Вся ночь впереди - Тереза Вейр

Через минуту она извлекла тарелку из печи и снова поставила на стол.

– Он должен есть самостоятельно, – сказала Молли с металлическими нотками в голосе, каких Остин прежде у нее не слышал.

– А как, позволь узнать? Разве ты не видишь, что он устал?

Он и в самом деле очень устал, но не замечал этого, пока об этом не упомянула Эми. Чтобы заставить Молли ему услуживать, Остину пришлось основательно потрудиться.

Впрочем, усталость не помешала ему с укоризной посмотреть на Молли.

«Ну вот, а ты не верила, – говорил, казалось, его укоризненный взгляд. – Ты просто обязана была меня покормить».

Молли не заметила его взгляда. Она во все глаза смотрела на Эми, и выражение ее лица Остину очень не нравилось.

У нее на лице отражались недоверие, смущение и боль. Тут до Остина наконец дошло, что мать и дочь прежде никогда не ссорились. У них даже малейших расхождений во мнениях никогда не было. Они всегда держались вместе, а он, Остин, вроде бы в их компанию не вписывался и держался от них в стороне. Теперь в их с Эми компанию не вписывалась Молли.

Он видел, как она кусала губы, а потом отвернулась от Эми. Но не раньше, чем ему удалось заметить у нее на глазах слезы.

Неожиданно Остин подумал, что ему вовсе не хочется становиться причиной раздоров между матерью и дочерью.

Эми готовилась уже отправить ему в рот новую порцию лосося, как вдруг он положил ладонь ей на руку и остановил ее. После этого он вынул у нее из пальцев вилку и сделал попытку самостоятельно подцепить кусок рыбы с тарелки. Это и впрямь оказалось не так-то просто, особенно с его координацией движений.

«Держи вилку крепко и на одном уровне с линией рта, – говорил он себе. – А потом делай движение головой вперед. Главное – правильно рассчитать движение. В нем все дело».

В следующее мгновение рыба оказалась у него во рту, а рука с вилкой безвольно опустилась на край стола. Некоторое время Остин отдыхал и набирался сил перед тем, повторить всю серию движений снова.

Эми смутилась.

– Мама… – позвала она мать, повернув голову через плечо.

Молли переключила внимание на мужа и дочь в тот момент, когда Остин подносил ко рту вилку со вторым куском рыбы.

– Ты только посмотри, как хорошо у него получается! – с энтузиазмом воскликнула Эми. Определенно она считала, что ее присутствие вдохновило отца на подвиги.

Молли встретила взгляд Остина, ничуть не изменившись в лице. Она не собиралась обвинять его в нечестности и ни словом не обмолвилась Эми о том, что отец, по большому счету, ее разыгрывал.

– Это радует, – вот все, что она сказала.

Безоговорочно принимать ситуацию было вполне в духе Молли. Прежде Остин видел в этом проявление слабости. Главным образом, потому, что он сам всегда старался обратить любое жизненное обстоятельство себе на пользу. Теперь же, после стольких лет совместной жизни, он вдруг задался вопросом: не заключалось ли в ее молчаливом приятии судьбы куда больше мудрости и силы, нежели слабости?

Остин собирался сменить гнев на милость и не изводить Молли капризами, но потом, когда он подслушал, как она разговаривала по телефону – а разговаривала она, как ему показалось, очень тихо: секретничала, не иначе, – это его желание растаяло без следа.

Включив стоявшую на тумбочке лампу, он потянулся к звонку и с силой вдавил кнопку. Он звонил долго, настырно и оставил звонок в покое лишь в ту минуту, когда услышал в коридоре звуки приближающихся шагов.

Когда Молли, запыхавшись, влетела в комнату, он уже заканчивал выводить на листе бумаги слово СУДОРОГИ. Посмотрев на Молли, Остин вспомнил, как год назад сам носился вверх-вниз по лестнице, пытаясь выяснить, куда вдруг подевалась его жена. И выяснил: она от него ушла.

Отбросив ненужные воспоминания, он показал ей табличку, отметив про себя, что в зажиме осталось всего несколько листов, и для того, чтобы его с Молли общение продолжалось, туда необходимо вставить новую пачку.

– Где? Где у тебя судороги?

Остин коснулся левого плеча, парализованного после удара. В настоящий момент оно продолжало пребывать в неподвижности, но, помимо этого, никаких неприятностей ему не доставляло.

Молли поняла, что от массажа ей не отвертеться. Вздохнув, она подошла к мужу и стала расстегивать на нем пижаму.

Не зная хорошенько, зачем он это делает, Остин положил правую здоровую руку ей на запястье и остановил ее.

Она подняла глаза и вопросительно на него посмотрела. Ее лицо находилось от него на расстоянии фута. Свет лампы отражался в ее блестящих темно-рыжих волосах, придавая им золотистый оттенок.

Было далеко за полночь. Остин поднял Молли с постели, поэтому одета она была соответственно. Она набросила на себя старый белый пеньюар, открывавший ее ноги чуть выше колен. В этом халате ей было удобно: за годы носки она до такой степени с ним сроднилась, что он стал для нее чем-то вроде второй кожи. Зато и в стирке он за это время побывал миллион раз и местами совсем вытерся. Особенно на ее выпуклостях. Остин готов был поклясться, что видит под пеньюаром темные пятна ее сосков.

Руки и ноги у Молли были покрыты ровным южным загаром. Это лишний раз напомнило Остину, что они провели год в разлуке. Но разве они не существовали отдельно друг от друга, даже когда жили под одной крышей? Они и сексом занимались, как случайные знакомые, решившие провести вместе ночь.

– Остин?

Он продолжал стискивать пальцами ее запястье. Неожиданно ему пришло на ум, что он не хочет, чтобы она снимала с него пижаму. Он стеснялся своей бледной кожи, которая по сравнению с ее – загорелой и упругой – казалась еще более нездоровой.

Он покачал головой, выпустил ее руку из плена и кивком указал на дверь: уходи, дескать.

Молли, однако, успела разгадать его игру и уходить не торопилась. В самом деле, зачем ей было тащиться наверх в спальню, если она не сомневалась, что через минуту Остин снова поднимет трезвон?

– Раз уж я пришла, позволь мне все-таки заняться твоим плечом.

Она опять потянулась к пуговицам у него на пижаме.

Раньше он пижам не носил – считал, что это удел стариков. Однако после инсульта пижаму все-таки купил, поскольку стал мерзнуть. Кроме того, он сделался болезненно чувствительным даже к малейшим сквознякам и часто простужался. Это не говоря уже о том, что надеть футболку с его парализованной левой рукой было не так-то просто.

Фамильярность, с какой жена спустила с его плеч пижамную куртку, лишний раз напомнила ему о том, что раньше они с Молли жили вместе, а потом она его бросила.

Между тем Молли налила себе в пригоршню немного специального масла, растерла его в ладонях и стала массировать больное плечо мужа, предварительно велев ему лечь на бок. Чтобы работать было удобнее, она присела на край его кровати.