Жертвы древних богов - Аллан Джоунс

Тихий знакомый голос прошептал где — то в глубине сознания: «Накануне Белтейна все огни в деревне гасятся».

Фрэнки вернулась. Небо за окном, казавшееся раньше черным, теперь светилось каким — то странным, мерцающим синим светом.

Джек стоял у окна. Очертания его фигуры темнели на фоне этого призрачного синего свечения.

— Во всей деревне свет вырубился, — сказал он. — Нигде ни единого огонька.

— Это им испортит праздник, ну и пусть, — пробормотала Риган.

— К тому времени исправят, — вяло возразил Том. — Запросто.

Фрэнки пробралась к окну. Перистое свечение, казалось, висело над деревней. Она впала в какой — то сон наяву.

Снизу, с улицы, доносились удары барабанов. __

Одинокий человек важно прошагал в ночи, размахивая длинным шестом, украшенным лентами — белыми и красными. К концу шеста был прикреплен какой — то предмет, продолговатый и бугристый.

Слышались пение и смех. Толпа танцующих людей появилась в светящейся ночи перед слипающимися глазами Фрэнки. Зазвенели колокола, громче зазвучали голоса поющих. Кое — кто в процессии был наряжен в странные, нелепые костюмы. В этих плясках и пении было что — то неистовое, болезненно возбуждающее. Было какое — то безумие в лихорадочном веселье поющей и пляшущей толпы. Фрэнки стало не по себе.

Все ли среди них люди? Некоторые кажутся слишком большими, слишком грузными. Сгорбившись, они неуклюже бредут по улице, как… как дикие животные. Как медведи и лоси, волки и кабаны. Все они участвуют в танце… все, встав на задние ноги, танцуют среди людей — глаза бегают, зубы клацают, рога сшибаются с рогами, клыки скрежещут в темноте.

И тут человек с шестом повернулся и направился к пабу. Безумная толпа последовала за ним. Крики и смех прорывались сквозь дробь барабана. Колокола зазвенели пронзительно и неистово. В звучавшей над деревней песне бесконечно повторялся один и тот же гипнотизирующий припев, напоминавший о смене времен года.

Человек с шестом приблизился к пабу. Предмет на конце шеста мелькал все ближе и ближе от __ окна. Фрэнки отшатнулась назад. Это было что — то коричневое, покрытое морщинами и складками, как старая кожа. Пожелтевшие кости проглядывали наружу. Дыра темнела меж вдавленных глаз. Нижней челюсти не было, но верхние зубы скалились в безумной кривой ухмылке.

Внезапно мертвые глаза открылись, и тьма полилась из них. Тьма столь ужасная, что от страха Фрэнки не могла дышать. В самом центре этой тьмы плясал красный огонь.

Глава XIII «ДЕРЕВЯННАЯ ЛОШАДКА»

Тьма. Бурлящая, тревожная тьма. Ни огня. Ни пронзительно ярких звезд. Ни запаха смятых цветов. Какой — то другой запах. Персики. Да… персики. И голоса. Два голоса. Странные, но знакомые. Как голуби, воркующие на чердаке.

«…нам нужно только продержать их еще несколько часов, и все будет кончено. Ты хорошо поработал. Хоть бы этой жертвы хватило, чтобы заплатить за святотатство.

… они уже что — то подозревают. Они видели… кое — что. Они мне рассказывали, что видели лошадь. Лошадь, которая появлялась и исчезала.

… да, да, дверь распахнута. Сила выпущена наружу — древняя темная сила. Она нашла к нам дорогу из давних времен. С каждой секундой она все ближе. Она в гневе. И месть ее будет беспощадна. Говорил я тебе — этот проклятый Миллиган, что сует свой нос, куда не надо, подведет нас всех под монастырь.

… но хватит ли этой жертвы? Успокоит ли это ее?… Будем молиться, чтобы это было так.

… Да, будем молиться, чтобы это было так…»

— Пора вставать, голубчики мои! Просыпайтесь, просыпайтесь!

Жизнерадостный бас мистера Лавджоя оборвал сон Фрэнки. Она с усилием разомкнула веки. Комната залита желтоватым пыльным светом. Дверь распахнута, и в ее проеме спелой помидориной маячит физиономия мистера Лавджоя.

— Завтрак через десять минут! Живо поднимайтесь, сони!

Он захлопнул дверь, и Фрэнки услышала, как тяжелые шаги протопали к комнате мальчиков.

Из — под кучи скомканных одеял и простынь на нее смотрела Риган. Она была похожа на рассерженного крота.

— Доброе утро!

— Доброе утро. Ты помнишь, как ложилась в постель? — сдвинув брови, спросила Фрэнки. — Я — нет.

— Я помню, что рухнула на кровать Тома. Риган сбросила с себя одеяла и занялась длительной и тщательной процедурой потягивания.

— Интересно, свет уже починили?

Протянув руку, Фрэнки включила ночник на тумбочке у кровати. Комнату заполнил нежно — ро — зовый свет.

— Ага, исправили, — зевнула Риган. — Это хорошо. Я умираю от голода. Кто последний придет на завтрак, тому достанутся только жареные помидоры.

— Кошмарный сон мне снился… — сказала Фрэнки. — Во всяком случае… — она нахмурилась, пытаясь собрать вместе осколки воспоминаний о прошлом вечере. Картина безумной пляски болью отозвалась у нее в голове. — Риган, я не помню, как ложилась в постель!

Риган раздвинула занавески. Небо было изумительно голубым.

— Ты сейчас где — в постели или нет?

— Ну, в постели.

— Значит, ты как — то до нее добралась, так?

— Д — да…

— Так в чем проблема?

— Да так, ни в чем, — тряхнув головой, Фрэнки вылезла из кровати. — А жареные помидоры я все равно люблю.

— Бр — р-р!

Завтрак в задней комнате паба сопровождался шумом и суетой. Мистер Лавджой и множество каких — то незнакомых людей сновали туда — сюда с хлопьями, тостами, банками джема, пока четверо ребят не наелись до отвала.

— Еще по стаканчику фирменного эликсира мистера Лавджоя? — Хозяин паба остановился за спиной Джека с кувшином розового напитка и лучезарной улыбкой.

— Нет, спасибо, — выдохнул Джек, отодвигая от себя тарелку. — В меня больше ничего не влезет.

— Сейчас бы опять спать завалиться, — сказала Риган, похлопав себя по животу.

— Нет уж, не надо, — засмеялся мистер Лавджой. — Вы двое, — он указал на Фрэнки и Джека, — нам очень нужны.

— Куда нам идти? — спросила Фрэнки.

— Майскую королеву будет облачать в ее наряд мисс Тейтум в церковном зале, — сообщил мистер Лавджой. — А твой костюм, — он повернулся к Джеку, — уже готов и ждет тебя в домике мистера Фокса.

— А мы? — спросил Том.

— Вы оба, если хотите, можете пойти с Майской королевой, — сказал мистер Лавджой. — Уверен, что Флорелла найдет вам занятие.

— Итак, не будем терять время, друзья! — хлопнул в ладоши мистер Лавджой. — За работу с песнями! С очень старыми песнями!

Через две минуты все четверо стояли на улице перед входом в паб. Красные и желтые флаги и ленты неподвижно висели в застывшем воздухе. От яркого солнца слезились глаза. Тени были острыми, как мечи.