Иранцы. Личный опыт - Павла Сергеевна Рипинская

ставят зеркало — символ чистоты и спокойствия жизни, в котором отражается свет свечей — символа счастья. Еще на Норуз принято красить яйца (символ плодородия), что иранцы проделывают с большим удовольствием. Матери полагается съесть столько яиц, сколько у нее детей.

Наиболее интересная часть хафт-сина — золотые рыбки, плещущиеся в специальной вазе. За неделю до Нового года во всех магазинах, парках, а то и просто на тротуарах появляются огромные аквариумы и ванночки, где каждый может подобрать себе рыбку по вкусу. Золотая рыбка — символ жизни и приятных сюрпризов, и покупают их по количеству членов семьи. Иногда к хафт-сину добавляют и сосуд с водой, в котором плавает апельсин или мандарин — он символизирует нашу Землю в океане космоса.

Все съедобные части хафт-сина с удовольствием поедаются в течение двух праздничных недель. Дело хозяйки — вовремя заменять съеденное новыми продуктами, ставить новые свечи вместо догоревших и ухаживать за рыбками.

За две недели до Нового года хафт-сины появляются в витринах всех магазинов — и порой это настоящие произведения искусства.

Кстати, в Иране, как и в России, в моду в последнее время входит китайский календарь — с Петухами, Тиграми, Собаками и тому подобным. И неважно, что в Китае Новый год наступает в феврале. Если россиянам позволительно отмечать год Петуха уже в декабре-январе, то почему иранцы не могут праздновать его в марте? В честь такой радости владельцы одного тегеранского бутика однажды даже запустили в свою витрину живых петухов, где те гордо расхаживали на потеху толпе.

Основное зороастрийское действо, предшествующее Норузу, приходится на вечер последнего вторника года. Называется оно «Чахаршамбех-сури», или «Ночь огня». Обычай велит разводить костры и прыгать через них, произнося специальную формулу «Возьми себе мою бледность, отдай мне свой румянец», чтобы огонь забрал все беды и болезни, а взамен подарил радость и силы на весь следующий год. Костерки немаленькие — разбежаться надо как следует. Но это не самое страшное. Прогресс принес иранцам такие чудеса, как петарды, фейерверки и тому подобные радости.

Когда знакомые иранцы меня предупреждали, что за неделю до Норуза по вечерам из дома лучше невыходить, я только отшучивалась: мол, вы по Москве под Новый год не гуляли, у нас тоже стреляют как во Вторую мировую. О нет! Московские фейерверки — это семечки. Пусть наши СМИ непрестанно ругаются по поводу несоблюдения мер безопасности — русский человек свою жизнь хоть немного, но уважает. Иранцы ею не дорожат в принципе. К примеру, мы, запустив какой-нибудь «огненный фонтан», хоть для виду два шага назад сделаем. Персы, невзирая на опасность, плотно его обступят, а под конец еще и ногой по нему поддадут, чтобы он отлетел метра на два, по ходу осыпая искрами всех присутствующих.

Представьте себе двор, до отказа забитый народом (все-таки лишний повод с соседями поболтать — и гулять идут все), над которым беспрестанно свистят снаряды и грохают бомбочки. Летающие бомбочки — самое страшное, поскольку невозможно предсказать, куда эта штука упадет. Еще веселее трубочки, из которых пускают всякого рода снаряды. Да, я не раз видела такое в Москве. Я только не видела, чтобы их направляли в спины болтающим в сторонке соседям…

Вообще, для москвича в фейерверке важен не шум, а яркие, разноцветные узоры в небе. Для иранской души, втайне хранящей приверженность зороастризму, главное — грохот и пламя.

Объясняют они это просто: «Никакой государственный или исламский праздник без салютов не обходится. А у нас — свои обычаи, и мы против этого правительства. Нам нужен огонь, а не салюты!» Поэтому очень популярны те же бомбочки, огненные фонтаны и бенгальские огни (каждый старается взять в руку минимум штук пять одновременно).

Меня потащили во двор, чтобы все рассмотреть поближе. Вначале я только слушала сквозь грохот канонады воспоминания Фатимы о временах Ирано-иракской войны и бомбежках. Потом начала ощущать, что война эта не так далека, как кажется: одна из бомбочек взорвалась чуть не под ногами. Самое забавное, что народу — и старому, и молодому — на все плевать. Смеются, веселятся и детей с собой тащат — не понимают, что ли, что так и убить может?

Фатиме, болтавшей с соседями, было тоже очень весело, пока очередной снаряд не угодил ей аккурат в плечо. Так мы домой и вернулись: на манто — серое пятно, на плече — здоровенный ожог…

Часть фейерверков расстреливают довольно быстро и недостаток шума пытаются возместить громкими криками. Кто-то жмет на гудок автомобиля, кто-то врубает на полную катушку магнитолу, и на всю улицу разносится очередная песня Араша (да, он и в Иране очень популярен).

Наверное, смеяться над иранской молодежью не стоит. Чахаршамбех-сури нынче превратился в своеобразный протест: против жизни, которая превращает тебя в старика, хотя ты еще молод, и против запретов. Молодые люди танцуют на улицах, целуются в машинах и пьют, пусть и не в открытую. Полицейские заполняют город, но предпочитают стоять в сторонке. Вмешательство в эту ночь — себе дороже. При этом по официальным телеканалам о том, что творится в этот вечер в иранских городах, — ни слова. Зато на следующее утро журналисты пустят в эфир всевозможные репортажи о раненых и пострадавших в результате «языческого празднества» и не преминут предложить молодежи развлекаться как-нибудь по-другому.

Пережившие Чахаршамбех-сури собираются на Норуз в семейном кругу. В заранее объявленную минуту все должны сесть вокруг хафт-сина, желательно взявшись за руки. Как Новый год встретишь, так его и проведешь — эта примета международная. Из телевизора льется барабанная дробь и звон литавров — народная мелодия, под которую Норуз приходит уже не первое тысячелетие. После этого все друг с другом целуются, обмениваются пожеланиями здоровья и счастья или произносят молитву.

В первый день Нового года к столу подают особое блюдо — «сабзи-поло» — рис, приготовленный с разными травами, а также специальным образом поджаренную рыбу.

Глава семейства раздает детям новенькие купюры, заранее припрятанные между страничек Корана. Малыши веселятся, слушая истории про Хаджи Фируза — иранского Деда Мороза. Он тоже носит красный колпак с красным халатом и бороду. Только одно необычно: в Иране Дед Мороз — чернокожий! В иранских городах актеры, играющие Хаджи Фируза, по-прежнему выходят на улицу, измазав лицо черной краской — они бьют в бубен или звонят в колокольчики, возвещая победу весны и окончание зимы.

Старшие дарят подарки младшим — это называется «эйди», традиционный дар на Новый год. Работающие иранцы заранее получают эйди от начальников