Гуль (СИ) - Кочеровский Артем

— Так, о чем ты хотела поговорить? — спросил я.

— Мм-мм…, — Маша чуть покраснела в щеках. — Как у тебя дела?

— Нормально. Даже хорошо.

— Это видно.

— Правда?

— За последние несколько месяцев ты сильно изменился, — молчаливое напряжение потихоньку растворялось. Маша почувствовала себя свободнее. — Даже не знаю, что и сказать. Не обижайся, но раньше тебя и заметно почти не было. В школе тебя почти никто не знал, да и я сама… Кажется однажды ты занял второе место на олимпиаде по программированию?

— Было дело.

— Ну вот. Кто бы мог подумать, что такой… ну-у-у… старательный ученик…

— Ботаник.

— Можно и так сказать, — Маша улыбнулась. — Ни с того ни с сего ботаник показывает такие результаты на полосе. Да и в целом ты… изменился. Возмужал, отлично выглядишь. Признаться, я даже и не думала, что ты можешь быть таким смелым. Я про тот случай возле клуба.

— Я понял.

— Марк тогда сильно меня напугал, а его друзья вряд ли бы осмелились его остановить. Это было очень… очень по-мужски с твоей стороны.

Тут настал мой черед краснеть. Во всяком случае, по внутренним ощущениям, но не на самом деле. После произошедших изменений в организме кожа изменилась. Она перестала быть такой чувствительной.

Слушать похвалу от Маши Демидовой было чертовски приятно. Конечно, меня немного омрачал тот факт, что прежний Тимофей Кононов не производил на неё никакого впечатления, но какая разница: что было раньше? Теперь есть теперь. И парадокс заключался в том, что новый Кононов, которого я сам презирал и почти ненавидел, нравился другим. Глупо было отрицать, что интерес ребят из школы ко мне вырос. Физрук обхаживает меня, заставляя задуматься о спортивной карьере, Ёлкин набивается друзья, а вокруг моего стола в столовой в последнее время собирается непривычно большая концентрация девушек. Теперь и Маша заговорила обо мне. Для неё я перестал быть программистом-заучкой, а стал кем-то более… Стоп. Что-то здесь не то. Разве девчонка, которой нравится парень, станет говорить ему об этом открыто?

— Владимир Матвеевич постоянно ставит тебя в пример. Раньше парни из нашего класса над этим угарали, но с недавнего времени так не делают. По мне, так это верный признак того, что тебя уважают. Если даже за спиной они не говорят о тебе гадости, то… Почему ты так изменился? Это Марк так на тебя повлиял?

— Что?!

— Что? — она чуть отстранилась. — Нет? Прости. Я просто спросила. Марк любит тебя, много о тебе говорит и по-настоящему радуется, когда ты бываешь с ним рядом. Вы же очень близки, так? Вот я и подумала, что ты хочешь быть похожим… В этом же нет ничего плохого!

— Причем здесь вообще Марк?! — я плеснул себе в рот кипятка и едва ли не впервые в жизни обрадовался, что являюсь зародышем гуля, по тому как в противном случае я бы взревел от боли и расплескал капли кофе по всему столу. — Я думал, мы пришли попить кофе, поболтать. Помнишь, я несколько раз звал тебя погулять, но у тебя всегда находились дела?

— Марк приглашает меня на фестиваль, — тихо сказала Маша и опустила голову.

— Опять Марк, — прошептал я.

— Он звонит мне каждый день, пишет поэмы, доставляет цветы и подарки. Я всё еще обижена на него, но мы разговариваем, и я думаю… Ведь я видела его таким всего один раз. Тем более тогда был действительно веский повод. Он радовался и просто малость перепил. А?

— Если ты хочешь, чтобы я сказал тебе, что ручаюсь за Марка, и что он ничего подобного больше не выкинет, то я этого не скажу. Не стану врать: я тоже видел его таким говнюком один единственный раз. Но и гарантировать, что больше этого не повторится — не могу!

— Ты злишься?

— Нет! Это всё, о чем ты хотела поговорить?

— Нет, — Маша снова опустила голову, а потом набралась смелости и посмотрела мне в глаза. — Он приглашает меня на фестиваль.

— Поздравляю, — я криво улыбнулся. — Тебе нужно моё благословление?

— Поехали с нами, Тим?

— Чего?!

— Сердце подсказывает, что я должна дать ему ещё один шанс, — она закрыла лицо ладонями. — Ведь тем вечером ничего страшного не случилось. Настя говорит, что я зря распереживалась. Марк старше меня. И у него были другие девушки. Если бы он считал меня очередной дурочкой, стал бы названивать, просить прощение и оказывать столько внимания? Может, он испытывает ко мне настоящие чувства? Я договорилась с родителями, и они отпустят меня на оупен-эйр на всю ночь. Я хочу поехать, но для себя решила, что поеду только, если ты поедешь с нами.

— При чем здесь вообще я?!

— Пожалуйста, Тимоша! — она перегнулась через стол и коснулась моей руки. — Так мне будет спокойнее. Да и Марк… Он хочет помириться с тобой, он чувствует вину. Неужели ты и сам не хочешь помириться с братом?

Зазвонил звоночек входной двери. В кафешку вошла Вишневская. Она была в черных обтягивающих джинсах и белой майке. Порыскав глазами, она увидела нас и подошла:

— Привет.

— Привет, — ответил я.

После короткого «привет» интерес Вишневской ко мне полностью пропал. Она склонилась над столом, став в завлекающую позу, и я в очередной раз заметил, как же просто она это делает. Вишневской не нужно было носить платья с глубокими вырезами, короткие юбки, каблуки, чулки. Она почти не пользовалась макияжем. Но природное естество и знание — как себя подать — делали её сексуальной двадцать четыре часа семь дней в неделю. Поэтому о ней и распускали слухи девчонки в школе. Им приходилось из кожи вон лезть, исхитряться и пользоваться уловками, чтобы источать то, что для Вишневской ничего не стоило. Она просто появлялась, и там становилось чуточку жарче. Я вдруг опечалился, осознав, что смог отнять всего несколько секунд её времени. Что происходит?!

— Вера ждет, — сказала Вишневская Маше. — Ты скоро?

— Да…, — Демидова снова чуть покраснела. — Тимофей, так что ты?..

— Он согласился? — спросила Вишневская у Маши, а потом повернулась ко мне. — Ты поедешь?

— Куда?

Вишневская приподняла бровь и снова посмотрела на Демидову.

— А?! — опомнился я. — На фестиваль?

— Вставай, Маша! — Вишневская подхватила подругу под руку.

— Ладно, — пробормотал я, глядя как Настя помогает Маше надеть куртку.

— Спасибо, — прошептала Маша, которую Вишневская уже тащила к выходу.

… … …

Жизнь шла своим чередом. У меня собрался приличный запас желез: если не перерасходовать и в тоже время не сильно голодать, то их спокойно хватит на три месяца. Три месяца — это уже срок. Три месяца можно назвать даже долгосрочным планированием, а значит у меня появилось время, чтобы заняться фундаментальными вопросами.

Наша первая встреча с Мохнатым прошла удачнее, чем могла бы пройти любая другая встреча зародыша с альгулем. Позднее я много раз вспоминал об этой встрече и понимал, что мне сильно повезло. Даже старый альгуль имел предостаточно сил, чтобы порвать меня на куски. К тому же он имел полное моральное право так поступить. В мире, где иерархия определяется генетическими изменениями и напрямую увеличивает силу и влияние, подобное просто недопустимо. Зародыш угрожал альгулю. Вероятно, именно столь сильный диссонанс в восприятии Мохнатого меня и спас. Зародыш угрожал альгулю. Он посчитал это достаточно сумасшедшим поступком, чтобы подарить мне несколько лишних минут жизни. А услышав имя Эгон, он и вовсе передумал убивать.

С тех пор я побывал у Мохнатого ещё один раз. Я принёс ему железу в знак благодарности. Он не только сохранил мне жизнь, но и поделился информацией. Именно благодаря ему я нашел способ, как отсрочить своё обращение. Железу Мохнатый не взял. Он боялся зависимости. Он говорил мне об этом и в первый раз, но тогда передо мной стояла проблема куда более острая. Сейчас же я внимал его словам. Зависимость могла стать настоящей угрозой гулю и его сородичам.

— Это тебе не беситься, что утром сигаретки не нашлось. И даже не мечтать о бутылке пива после большой пьянки, гуль тебя дери! — сказал Мохнатый. — Тут всё на клеточном уровне, как и с плотью. Если в тебе есть Кабловская основа, то никуда не денешься! Гулем мне не быть! Так же, как голод мучит, так тебя будет мучить жажда сожрать железу. Рано или поздно придётся достать ещё. Так что, малой, эту дрянь, ты от меня подальше убери и больше не показывай! Не хватало мне ещё на старости лет в этого гулево проклятье вмазаться!