Адам и Отка - Богумил Ржига

— Всё равно мы с Войтой снова полетим! На одном только велосипеде ездить неинтересно!

— Вот дела-то! Вот дела-то! — причитала бабушка Козелкова. — И почему только наш дедушка мне ничего не сказал!

Так всем стало известно, что мальчики из деревни Пеклы умеют летать на самолётике «Стриже», и все, кроме отца Пепика, надеялись, что летать они не перестанут. И не только на это. Что рабочие выпустят ещё много самолётов и на них будут летать также и другие дети, подобно Войте и Пепику. И наверняка всё это исполнится. Ведь смелых ребят в нашей стране немало!

Адам и Отка

Вот она, табличка у звонка — Владимир Сук. Это — дядя. Но Адам ещё не решается позвонить. И Отка тоже. Нельзя сказать, что они боятся, просто осторожничают. И весь вид их выражает напряжённость. Вот они отходят подальше от жёлтого дома и оглядывают его, весь целиком, до самой крыши. Ничего себе дом, четыре этажа, и слева точно такой же, и справа тоже. А над ними кусочек неба. Неужели здесь хватает такого кусочка, чтобы туда вошло всё? Солнце, и облака, и грозы, и туман, и дождь? Да и как вообще здесь люди узнают, когда собирается дождь?

Адам и Отка Краловы приехали в Прагу из дальней деревеньки в Полабье. Как называется эта деревенька? Выкань. Ну все же её знают. Шоссе с чёрным асфальтом, несколько домиков с одной и другой стороны, садики и совсем рядом лес. А дальше тянутся поля, их видать отовсюду. В Адаме и Отке живут солнце и ветер, запах дождя и шум леса. Они умеют собирать дрова, топить, нянчить восьмимесячного братишку Яхима, качать воду, ездить на велосипеде, могут и корм задать курам, и побегать за собакой, покормить кроликов, быстро перелезть через забор, забраться на дерево и как следует подраться, когда есть с кем. Здесь, в Праге, они чувствуют себя как за границей.

Надо, конечно, позвонить. Пусть тётя догадается, что они уже у дверей, она ведь знает, что они должны приехать. Сегодня или завтра, послезавтра или вчера. Когда точно, тётя не знает, и никак уж ей невдомёк, что они стоят прямо у дверей. Конечно, приехали они без Яхимки, братишку оставили в Выкане. Пока не вернутся родители, о нём позаботится пани Свободова, соседка, которая живёт напротив.

Адам уже протягивает руку к звонку, но Отка ударяет по ней. Ей хочется знать, хорошо ли она выглядит. Выкань — это Выкань, деревня. Там можно выглядеть как угодно. А Прага — это город. В Праге надо выглядеть хорошо, производить впечатление.

— Я не грязная?

— Нет, — отвечает Адам, заботливо оглядывая коротенькое платьице сестрички.

— Можно дать мне все восемь?

— Да около того.

— И на школьницу похожа?

— Это уж наверняка.

— Даже можно подумать, что я читать умею?

— Никто не поверит, что не умеешь.

— Ну, тогда ладно, — смеётся Отка.

— Ты что смеёшься?

— Да просто так. Радуюсь.

— Чему?

— Да, наверно, что я девчонка.

Адам вертит головой. Правда, здесь нет ничего удивительного. В Отке словно живут сразу две или три девчонки. Вы только гляньте на неё, с каким невинным видом она улыбается, как щурит глазки, подмигивает, смеётся, вертит головой, на месте не постоит ни минуты, вся в движении. Наверняка думает, что в Праге всякий обратит на неё внимание.

— Ну чего ж не звонишь?

— Видишь, уж поднял руку, — отвечает Адам.

Он звонит раз, другой.

Дети смотрят поочерёдно то на двери, то на ближайшие окна, но ничто не шелохнётся. И ни единого звука. Их дяди, Владимира Сука, пилота чехословацких аэролиний, нет дома. И его жены, Яны Суковой, кондуктора, тоже нет дома. Живут они вдвоём, без детей, — значит, таким образом, дома сейчас ни души. И Отка с Адамом в квартиру попасть не могут.

Но деревенских ребятишек этим не испугаешь.

Они садятся на каменную ступеньку и ждут. По улице ездят трамваи, мчатся автомашины, сплошным потоком спешат люди, и никто не удивляется, почему дети сидят на ступеньке. Прохожие только глянут на детей и идут себе дальше. Но около них останавливается тщедушный пёсик на тонких лапках и жадно обнюхивает их сандалии.

— Это что, собака настоящая? — спрашивает Отка.

— А ты разве не видишь?

— Ну как же на таких лапках он может пробегать целый день?

— Ему можно и полежать.

— А тогда он зимой замёрзнет.

— Отка, не болтай попусту.

— Я только спрашиваю: в Праге собаки настоящие? — продолжает Отка и направляется сама звонить в квартиру: может, ей больше повезёт.

Она звонит раз, другой, третий…

А Адам, тот не трогается с места. Всё равно не откроют. Суковых нет дома. Но где они могут быть?

Дети смотрят на проходящие мимо трамваи, и им вдруг приходит в голову, что на каком-нибудь из них они могли бы заметить тётю Яну. Но им не везёт, не везёт настолько, что могло бы наконец и повезти.

До каких же пор им ждать? Ведь так может продолжаться и до самого вечера? Нет, лучше они сядут в трамвай 22 номер и поищут свою тётю Яну, которая там продаёт билеты. Они её, конечно, сразу узнают. Она высокая, худая и похожа на их отца. Да и что странного, что тётя Яна на него похожа? Ведь она же его родная сестра. Только глаза у неё построже. И говорит она погромче, чтобы все её слышали.

Только в трамвае продаёт билеты не их тётя, а совсем другая женщина. На их тётку она вовсе не похожа. Маленькая, кругленькая, и смеётся не переставая.

Трамвай приехал на конечную остановку, на Белой горе. И все вышли. Адам с Откой направились на трамвайную станцию. Под крышу.

Люди всегда ожидают трамвай под этой крышей, когда идёт дождь. Теперь у детей настроение немножко получше, мир кажется им здесь попросторнее. Над ними весёлое августовское солнце, за круглыми луковицами небольшого костёла виднеется лес. Адам кладёт свой чемоданчик на скамейку и быстро оглядывает все 22-е номера, которые теперь подъезжают один за другим. В любом из них может быть тётя Яна. Но Адам её так и не видит. А ведь он парень не промах.

Каким должен быть настоящий мальчик?

Прежде всего внимательным и наблюдательным, глаза его должны быть остры и проницательны. Затем он должен быть ловким, сильным и смелым. Руки его должны быть крепки, а ноги быстры и неутомимы. Должен он быть сообразительным, думать с быстротой молнии и заниматься сразу несколькими вещами. Только самому Адаму редко когда всё это удаётся. И чего совсем ему не удаётся — так это на уроках читать под партой и одновременно следить за тем, что происходит в классе.

Проходит какое-то время, и трамваи больше не подъезжают.

— Где-то авария, — предполагает диспетчер с усами, похожими на мышиные хвостики.

Отка зевает не переставая, а Адам начинает сердиться.

— Ты что зеваешь? — ворчит Адам.

— А что мне делать?

— Рассказывай сказку.

— Какую тебе сказку?

— Ну просто рассказывай что-нибудь.

— Хочешь о клоуне? Только она коротенькая, ничего?

— Ничего.

— Сидит в одной клетке лев-отец, в другой — львица-мать, а в третьей — львята.

— А где же клоун?

— Тот далеко.

— Лев-отец ревёт, львица-мать ревёт, львята тоже ревут.

— Почему ж они ревут?

— Это уж я не знаю, — смеётся Отка. — Может, есть хотят, а может, сердятся на кого-нибудь. Тебе, наверное, лучше знать.

— А где же клоун?

— А тот уже ушёл.

Адам думает о клетке со львятами и о глупом клоуне, который ушёл раньше, чем началась вся история. Но додумать он не успевает, потому что приходит диспетчер с усами, похожими на мышиные хвостики, и обращается к ним:

— Ребята, чего вы здесь дожидаетесь?

— Тётю, — говорит Отка. — Она ездит на 22-м.

— А как её зовут?

— Яна Сукова.

«Сукова, Сукова», — размышляет диспетчер.

— Яна Сукова, Яна.

— Ну да, — улыбается диспетчер.

— Что — да? — Отка в эту минуту прямо сгорает от любопытства.

— Сукова на 22-м никогда не ездила и вряд ли будет.

— А на каком же тогда?

— Мне кажется, что на 20-м, — говорит диспетчер и бежит к трамваю, появившемуся на повороте.

— В этом городе никто ничего толком не знает, — говорит Отка, и Адам соглашается с ней.

Дети направляются обратно домой, то есть туда, где живут дядя с тётей, и всю дорогу мечтают, чтоб те уже оказались дома. И чем ближе они к цели, тем сильнее их надежда.

Снова они звонят в дверь, но по-прежнему никто не отзывается. А ведь звонок в исправности, он работает. Звонок звонит не переставая, но всё напрасно. Может, у тётки с дядей заложило уши и они ничего не слышат?

Около детей останавливается пожилой мужчина и тихонько наблюдает за ними. Он смотрит, как они по очереди нажимают на звонок, видит, что дети всё больше и больше расстраиваются. Если б Адам с Откой оглянулись, они увидели бы глаза этого человека, смотрящие сразу в обе стороны, и подбородок, побритый только наполовину. И очень большой нос, куда больше, чем у других людей. В общем, грустное старое лицо и любопытные глаза, где чуть начинают светиться искорки радости. Пиджак на нём самый обычный, брюки замазанные, из сандалей весело выглядывают кончики пальцев.