Вся ночь впереди - Тереза Вейр

Каждому в этой жизни нужна цель. И генеральный план для ее достижения. Разве не об этом день и ночь говорят по радио и телевизору? Так вот: у него есть такая цель. И цель эта – вернуть себе свой дом.

Поначалу он мечтал поскорее достичь такого физического состояния, чтобы у него хватило сил вышвырнуть ее из дома. В прямом смысле этого слова. Выяснилось, однако, что он поправляется не так быстро, как ему бы хотелось. Но ждать несколько месяцев Остин не мог. Мысль о том, что все это время она будет жить с ним рядом и действовать ему на нервы, сводила его с ума. По этой причине он решил культивировать в себе те качества, которые вызвали бы у нее наибольшее отторжение и неприятие. И, разумеется, совершать соответствующие поступки. Он решил сделаться требовательным, капризным, придирчивым, мелочным – короче, совершенно непереносимым субъектом.

Кто-нибудь скажет, конечно, что он избрал самое простое решение.

Простое, зато действенное. Он провел дома всего два дня, а Молли уже выказывает признаки утомления и раздражения. Так что он ее победит. Он всегда ее побеждал.

Вчера он пытался спланировать, как использовать для достижения своей цели собственную немочь. Прежде всего необходимо добиться, чтобы она каждый день одевала его и раздевала. Умывала, брила, готовила ему еду, а потом кормила его с ложечки. Важно также, чтобы она надевала и снимала с него ботинки. Завязывала ему шнурки. Шнурки – это находка. Всегда есть возможность покапризничать: «слишком туго» или «слабовато, дорогуша, давай завязывай еще раз». И еще – она должна подавать ему устройство для хождения, помогать ему подниматься и ложиться в постель. С водой он тоже хорошо придумал. «Вода несвежая, подай свежей». «Принеси холодненькой». Или: «Я передумал. Не надо воды, дай кока-колы». Или: «Не надо кока-колы. Хочу молока».

Телевизор также в этом смысле очень удобен. Особенно если сделать его погромче или непрестанно переключать с канала на канал.

В комнате слишком холодно. Или слишком жарко. Простыни грубые, натирают. А эти совсем не накрахмалены – прямо, как тряпки. Одной подушки мало, хочу две. Мне вообще не нужны подушки. Буду спать без них.

От одежды тянет плесенью. Не смей хранить ее в этом гардеробе – там повышенная влажность!

А как насчет того, чтобы потребовать среди ночи перекусить? Отличная мысль: лежи себе на спине и звони. Пока она не проснется и не придет. Только звонить надо, по возможности, непрерывно – чтобы поторапливалась.

Хочу пирожное…

Не подержишь ли его у рта, чтобы я мог откусывать?

Дрянь какая! Совершенно никакого вкуса, будто жуешь бумагу. Что это за пирожное такое? Что – без крема и орехов? Не желаю!

После всего этого, моя милая, не захочешь, а взвоешь. С ума будешь сходить. На стену полезешь. Главное же, очень скоро тебе все это надоест и ты отсюда уберешься.

В тот вечер Остин неожиданно для Молли пришел к выводу, что слишком слаб, чтобы передвигаться с устройством для хождения. По его просьбе она чуть ли не на руках перетащила мужа в кресло-каталку, а потом, взявшись за металлические ручки, перевезла его на кухню.

Через минуту перед ним на столе появилась тарелка с едой. Это была специальная диетическая пища, которую Молли приготовила по совету доктора Хэнка. Остину предстояло проглотить несоленого лосося с зеленой фасолью, кусок зернового хлеба и выпить стакан обезжиренного молока.

Обслужив мужа, Молли в свою очередь уселась за стол, взяла вилку и приступила к трапезе.

Остин к пище не притронулся. Сидел и тупо смотрел в свою тарелку, время от времени переводя взгляд на жену.

Поскольку Молли не обращала на него внимания, он поднял здоровую руку, опустил ее на салфетку, поверх которой лежали вилка и нож, после чего потянул салфетку на себя, будто невзначай сбросив столовый прибор на пол.

Молли встала, положила на стол чистую вилку и снова вернулась на место.

Остин стал вынимать салфетку из зажимов, разворачивать ее и укладывать на колени. Поскольку он проделывал все чрезвычайно медленно, на эту операцию у него ушло не менее пяти минут.

Молли закончила есть лосося и подняла глаза на мужа.

– Если ты думаешь, что я собираюсь кормить тебя с ложечки, то сильно ошибаешься.

Она блефовала. Он точно об этом знал и не сомневался, что она придет к нему на помощь.

Через десять минут Молли покончила с ужином, взяла со стола свою тарелку и кружку и отправилась их мыть.

«Может быть, она все-таки меня покормит? – задавался вопросом Остин, с неприязнью глядя на склонившуюся над раковиной жену. – Хорошо бы привлечь ее внимание. Шум надо поднять – вот что».

Стиснув в пальцах вилку, что, надо сказать, далось ему с известным трудом, Остин громко звякнул ею о край тарелки, после чего словно в изнеможении уронил руку на стол.

Поскольку это на Молли не подействовало, Остин наколол на вилку кусок лосося и очень медленно потащил его ко рту, втайне надеясь, что Молли обернется и увидит, как это для него мучительно трудно.

Свидетельницей этого почти циркового трюка стала, впрочем, не Молли, а Эми. Она вошла на кухню в ту самую минуту, когда Остин, поднеся вилку с пищей к губам, неожиданно сбросил рыбу на тарелку. Со стороны это выглядело так, будто у него в это мгновение судорожно дернулась рука.

У Эми от возмущения расширились глаза. Подлетев к отцу, она выхватила у него из рук вилку и, обращаясь к матери, воскликнула:

– Мама, как ты можешь?!

Молли выключила воду, обтерла руки о передник и повернулась к дочери.

– Доктор сказал, что он должен обслуживать себя сам.

– Все хорошо в разумных пределах, – сказала Эми.

Остин думал, что Молли перечислит все то, что он должен был делать сам, но отказывался. Этого, однако, не произошло. Ябедничать и жаловаться было не в ее характере.

– Надеюсь, доктор не предлагал тебе морить отца голодом? – Эми наколола на вилку кусок лосося и поднесла ко рту Остина.

Тот наградил дочь благодарным взглядом, взял рыбу в рот и вдруг сморщился, как от зубной боли. Лосось успел остыть, а всякому известно, что холодная рыба – мерзость.

Если бы его кормила Молли, он бы обязательно этот кусок выплюнул. Но, поскольку им занялась Эми, Остин рыбу все-таки проглотил.

Эми нахмурилась, взглянула на рыбу, попробовала, после чего скорчила гримаску – точь-в-точь такую же, какая минуту назад была на лице у ее отца.

– Все уже остыло, – с раздражением сказала молодая женщина. Видно было, что ее гнев на мать с каждой минутой усиливается. Вскочив с места, она засунула тарелку в микроволновку.

Через минуту она извлекла тарелку из печи и снова поставила на стол.

– Он должен есть самостоятельно, – сказала Молли с металлическими нотками в голосе, каких Остин прежде у нее не слышал.