Освободите тело для спецназа - Сергей Шемякин

Г л а в а 12

Прихожая была небольшой. Хромированная вешалка, зеркало в полный рост, фотография на стене — вот собственно и всё. Ни привычных шлёпанцев в углу, сиротливо дожидавшихся хозяина, ни сброшенной обуви. Темно-коричневая дверь в комнату, застеклённая квадратами. Строгая такая дверь, солидная, как в учреждениях, разве что стёкла не захватаны пальцами многочисленных посетителей.

— А у тебя здесь очень даже мило, — проскользнув в комнату, сказала Сьюзен, осматриваясь по сторонам.

«Да, неплохо живёт», — подумал Глеб, вертя головой вслед за девушкой.

Комната впечатляла размерами. «Метров шестьдесят, не меньше!» — прикинул он. Место напротив окон, очевидно, предназначалось для гостей. Диван и два кресла окружали низенький прямоугольный столик, стоящий на однотонном красном ковре. В левом углу у Хадсона был оборудован рабочий кабинет: письменный стол с монитором компьютера, стеллаж с книгами, приземистый шкаф с несколькими ящиками внизу. В торце комнаты красовался камин. Эта стена, оклеенная светлыми обоями под кирпич, выглядела особенно удачно. Два скрещенных ружья, оленьи рога над камином и старинные часы на каминной полке смотрелись здорово. На полу лежала какая-то шкура, скорее всего, судя по ружьям — старый охотничий трофей. Правее стояла чёрная резная этажерка с небольшим телевизором и какой-то аудио аппаратурой. Видно хозяин любил отдыхать, посиживая возле камина.

— Ты знаешь, Сьюзен, а я здесь совсем ничего не помню, как будто в чужой квартире, — оградил себя сержант от возможных вопросов.

— Не переживай, Рич! — взяла она его ласково за руку. — Через день-два ты здесь обживёшься, и всё встанет на свои места.

— Что бы я делал, если бы у меня не было такой утешительницы, — легонько коснулся он губами её щеки и, приобняв, потянул к кухне. — Давай посмотрим, может что-то и выпить в холодильнике найдется, а то в горле пересохло.

Кухня была здесь же, в комнате. Отгороженная Г-образным разделочным столом, она смотрелась великолепно — чёрный пластик и хром. Собственно кухня поразила Глеба больше всего. Как-то непривычно было видеть все эти кухонные атрибуты в жилой комнате. Три высоких табурета с круглыми мягкими сиденьями, электроплита, над которой козырьком навис раструб вытяжки, четыре навесных шкафчика, мойка, две длинные тумбы у стены с кухонным оборудованием и холодильник, тоже чёрный, с двумя хромированными накладками вместо ручек.

— О, у тебя тут много всего, — открыла нижнюю дверку Сьюзен. — Что будешь, колу или пиво?

— Пиво, конечно! — не задумываясь, выбрал Глеб. Он и понятно, какой самарский мужик откажется от пива?! Наверное, нигде пива не пьют больше, чем в Самаре. На «бочках» народу всегда черным-черно, поэтому берут не кружками, а канистрами или, на худой конец, трехлитровыми банками. А из-за кружки, что два часа в очереди стоять?! Только время тратить!

— Смотри, пей осторожнее — холодное, — протянула ему металлическую банку Сьюзен.

О баночном пиве Ткач слышал, но пробовать его ему не доводилось. Он посмотрел, как девушка ловко потянула за открывашку на своей банке, и повторил тоже самое. «А ничего…, - сделав пару глотков, подумал он. — У нас, правда, со старого пивзавода получше будет, а это на чешское больше смахивает, но главное — не разбавлено».

— Пойдём, посмотрим, что там, — указал Глеб на дверной проём, прикрытый плетёной занавесью с тёмными деревянными шариками. Он отодвинул толстые, со вкусом вывязанные нити и по квартире поплыл тихий, приятный звон — К каждой нитке внизу был привязан махонький колокольчик. Дальше шёл коридор с несколькими дверями. За первой находился туалет, за второй — здоровенная кладовка, где висела одежда, аккуратно развешанная на плечиках, а внизу, на полочке, стояло минимум пар десять обуви; за третьей была ванная. Ванная впечатляла: тот же чёрный кафель и хром. Одна стена в зеркалах, от пола до потолка; душевая кабина, прикрытая прозрачной дверцей; бирюзовая ванна — большая и широкая — невиданная роскошь для простого самарского парня. «В эту ванну я точно умещусь!» — обрадовано подумал Глеб.

За четвёртой дверью в торце коридора оказалась спальня.

— Ну, ни хрена себе! — не удержавшись, выдал фразу сержант по-русски, на которую, к счастью, Сьюзен, сражённая увиденным, не обратила внимание.

В комнате ничего не было. Кроме кровати. Огромной и великолепной. Она стояла на однотонном ковре такого чистого василькового цвета, что взгляд невольно вздрагивал, впиваясь в эту изумительную синеву, а потом останавливался, заворожено впитывая это настоящее цветовое чудо. Белое мохнатое покрывало чуть искрилось под солнечными лучами, вливавшимися в окно, вызывая желание дотронуться рукой и ощутить его нежную, податливую мягкость. Атласные подушки, непривычной цилиндрической формы, свежо поблескивали туго набитыми боками, как будто на них никто, никогда не лежал.

«Аэродром целый!» — восхищённо подумал Глеб.

— Прелесть какая, — выдохнула Сьюзен, и со всей непосредственностью, сбросив туфельки, плюхнулась на кровать. Счастливо засмеявшись, она перекатилась по ней несколько раз и застыла, разбросив руки и зарывшись лицом в мягкий мех.

У Глеба что-то ёкнуло. Он присел на кровать и легонько провёл рукой по её спине, почувствовав, как мгновенно напряглось её тело, словно у дикого зверька, готового вот-вот укусить. Она медленно повернулась и в упор посмотрела на него своими карими глазищами в пол лица. Глеб виновато потупился под её взглядом, не зная, что делать, и судорожно решая, убрать свою руку или нет.

Что там говорить, по части женщин Глеб Ткачёв подвигов не совершал. И опыта у него было с мышиный хвостик, не то что у его дружка Мишки Дороговского, переспавшего с половиной курса. Как-то не складывалось у Глеба с теми девчонками, которые ему нравились. А от тех, которые не нравились, он сам старался держаться подальше. Были, правда, случайные связи, но в основном «под этим делом», а поскольку употреблял он редко, то все его любовные похождения можно было пересчитать по пальцам.

— А ты действительно девственник, Рич, — ровным голосом тихо сказала Сьюзен. И не было в этом голосе ничего: ни укора, ни удивления, так — сплошная отстранённость, как будто взяли и оборвали ту ниточку, которая секунду назад ещё связывала их.

У Глеба мучительно дёрнулся кадык, он тоскливо поднял голову… и улыбнулся. Широко и радостно. А чего ему было не улыбаться?! Говорить она могла всё что угодно, а глаза куда спрячешь? И разбитая секунду назад ваза, которую, казалось, как не старайся — не склеить, оказывается, не только не разбита, но даже и не думала падать. И что-то оборвавшееся в душе, оказывается, и не рвалось никогда, а стало крепче, сильнее, волнительней.

Глаза её смеялись, окутывая нежностью, этого верзилу, робкого, словно школьник и такого славного.

Глеб наклонился над ней и поцеловал. Один раз, второй, третий…. В губы… шею… лицо. Он навис над ней неподатливой скалой, и её просто некуда было деться от этих обжигающих поцелуев. Да и не хотелось, по правде говоря. Она пьянела от вкуса его губ и запаха кожи. Её руки обняли сержанта за шею и потянули на себя, заваливая на бок. И едва Глеб коснулся кровати, как Сьюзен ловко выскочила, наградив его коротким поцелуем:

— Мне надо принять душ!

— Я с тобой! — запалённо прохрипел он, приподнимаясь и не сводя с неё горящих желанием глаз.

— Не поместимся, — одобрительно засмеялась она.

— Поме-е-стимся, — убеждённо покачал Ткач головой, улыбаясь во весь рот улыбкой счастливого человека.

… Сьюзен была красивой. Глеб млел от восторга, без всякого стыда и стеснения рассматривая её. Круглая литая попка, высокая талия, роскошная грудь. Да разве можно описать красивую женщину? Когда тонкие руки и худые плечики будоражат своей беззащитностью. А непостижимо гордо выставленный зад мучительно хочется куснуть, проверив, так ли он упруг на самом деле, как выглядит. А как передать этот волнующий изгиб бедра, переходящий в заветный треугольник, при виде которого у сильной половины начинают зашкаливать «приборы». А ножки, ножки! Да им можно оду петь, этим женским ножкам, стройным и обольстительным до неприличия.

— Ты прелесть просто, — облизнув пересохшие губы, выдохнул Глеб.

— Лучше полотенце найди, девственник, — засмущавшись, грубовато сказала она и нырнула в кабинку, прикрыв дверцу.

Ткач выскочил из ванной и понёсся в кладовку. Только там он рассчитывал найти полотенце, поскольку целую стену там занимали встроенные шкафы, в которые они не заглянули.

Он лихорадочно распахнул первый — сорочки и нижнее бельё; второй — спортивный инвентарь; третий — постельные принадлежности; и только в четвёртом — то, что надо. Он взял здоровенное полотенце, в которого можно было запросто и слона завернуть и два махровых халата. «Сойдёт!» — быстро забросил он выпавшие из шкафа вещи и ринулся назад в ванную.