Борьба со смертью - Поль де Крайф

Без инсулина Бантинга Майнот вряд ли прожил бы достаточно долго, чтобы попытаться, для лечения погибающих от злокачественного малокровия людей, кормить их печенкой. До 1925 года не было более страшной болезни, чем это постепенное исчезновение крови. Диагноз злокачественного малокровия равносилен был смертному приговору, более непреложному, чем вынесенный уголовным судом.

В 1920 году Джордж Р. Майнот и Вильям Мерфи объявили, что спасли сорок пять больных, давая им каждый день огромное количество печенки. Когда костный мозг этих людей таинственным образом отказывался вырабатывать красные кровяные шарики, все они стояли на краю могилы. Их кормили печенкой - и ни один из них не умер. Кроветворная деятельность организма восстановилась у всех. Все выздоровели.

Это была самая потрясающая новость во всей история борьбы со смертью. Казалось бы, в наши дни, когда медицина стала такой научной, лекарство от общепризнанно роковой и неизлечимой болезни может быть придумано только в сверкающей стеклом и металлом лаборатории, каким-нибудь чудовищно ученым теоретиком. Но вот два молодых врача утверждают, что они уже нашли такое лекарство - от болезни настолько смертоносной, что даже шарлатаны не брались за ее излечение. Они предлагают средство до того неожиданное, что ученые смутились и покраснели, и в то же время такое простое, что его понял бы и ребенок.

Что же удивительного в том, что и после открытия Майнота люди продолжали умирать от злокачественного малокровия, хотя необходимость в этом уже миновала? До сих пор...

Его открытию недоставало элемента сложности - почти необходимой вуали всякой научности. Не только врачи, но и больные нуждаются в таинственных научных фокусах, чтобы уверовать в возможность спасения от такой смертоносной болезни.

Но это было так просто, что не могло быть правдоподобно. Майнот, правда, был профессором Гарвардского университета... но в кормлении печенкой не было ничего от высокой науки. Скорее это напоминало какое-то варево ведьмы, приготовленное в Вальпургиеву ночь. Странным казалось, что это лечение придумал такой консервативный врач, как Майнот, потомок невозмутимых Майнотов из Новой Англии, живущий в лучшем квартале Бостона, где так скептично отношение к искусствам и наукам...

Открытие Майнота было, в сущности, таким же глубоким и значительным, каким оно казалось грубым на первый взгляд. Ему не довелось, как Семмельвейсу, присутствовать при мрачных экспериментах, поставленных природой на матерях, которые умирали в обоих родильных отделениях Венского госпиталя. Его не толкал вперед логически стройный бред, силой проведший Фреда Бантинга через его первые опыты на чердаке. Но вот что роднит Майнота с Бантингом и Семмельвейсом: он тоже ненавидел человеческие страдания и не мирился с неизбежностью гибели. Он был настоящим борцом со смертью.

II

Тот, кто знал Майнота молодым врачом, никогда бы не подумал, что ему удастся сделать такое смелое, простое открытие. Ему не пришлось прокладывать себе путь в Гарвардский медицинский институт, он ни разу не закладывал своих часов для покупки книг... В его семье уже давно занятия наукой и медициной стали традицией, и этого одного было уже достаточно, чтобы помешать ему сделать что-либо глубоко оригинальное. Его отец, Джемс Джексон Майнот,- отличный домашний врач лучшего бостонского общества, некогда активный работник главного Массачузетского госпиталя. Его дед, Джемс Джексон, один из лучших американских врачей, был старшим врачом главного госпиталя. Брат его деда, Джемс Френсис, занимал это же место, а его двоюродный брат, Чарльз Седжвик Майнот, был выдающимся биологом, специалистом по биологической теории смерти, автором серьезной книги «Возраст, рост и смерть». Таким образом, Джордж Р. Майнот, о котором и будет идти речь, слишком хорошо начинал, чтобы чего-нибудь достигнуть.

На его пути стояло серьезное препятствие - очень слабое здоровье. Он был хрупким, умным, рано развившимся ребенком, как бы уже обреченным на какую-нибудь тяжелую болезнь. Слабость здоровья не помешала ему стать довольно известным врачом. Он много работал. Он был замечательным работником.

С самого начала он проявлял просто фантастический интерес ко всяким заболеваниям крови и изучал кровь не у кошек и обезьян, а у больных людей. Если порыться в архивах главного Массачузетского госпиталя, где в 1912 г. он был ассистентом, то можно найти в написанной его дрожащим почерком истории болезни одной несчастной, безнадежно больной женщины, - теперь уже давно умершей, - следы его тревог и раздумья.

«Даже во время прогулок на свежем воздухе она чувствует слабость, и состав ее крови не изменяется... Надо думать, что соляная кислота должна ей помочь, так как у нее недостаток этой кислоты в желудочном соке. Но для того, чтобы ее вылечить, нужно знать, как лечить злокачественное малокровие».

Это, несомненно, нужно было знать всем врачам, но они этого не знали. Майнот отличался от них наивностью и непониманием того, что такое лечение невозможно. Он не мог постигнуть, что (как разъяснил сэр Вильям Ослер) существуют болезни неизлечимые, которые навсегда такими и останутся.

Возможно, что у Майнота не было достаточного почтения к веским суждениям китов медицины вроде Ослера или старого Томаса Аддисона [7] . Еще в половине минувшего века Аддисон открыл эту странную болезнь крови, и до сих пор она оставалась такой же точно таинственной и смертельной, как в тот день, когда о ней впервые рассказал своим студентам этот ворчун с квадратным лицом.

«Эта болезнь приближается медленно и коварно,- говорил Аддисон. - Больной с трудом может установить дату, когда он впервые почувствовал слабость, которая вскоре начинает так стремительно расти».

Зоркость, с которой Аддисон отличал одну болезнь от другой, была так же необычайна, как и его твердое убеждение, что лекарства в большинстве своем бесполезны и далее являются простым шарлатанством. В этом было что-то страшное.

«Лицо бледнеет, - говорил Аддисон, - белок глаза принимает блеск перламутра. Общий вид скорее вялый, чем изнуренный. Наблюдается все растущее отвращение к каким-нибудь усилиям, неприятное ощущение слабости и одышка.

Аддисон был устрашающе-заботливым старым врачом. Он столько времени тратил на наблюдение тяжелых болезней, что совсем не успевал зарабатывать деньги. Часто по ночам вставал с постели и будил сиделок, врываясь среди ночи в больничные палаты, чтобы осмотреть какого-нибудь больного, которого он позабыл исследовать днем.

Он только и думал, что о своих больных, и надеялся, что они поправятся, хотя, говорят, часто забывал прописывать им лекарства. Что ж, это тоже помогало.

«Вся поверхность тела бледная, мягкая, восковая; губы, десна и язык кажутся бескровными... аппетита нет, - говорил Аддисон. - Наступает сильная вялость и слабость. Ничтожное усилие или волнение вызывает одышку. Больной не может больше вставать с постели, мысли у него путаются. Он