Дверь в зиму - Генри Лайон Олди

сохранился серебряный шеврон в виде буквы «V».

Офицер поднял руку, указал на Штыка. На его левое плечо.

Как загипнотизированный, Штык перевел взгляд на свое плечо. Там красовался шеврон с надписью «Zа победу!»: большая «Z», остальное мелким шрифтом.

Эсэсовец кивнул.

— Du bist unser, — проскрипел он.

Штык не знал немецкого, но внезапно понял.

«Ты наш».

— Я не ваш! Фашисты! Мой дед таких, как вы!..

— Du bist unser…

Мертвецы двинулись к нему. Штык заорал, вскинул автомат и вдавил спуск до упора. Пули рвали лохмотья, крошили кости, пробивали черепа. Магазин кончился. На Штыка навалились.

— Nachschub…

— Nachschub!

— Пополнение!..

Ноздри забил смрад тления, смешанный с запахом сырой земли. Сделалось темно. Шуршали, похрустывали, терлись друг о друга кости.

— Willkommen in der Hölle!

Штык закричал.

Ягуар

…сжечь это поле к едрене фене!

Он блуждал в подсолнухах третий час. Заблудился, как первоклашка. Стыдоба! Никаких ориентиров, блядь. Сориентироваться по солнцу? Огненный шар полз в зенит по выгоревшему небосклону. Ягуар обливался пóтом. Настоящий солнцепек. Да, «Солнцепек»! Огнеметная реактивная система залпового огня. Вжарить бы из нее по этой клумбе!

Жара становилась нестерпимой. Солнце слепило глаза даже сквозь темные очки. Сознание мутилось. Поле? Раскаленная сковородка. Ягуар остановился, помотал головой.

Проморгался.

Подсолнухи ослепительно сияли. Семечки превратились в бесчисленные зеркальные фасетки, фокусируя на Ягуаре ярость светила, пылающего в вышине. Он захрипел — пересохшее горло не смогло родить крик. Выхватил десантный нож, принялся остервенело рубить подсолнухи. Расчистить поляну, переждать до вечера…

Вспыхнула одежда. Ягуар стал обхлопывать себя ладонями, гася пламя. Ощутил под пальцами раскаленный металл. Автомат! БК! Надо от него избавиться…

Взрыв гранаты превратил Ягуара в куски мяса.

Пигмей

…Пигмей спиной ощутил чужое присутствие. Ага, шаги. Человек десять. Он поравнялся с командиром, прошептал на ухо Прапору короткий доклад.

— …идите, я отвлеку.

Прапор кивнул.

Когда, судя по звукам, до противника осталось метров тридцать, он рванул вправо. Топот? Это хорошо. Укропы последовали за ним.

Он цеплял по пути подсолнухи, шуршал сухими листьями. Пятьдесят метров, сто, сто пятьдесят… Пигмей резко свернул и перешел на бесшумный шаг. Подсолнухи сделались выше: до верхушек не дотянуться.

Он прислушался. Нет, не отстают.

Подсолнухи выросли еще больше. Ворсистые стебли походили на стволы деревьев. Настоящий лес! На головокружительной высоте качались тяжелые диски величиной с колесо БелАЗа.

Из-за дерева сунулось чудище: глянцевая круглая голова, жуткого вида жвалы. Пигмей истратил десяток пуль, чтобы его завалить: чудище никак не хотело дохнуть. Да это же муравей! Рыжий муравей.

Почему он такой огромный?!

От шагов преследователей дрожала земля. Над Пигмеем, заслонив небо, нависла гигантская ребристая подошва. Он метнулся в сторону. Подошва опустилась.

Крик утонул в треске костей.

Араб

…он сунул руку в карман.

Извлек пригоршню семечек: крупных, матово-черных, бархатистых на ощупь. Черные зубы. В детстве он смотрел мультик — зубами дракона засеяли поле, а взошли они войском.

Араб был из Рязани. Позывной получил за то, что воевал в Сирии.

Бабы в Хохляндии советовали таким, как Араб, класть в карманы семечки. Чтобы, значит, проросли, когда вас в землю зароют. Ага, держи карман шире! Он вытряхнул семечки и выяснил, что второй карман тоже полон. Что за херня?! Араб принялся опустошать карман за карманом. Семечки сыпались бесконечным потоком.

Куча поднялась до щиколоток.

Тяжелая сыпучая масса скопилась под одеждой и броником. Затрещали липучки формы. Рухнул шуршащий водопад, гора семечек поднялась выше колен. Какого он тут стоит?! Бежать, бежать… Он не мог сдвинуться с места. Давя приступ паники, Араб принялся лихорадочно разгребать кучу. Семечки сыпались, но Араб работал как бешеный, и куча понемногу уменьшалась.

Еще немного…

Небо потемнело. Над Арабом склонились десятки, сотни подсолнухов. Из них медленно, а затем все быстрее — дождь, ливень, водопад! — потекли аспидные потоки. Гора поднялась Арабу до плеч.

Выше. Еще выше.

Он закричал.

Семечки набились в рот. Крик захлебнулся. Шевелящаяся куча накрыла Араба с головой, превратившись в чудовищный муравейник. Некоторое время она шевелилась, потом успокоилась.

Дровосек

…заросли шевелились: справа, слева, по ходу.

Дровосек припал на колено, опустошая магазин. Падали стебли, летели брызги крови. Людей он не видел. Не слышал криков раненых, ответных выстрелов. Только скошенные подсолнухи и кровь. Много крови: струйка, ручеек, лужа.

Словно он тут целый взвод положил.

Подсолнухи затрещали, раскачиваясь. Сквозь зеленую стену смутно проступил силуэт бронемашины. Дровосек рванул с плеча гранатомет. Граната ушла в полет, и лишь тогда Дровосек сообразил, что ошибся.

Рык мотора. Его не было. А значит, не было и БТРа.

Рвануло знатно. Близко, слишком близко. Взрывной волной Дровосека опрокинуло на спину. В лицо плеснуло горячим, липким. Боли он не ощущал, только в башке гудело. Горячего и липкого делалось больше, больше. Под спиной хлюпнуло.

Из чащи, развороченной взрывом, выплеснулась кровавая волна. Захлестнула с головой, поволокла прочь, не давая вынырнуть, вдохнуть…

Вкус смерти был знакомым. Кровь с подсолнечным маслом.

Прапор

…Очереди ударили справа, слева.

Как подкошенный, упал Араб. Рухнул Штык — ком дымящихся лохмотьев. Дровосек заорал, от бедра высаживая магазин в заросли. Пули разворотили ему спину. Дровосека швырнуло наземь, он конвульсивно дернулся и затих. Пигмей полз, вжавшись в землю. Пучок бледных трасс разорвал его в клочья.

Ягуар? Ботан? Они куда-то подевались.

Ноги уже несли Прапора прочь. Тишина. Он остался один. Крадучись, Прапор двинулся дальше. И замер, вскинув автомат.

К нему развернулся спелый подсолнух. Диск в обрамлении желтых лепестков уставился на Прапора множеством черных зрачков, десятками дульных срезов.

Залп ударил в лицо.

9

Сейчас

Андрей кричит.

Обугленные лица склоняются над ним.

— Знаменський? — хрипят старики. — За яким бісом ти сюди приперся, Ондрійко Знаменський? Що у тебе в голові, лушпиння?

Подсолнухи глядят на Андрея с неприятным хищным интересом. Так смотрят на муху, увязшую в навозе: выберется? Нет?

Андрей кричит без голоса…

* * *

…и просыпается с отчаянным всхлипом. Моргает, приходя в себя. Выпростав руку из спальника, подносит к глазам. Стрелки часов зеленовато светятся в темноте. Без девятнадцати четыре.

Скоро его смена.

Мочевой пузырь давит, позывы облегчиться мучительны. Все вокруг спят. Мощно храпит Дровосек, Араб ворочается во сне. Пигмей тихонько поскуливает, как побитая собака.

Стараясь не шуметь, Андрей выбирается из спальника, сует ноги в берцы. Спросонья едва не бьется лбом о дверь чулана. Засов на месте, банка-сигналка тоже. Нужда торопит, он выходит на двор.

Оживает тень у столба.

— Это я, Ботан.

— А-а, смена.

— Я сначала до