Волчий корень - Юлия Игоревна Андреева

о своем. Начинало смеркаться, Волков оглянулся на монастырь: даже если сейчас сестры запирают ворота, он постучит, и его пустят обратно. Что же до мужского монастыря, полверсты — ничтожное расстояние, тем более что направление известно, но одно дело летом, и совсем другое — зимой, когда можно провалиться под снег, и ищи потом свищи. Он посмотрел на дорогу и понял, что, если на ней и были какие-то следы, он их уже не различает. Стремительно темнело, он повернул коня и только тут увидел скачущих к нему всадников. На светлом фоне зимнего неба они казались совершенно черными.

Что же, должно быть, ребята начали волноваться и выехали ему навстречу.

Он окликнул их и помахал рукой, не будучи уверенным, что этот жест будет заметным. Конечно, будь у него факел, можно было бы привлечь их внимание, он пришпорил коня и устремился навстречу конникам.

Вскоре он уже отчетливо слышал звуки приближающихся, стук копыт, голоса и дыхание коней. Волкова окружили незнакомые люди. Заросший по самые глаза бородищей детинушка ловко приставил ему кинжал к горлу, другой обнажил сабельку.

— Бросай оружие, коли жизнь дорога, — раздалось над ухом, Волков попытался обернуться, и тут же кто-то ударил его по затылку, тьма наступила мгновенно, обмякшее тело свалилось в снег, нога зацепилась за стремя.

Глава 7

УБИЙСТВО В ПОЛНОЛУНИЕ

Волков очнулся на полу в незнакомой, жарко натопленной избе. В трех шагах от него у стола сидел незнакомый молодец в синем, расстегнутом на груди кафтане, из-под которого выглядывал ворот белой горничной рубахи. В печи потрескивали поленья, было тепло, но тревожно. Обычно гостей на полу не укладывают. Волков попробовал подняться и только тут осознал, что связан по рукам и ногам, затылок болел. Он покосился на спокойно пьющего что-то из большой глиняной кружки боярина, между ними обнаружилась ладно сработанная решетка.

— Очухался душегубец? — услышал он неприятный скрипучий голос, но молодец за столом молчал, спокойно и без злобы разглядывая своего пленника. Его губы не разжимались, да и голос, разве мог быть у такого красивого, рослого человека столь неприятный тонкий голосок? Раздался скрип, и суетливый плюгавенький человечек в богато расшитой свитке подскочил к решетке и, попробовав ее на прочность, просунул головенку на тонкой цыплячьей шее сквозь прутья решетки. — Очнулся, очнулся, Федор! Кому говорю?! Вот мы его теперь же в прорубь и бросим. Жив курилка! Может, рыба лучше клевать станет. Как считаешь, Феденька? Понравится моим окушкам сей живопыра? Это же надо совести не иметь — монахов резать!

— Прежде всего, Емельян Кондратьевич, я разбойника обязан допросить и узнать, куда он награбленное дел, — спокойно и рассудительно ответствовал тот, которого назвали Федором. Волкову сразу понравилось его лицо, спокойное, рассудительное, и взяли они его на дороге, если разобраться, здорово. Сразу видно, хорошо здесь с этим делом поставлено, ладно ребятки сработали, да и клетка для преступников, слава Всевышнему, не в холодном подполе, где человек первым делом себе все отморозит, а уж потом будет доказывать, что невиновен, а в натопленной избе.

— Ну, добре, добре. Допрашивай. Только чтобы потом непременно в воду, — снова заскрипело, но как-то по-другому. Со своего места Волков увидел, как любитель рыбной ловли вытаскивает тяжелое кресло и ставит его аккурат напротив решетки. Место в первом ряду, в замок Поенари несколько раз заезжали бродячие комедианты. Им выделялась целая зала, загоралось множество свечей, и слуги важно выставляли стулья, на которых зрители следили за историями олимпийских богов и богинь, сопровождаемых танцами и песнями.

— Назовись, разбойник, — спокойно начал Федор.

Не без удивления Волков заметил, что тот придвинул себе чернильный прибор. Очень интересно: значит, воевода или кто он тут, грамотен, без писца справляется.

— Я не разбойник, а честный человек. Пиши: Волков Юрий Сигизмундович.

— Колдун! Я же сразу все понял! Оборотень проклятый переродился! — подскочил на месте Емельян Кондратьевич, ткнув в сторону пленника суковатым пальцем, унизанным большим перстнем. — Вот ты скажи, негодяй, почто монаха загрыз? А еще раньше ребенка украл, слышь, Федя, твоего же сродника, между прочим. Что молчишь?

— Какого еще монаха? Какого ребенка? — опешил не ожидающий подобного напора пленник.

— Будто сам не знаешь?! — вскочил плюгавый. — Чернеца растерзал, дите малое загрыз. Сам убил, сам загрыз. Люди все видели. Пока ты тут отдыхал, приходили, на тебя, ирода, смотрели и сразу же опознали. Видели, как ты с покойником гутарил, а потом тайно поехал за ним и убил. Ладно, ты, Федор, поди, снова станешь тягомотную писанину разводить, только чернила переводишь. Пойду я. Как начнется потеха, зови.

Федор вздохнул, проводив торопыгу уставшими глазами.

— Кого убили? Кого загрызли? — Волков постарался повернуться на бок, чтобы видеть своего дознавателя. — Только давай по порядку. А то от вашей ласки у меня до сих пор затылок болит. Так кого зарезали-то?

— Сам будто бы не знаешь кого? — усмехнулся Федор. — Слышал ведь, люди видели, как ты с покойником на потакинском дворе беседовал. К чему теперь отпираться, когда живые свидетели?

— Очень интересно! — Волков напрягся и сел, веревки натянулись, больно давя на запястья, но это можно было пережить, теперь ему было просто необходимо смотреть в глаза вопрошающему.

— Али запамятовал? — Федор сделал удивленные глаза.

— Кабы я с одним с кем сегодня общался. — Он огляделся в поисках окна.

— Ночь уже, — понял его мысли Федор. — Вчера общался, вчера и убил.

— Кого? — снова спросил Волков.

— Я его не знаю. — Федор казался усталым.

— А когда убил?

— Ты убил, сам и вспомни.

— Не-а, я не убивал, но мог бы помочь. У вас тут, как я понял, произошло два убийства. Кого-то растерзали и кого-то загрызли. Какое первое?

— Первое — ребенка загрызли, но Емельян Кондратьевич напрасно на тебя это вешает. Ты в ту пору, скорее всего, еще не родился, а если и родился, то мамкину титьку сосал. Так что мы с тобой поговорим о зарезанном и растерзанном монахе.

— Все легче, — вздохнул Волков, пытаясь восстановить кровообращение в суставах. — В какое время?

— Ага, сейчас в холодную сбегаю, у покойника поинтересуюсь. — Федор поднялся и поправил полешко в печи.

— Да нет же, в какое время люди видели, как я разговаривал с покойным?

— Часа два было. — Федор подошел к столу и записал что-то.

— А в котором часу ваши меня взяли?

Федор молчал, и Волков сам сообразил:

— Смеркаться начинало, стало быть, около семи.

Федор кивнул.

Получается, что убийство произошло приблизительно с двух до семи вечера.

— Где его убили?

— Недалече от того места, где тебя споймали, в леске возле Покровского монастыря. — Теперь в голосе