Путь в Иерусалим - Ян Гийу

Мальчики не сожалели о его отъезде. Когда пришла весна и двор усадьбы и другие большие пространства между постройками в Арнесе освободились от снега, для всех детей настало время игр. Особо интересной в Арнесе считалось стянуть обод от бочки из бочарни, а потом бежать с катящимся впереди обручем, направляя его и придавая ему скорость палочкой. Для игры было придумано продолжение: нужно попытаться отнять обручи друг у друга, но только с помощью палочки, и провести обруч перед собой между стенами крепости. Тот, кому удавалось загнать его в стену, считался победителем. Но сделать это было не так-то легко, потому что другие силой старались этому помешать.

Очень скоро выяснилось, что в этой игре Арн — лучший, хотя он и был самым маленьким среди ребят. Он был юрок, как ласка, но еще и умел то, чего не умели другие, — быстро поменять левую руку на правую и тем самым внезапно придать катящемуся обручу другое направление, так что вдруг получалось, что другие мальчики бегут не в ту сторону. Арна можно было остановить, лишь подставив ему подножку, потянув за рубашку или крепко обхватив. Желание старших мальчиков использовать такие приемы становилось все сильнее, но тогда и Арн делался все проворнее. Наконец Эскиль, единственный, кто на это осмеливался, стал при каждом удобном случае бить его по лицу.

Однажды Арну это надоело, и он, надувшись, ушел.

Тогда Магнус нашел способ его утешить. Он приказал сделать лук и стрелы соответствующего размера, взял Арна с собой и стал учить его стрелять. Вскоре приплелся Эскиль и тоже захотел поучиться. Но к его досаде, Арн каждый раз стрелял лучше, чем он сам, и скоро между братьями вспыхнула новая ссора. Магнус, естественно, вмешался и сказал, что если они не прекратят ссориться, то он разрешит им стрелять только в его присутствии. Тем самым игра неожиданно превратилась в обучение, это было примерно то же самое, что сидеть и выписывать или читать непонятный текст о философских понятиях и категориях. Все удовольствие было испорчено, по крайней мере для Эскиля, которого всегда побеждали и отец, и младший брат.

Однако то, что заметил Магнус в своих сыновьях, заставило его глубоко задуматься. Эскиль двигался и стрелял из лука, как все другие мальчики, примерно так же, как он сам, когда был ребенком. Но в Арне было что-то, чего не было в других детях, некий дар Божий. Несколько дружинников, у которых Магнус спросил совета, внимательно пригляделись к тому, как стреляет Арн, и согласились с мнением Магнуса. Нельзя было с уверенностью сказать, что именно из этого получится, но способности мальчика несомненно были велики.

В течение нескольких весенних вечеров, после того как мальчики засыпали, Магнус говорил об этом с Сигрид. То, что Арнес унаследует Эскиль, было очевидно и предписано волей Божьей, поскольку Эскиль появился на свет первым. Таким образом, Эскиль будет заниматься хозяйством и торговлей. Но что было предназначено Богом Арну?

Сигрид согласилась с тем, что Бог, возможно, предначертал Арну быть воином, но она не была полностью уверена в том, что ей нравится такое объяснение, каким бы ясным оно ни казалось. Ее мучили угрызения совести из-за того, что она обещала Богу, — правда, в минуту, когда лицо ее было залито слезами, а разум помутнен отчаянием, — что Арн будет посвящен работе во славу Господа среди людей на земле.

С Магнусом она об этом не говорила, казалось, тот старается стереть это обещание из своей памяти, хотя он должен был помнить его так же хорошо, как и Сигрид, ведь он гордился тем, что всегда держит свое слово, как настоящий мужчина. Но именно теперь Магнус видел будущее своего второго сына в качестве могучего воина, стоящего в первых рядах рода, и такое будущее сына радовало его больше, чем если бы Арн стал епископом в Скаре или приором в каком-нибудь монастыре. Мужчины думали именно так. Для Сигрид это не было новостью.

Но скоро Бог строго напомнил о своей воле. Сначала на одной руке Сигрид появилась маленькая свербящая ранка. Насколько она помнила, она оцарапалась щепкой в хлеву, когда упрямая телка толкнула ее и ей пришлось сильно прижаться к стене, чтобы не упасть в навоз. Ранка никак не заживала и становилась все болезненнее.

И однажды утром Магнус обнаружил что-то странное на ее лице. Когда Сигрид подошла к бочке с водой и всмотрелась в свое отражение, то увидела новую рану, напоминающую ту, что была у нее на руке, а потрогав ранку, заметила, что та полна гноя и слизи.

Дальше ее болезнь усилилась. Ран на лице появлялось все больше, и скоро она уже не могла видеть тем глазом, где появилась первая язва, которая больше всего зудела и чесалась. Сигрид стала прятать лицо и упорно молилась каждый день на рассвете, в обед и вечером. Но и это не помогало. Муж и мальчики стали смотреть на нее со страхом.

Когда послушник Эрленд прискакал обратно из Варнхема, он принес с собой много хороших и плохих новостей. Хорошие новости, о которых он сперва поведал, заключались в том, что рассказ о чуде в Варнхеме был принят с таким восторгом, что теперь его переписывали в памятную книгу монастыря на настоящем пергаменте, со множеством узоров.

Плохие новости касались жены Эрика сына Эдварда, Кристины. Она появилась в усадьбе своих родственников где-то поблизости, с большой дружиной мужа, конунга свеев. Да, это действительно правда: Эрик сын Эдварда теперь конунг в Свеаланде.

Кристина чинила козни, настраивала своих бондов против братьев и даже переманила на свою сторону нескольких священников. Она утверждала, что монастырь находится на нечестно занятой земле, что большая часть этой земли по праву должна принадлежать ей и что конунг Эрик, когда он приедет в Западный Геталанд, не пощадит того, кто не захочет повиноваться ей сейчас по доброй воле.

Улучив момент, несколько женщин, одетых только в рубахи, проникли в монастырь во время службы и стали танцевать в этой бесстыдной одежде и петь непристойные песни. Потом они уселись посреди монастырского двора и осквернили его. Братьям пришлось много работать, чтобы очистить монастырь и заново освятить его.

Теперь Сигрид поняла строгое Божье напоминание. Она отвела мужа и Эрленда в сторонку в зале, приказала выгнать всех домашних рабов и открыла свое изуродованное лицо. Эрленд побледнел, испугавшись вида страшных язв. А потом Сигрид сказала то, что должно было быть сказано:

— Магнус, любимый господин и супруг мой. Ты так же хорошо, как и я, помнишь, что мы обещали святому Бернарду и Господу Богу в последний миг перед тем, как Бог возвратил жизнь Арну. Мы обещали посвятить его работе во славу Господа на земле, если он выживет. Но потом мы больше не говорили об этом. Вместо этого Бог теперь говорит нам о нашем предательстве. Мы должны раскаяться и искупить вину, ты ведь понимаешь это?