнившихся бескрайними, создавались и гибли империи; его абсолютные монархи провозглашали себя воплощениями всей полноты власти – чтобы исчезнуть без следа, подобно миражам. Тут существовали все формы внутреннего и международного порядка – и все они отвергались в тот или иной момент истории.

Мир успел привыкнуть к «инициативам» Ближнего Востока по разрушению регионального и даже мирового порядка во имя некоей вселенской истины. Обилие «боговдохновленных» абсолютистских режимов является отличительной чертой этого региона, и все они застыли на полпути между грезами о былой славе и своей текущей неспособностью объединить людей общими основами внутренней и международной легитимности. Вызов международному порядку здесь сильнее, чем где бы то ни было; это касается и организации регионального порядка, и обеспечения совместимости данного порядка со стабильностью остальной части земного шара.

Сегодня представляется, что Ближнему Востоку словно суждено экспериментировать со всеми достижениями собственного исторического опыта одновременно – будь то империи, священные войны, иностранное господство или религиозные конфликты разряда «все против всех», – пока там не сложится (если сложится вообще) единая концепция международного порядка. А до тех пор регион будет пребывать в противоречиях – то двигаться в направлении присоединения к мировому сообществу, то бороться с последним.

Исламский мировой порядок

Ранняя структура власти на Ближнем Востоке и в Северной Африке оформилась благодаря череде сменявших друг друга империй. Каждая полагала себя центром цивилизации, каждая возникла в местности с теми или иными «объединительными» географическими особенностями, а затем расширилась на прилегающие территории. В третьем тысячелетии до нашей эры Египет распространил свое влияние на долину Нила и на земли, которые ныне принадлежат Судану. В тот же период империи Месопотамии, Шумера и Вавилона укрепляли свое владычество над народами, жившими на берегах Тигра и Евфрата. В шестом веке до нашей эры на Иранском нагорье возникла Персидская империя, в которой сложилась система управления, именуемая первой в истории сознательной попыткой объединить разнородные африканские, азиатские и европейские сообщества в единое, упорядоченное международное общество; персидский владыка носил титул шахиншаха – «царя царей».