Белая стрела - Валерий Николаевич Ковалев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Старлей! — широко раскрыл глаза Орлов.
— Теперь бывший, — отхлебнул из кружки собеседник.
— А здесь как?
— Да очень просто. Когда вышел из госпиталя, начался вывод группировки в Союз, потом меня, как многих, уволили в запас. Типа гуляй, Вася. А при расчете финансист, сука, зажилил боевые. Мол, нужно делиться. Ну, я не сдержался и выкинул его из окна кабинета на третьем этаже штаба. У того башка вдрызг, мне впаяли десять лет, и сюда, на перековку. А ты?
— Я продолжил службу, вернулся в Москву и получил семь лет за взятку, — взглянул на собеседника Орлов.
— Неужели брал?
— Нет. Подставили.
— Да ладно, не лепи, — ухмыльнулся один из тройки. — Тут у нас все подставленные.
— Заткни пасть, — покосился на него бывший десантник. — И вообще, топайте спать. Нам поговорить надо.
Двое, поставив кружки, молча вышли.
— Я Игорь Варава, — протянул руку.
— Алексей Орлов.
Ладони крепко сжались.
Глава 19. Недолго музыка играла…
Заключенный Анатолий Сергеевич Шкель, он же Оса, лежал на откидных нарах одиночки штрафного изолятора, в тусклом свете забранной металлической сеткой лампы. От бетонных стен с полом тянуло могильным холодом, из крана умывальника капала вода, пованивало из параши.
— Сгноить хотят, падлы, — цокал зубами под тонким солдатским одеялом, подтягивая волосатые ноги к животу.
А начиналось все так клево! «Лапти» менту с его помощью сплели, и тот надолго загремел в зону, а Осу, как и обещал следак, осудили на пятерик за злостное хулиганство.
Когда отправили в СИЗО, законники с воли организовали ему грев[16] и даже заслали ксиву, что обеспечат воровскую зону. В камере Оса держался гоголем: сбил вокруг себя шоблу, играл в карты на интерес и потягивал чифирок под хорошую сигарету. А после отбоя, когда убавлялся свет, шестерка чесал ему пятки.
Потом случилась непонятка. Вместо «черной»[17] зоны, где ждали коронование и почет, Осу этапировали в «красную»[18], которая находилась в Белгородской области, именуясь в народе Сосновкой.
Там свирепствовал актив из ссученных, гнобя и обижая честных воров, что вполне устраивало администрацию. Когда Оса попытался качнуть права, активисты ночью отмудохали его в бараке, а вот теперь он загремел на пятнадцать суток в ШИЗО. Повод был никчемный: улегся после ужина на койку.
— Ладно, суки, с вас станется, — натянул вор на голову одеяло и решил немного соснуть. В таких местах вечер утра мудренее. Постепенно он угрелся, захрапел и увидел сон, где был законником и смотрящим зоны. Уперев руки в бока, с голыми плечами, на которых синели звезды, Оса восседал, подобно идолу, на своей койке в окружении блатных с шестерками, где вершил суд над активистами. Те стояли на коленях с перепуганными мордами.
— Ну что, ссучились, падлы? — обвел всех глазами. — Подмахиваете администрации?!
— Прости, пахан, — тряслись и пускали сопли активисты. — Мы исправимся.
— Веры вам нет, — прошипел Оса. И приказал шестеркам: — Прибить всем к полу яйца.
Те набросились на отщепенцев, стащили штаны, и громко застучали молотки…
На этом сон прервался.
Снаружи громыхнул засов, ржаво заскрипела дверь, вошел попка с резиновой дубинкой. Ткнул ею в бок.
— Осужденный, встать! На выход!
— Куда на ночь глядя? — пробурчал Оса, сбросив одеяло, и сунул ноги в кирзовые, без шнурков, ботинки. Надзиратель молча вывел наружу, приказав: «Мордой к стене!» Запер обитую железом дверь, скомандовал: «Вперед!»
Пошли ярко освещенным коридором вдоль еще трех камер с закрытыми глазками, свернули за угол, остановились перед глухой дверью в тупике.
— К стене! — снова гавкнул страж, постучал согнутым пальцем в косяк и завел Осу в небольшой, без окон кабинет с окрашенными масляной краской стенами.
Там, за столом с зеленым сукном на крышке, сидел худощавый, с короткой стрижкой мужик в свитере и джинсах, а на продавленном диване рядом с сейфом кум в расстегнутом кителе с погонами капитана. Его вор уже знал по карантину.
— Пока свободен, — сказал кум попке, тот вышел, прикрыв дверь. — Присаживайся, Шкель, — показал на стул у боковой стенки. — С тобой хотят побазарить.
— Это еще о чем? — уселся Оса, закинул ногу на ногу.
— О делах наших скорбных, — наклонился вперед мужик в свитере. — Я к тебе приехал специально из Москвы.
— Излагай, начальник, — зевнул вор. — Послушаю.
— Ты сейчас напишешь бумагу на имя Генерального прокурора, что дал ложные показания на подполковника Орлова. А теперь осознал и желаешь покаяться.
— Вот уж фигушки, — скрипнул стулом зэк. — Ничего писать не буду.
— Еще как будешь, — сказал басом с дивана кум. — В соседней с твоей камерой ждут Леха Хряк и с ним еще двое. Так что выбирай. Написать или стать машкой.
Побледнев, Оса забегал глазами. Хряк был из тех, кто его накануне мордовал, обещая прилюдно опустить. А это было концом воровской карьеры.
— Ну так как? Два в уме, один запоминаем? — хитро прищурился москвич.
— Хрен с вами, банкуйте, — придвинувшись после долгого молчания к столу, взял вор протянутую ручку. — Как и чего писать?
— Вверху справа «Генеральному прокурору РФ Устинову», — подвинул ему собеседник лист бумаги. — «От заключенного ИК-5 Шкеля А. С.». Ниже — «заявление».
— Написал, — буркнул Оса. — Чего дальше?
— Ну а дальше как оговорил на следствии и в суде Орлова, а также кто надоумил это сделать.
— Насчет оговора напишу. Остальное — нет. Меня тут же замочат.
— Мы уже в курсе: это Дед Хасан и Могила с Колючим. Но коль тебе сдавать своих западло, пусть будут звери. Например, тот же Рудик Бакинский.
— Рудик в самый раз, — чуть подумал Оса. — Он с нашими на ножах. — И, наморщив лоб, стал выводить строки бумаге. Закончив, размашисто подписал, поставил дату и протянул сидевшему за столом.
— Хорошо изложил, — внимательно прочитал тот. — Только ошибок много.
— Я, начальник, институтов не кончал. Можно сигарету?
— На, держи пачку. Заработал. — Открыл лежавшую сбоку кожаную папку, сунув туда бумагу, щелкнул кнопкой.
— И последнее, Оса. Завтра твоя заява будет на Большой Дмитровке, а потом с тобой встретится спецпрокурор. Не вздумай отрабатывать назад.
— Если рыпнешься, отдам замуж за Хряка, — добавил молчавший все это время кум. — А поведешь себя правильно, замолвлю перед хозяином слово, и поедешь на воровскую зону.
— Все сделаю, начальники, — заверил Оса. — Только замуж не надо.
Когда снова отвели в камеру, он улегся на шконку, натянул на голову одеяло (батарея в одиночке едва грела) и предался размышлениям. Что поступил верно, сомнений
