Не проси моей любви - Татьяна Олеговна Воронцова

иди дальше. Иди за водой, неврастеничка. За чертовой минеральной водой.

Как и следовало ожидать, этот поход, включая короткий разговор с поварихой Зиной и возвращение в библиотеку с подносом, уставленным маленькими пластиковыми бутылочками боржоми и гранеными стаканами, если не возвращает ей бодрость духа, то значительно улучшает ее состояние, и, опустошив одну бутылочку, она заявляет о своем намерении перебазироваться в лазарет.

— Во-первых, когда Герман и Леська вернутся, они придут именно туда, я уверена. Во-вторых, я хочу прилечь.

— Ладно, — пожимает плечами Лера. — В общем, действительно… сидеть здесь нет никакого смысла. Вроде бы мы все обсудили. — И одобрительно кивает. — Иди отдыхай.

Отдыхай — это, конечно, сильно сказано.

Нора бредет вдоль главного фасада Первого корпуса, не глядя по сторонам, но все же замечая краем глаза богатыря Романа в сопровождении Ринго, самого крупного из доберманов — они двигаются вдоль забора в противоположном направлении и выглядят очень гармоничной парой, — затем сворачивает за угол, проходит через ельник и замедляет шаг около крыльца.

Вот сейчас посмотреть на часы. Или не смотреть?

Смеркается. Ели стоят как башни, высокие и недвижимые. Понемногу раскрываются ночные цветы, воздух наполняет ни с чем не сравнимое вечернее благоухание.

Взять куртку потеплее и посидеть на крыльце? Нет, не стоит. Вряд ли отсюда она услышит рев мотоциклетного двигателя. Слишком далеко. К тому же пространство между воротами и флигелем не открытое, а местами заросшее, местами застроенное, и можно не рассчитывать, что звук каким-то чудом преодолеет его. К тому же комары. Сожрут же заживо! К тому же…

В конце концов она заходит в помещение, берет ведро, швабру, тряпку и, вместо того, чтобы лежать в постели, следующие полчаса — ну примерно, потому что следить за временем ей по-прежнему мешает суеверный страх, — энергично драит полы в коридоре. В палатах и так чисто, там каждое утро убирают дежурные, а в коридоре и тамбуре успели наследить, когда привели перепачканную Дашку.

Вылизав коридор и тамбур до блеска, Нора отмывает с порошком черное пластмассовое ведро, вешает тряпку на горячую трубу в туалете, приводит себя в порядок и с сознанием честно выполненного долга выходит на крыльцо покурить.

Фиолетовые сумерки обступают ее со всех сторон. Стараясь выровнять дыхание, участившееся во время уборки, Нора прикусывает зубами сигарету, щелкает зажигалкой… и замирает, так и не успев донести огонек до табака. Роняет все на ступени и, забыв и про дыхание, и про сердцебиение, устремляется по дорожке вперед — туда, где между рядами малиновых и смородиновых кустов появились две темные человеческие фигуры.

Ближе, ближе… Теперь уже видно, что одна из фигур — высокая мужская, другая — среднего роста женская. Высокий худощавый мужчина ведет хрупкую девушку, обнимая ее за плечи.

— Герман! — кричит Нора. И громко всхлипывает от внезапных слез. — Герман! Герман!

Да, это они. Герман и Олеся.

На бегу Нора раскрывает объятия, и вот уже все трое стоят, тесно прижавшись друг к другу, не находя слов от волнения, тяжело и шумно дыша.

— Живы, господи, — бормочет Нора, прильнув щекой к щеке Германа, вдыхая запах его волос… запах гари, бензина, пыли… — Живы!

Мышка тихонько плачет. Ее холодные пальцы беспомощно цепляются за руку Норы. Тонкое, почти подростковое, тело дрожит под одеждой.

— Привет, дорогая, — наконец произносит Герман, и звук его голоса заставляет Нору поверить наконец в реальность их благополучного возвращения. — Пойдем домой… туда, конечно, куда же еще… мы немного устали. — Он смотрит на освещенные окна лазарета. — Лера там?

— Нет, — отвечает Нора. — Там никого нет. Сперва мы сидели в библиотеке, потом я ушла… Господи, да какая разница? Как вы, Герман? Вы в порядке? Не ранены?

— В порядке, да. — Он берет обеих женщин под руки и увлекает к флигелю. — У Леськи только нос разбит, а я вообще как новенький. Слушай. Очень хочется выпить. Попроси Леру совершить набег на докторский бар.

— Конечно. Вино или коньяк?

— Мне все равно. — Пауза. — Но лучше коньяк.

Нора смеется от облегчения. Узел в области солнечного сплетения развязан, и она вновь способна смеяться.

— Как же я люблю тебя, Герман! — Целует Мышку в лоб. — Тебя тоже, детка. Идите в дом. Я сбегаю за выпивкой и вернусь. Тогда все расскажете.

Уже на террасе Белого дома она останавливается и достает из кармана смартфон. Посмотреть на часы. Теперь можно.

Половина восьмого.

Ого! Ничего себе… Чем же они там занимались?

Убедившись в том, что сестры дома нет, Нора активирует ее номер и докладывает о возвращении Германа и Мышки. Взвизгнув, Лера обещает быть в лазарете через пять минут.

— Погоди. Я сейчас в Белом доме. Зайди сначала сюда. Герман просил вино или коньяк. Лучше коньяк.

— Поняла, бегу.

Пока она бежит, Нора делает еще один звонок.

— Да, Элеонора, — раздается в трубке голос Александра.

— Они вернулись. Целые и невредимые.

Негромкий смешок.

— Рад слышать.

— Вы там были? Вы все видели?

— Да. И даже немного поучаствовал. Думаю, Герман расскажет.

Она почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы.

…немного поучаствовал.

— Спасибо, Александр.

— Отдохните, Элеонора. У вас усталый голос.

— Постараюсь.

6

Они сидят на кожаном диване с мягкими подлокотниками, курят, пьют и разговаривают. Можно было, конечно, расположиться в гостиной Белого дома, но Герман и Мышка, приняв душ и переодевшись в чистую одежду, размякли и заявили, что больше не могут ступить ни шагу. Тогда Лера достала из кармана ключ и открыла аптечный склад.

Откинувшись на спинку дивана, положив ногу на ногу, Герман смотрит в свой стакан, на дне которого переливается всеми отенками меда настоящий французский коньяк, и молчит, давая возможность Лере выпытать у Мышки всю правду о ее самочувствии. На нем черные джинсы и черная рубашка с закатанными до локтей рукавами, расстегнутая чуть ли не до пупа. Эти черные одежды и зачесанные назад блестящие черные волосы, влажные после мытья, подчеркивают бледность кожи и делают его худое лицо еще более выразительным, похожим на лицо демона. В мочке левого уха поблескивает золотой ободок серьги.

Примостившаяся сбоку Мышка не снимает руку с его бедра, держится, словно утопающий. Хотя на него при этом не смотрит. Смотрит на сидящую напротив Леру, которая оседлала единственный имеющийся в наличии стул и придвинула его так близко к дивану, что одним коленом задевает ногу Мышки, другим — Германа. Вероятно, у них обеих сейчас есть потребность прикасаться к нему. Прикасаться к мужчине. Аркадий еще не вернулся, и необходимый им тестостероновый флюид испускает только Герман.

На миловидном треугольном личике Мышки красуется здоровенный синяк. Поскольку удар