Грабеж – дело тонкое - Вячеслав Денисов

– Ого, – заметил Струге, скосив взгляд на потертую книгу. – Ты где купил такое «харчевание»?

– Да не купил я! Изъяли тут у одного чудика вместе с раритетными фолиантами времен Николая Второго. Думал, хоть здесь что попроще найду. А тут, понимаешь, нужно взять три четвертых фунта оленины, залить виноградным вином урожая 1915 года... Ничего себе, товарищеское харчевание... Короче, яичницу будешь?

Дело «о черепахах» не продвинулось ни на шаг. Пермяков, следователь в «конторе» Пащенко, взял двоих оперативников из Управления внутренних дел на транспорте и прочесал все торговые ряды на Птичьем рынке. Организаторов бизнеса по продаже животных, ввезенных в Россию незаконно, сдавать добровольно никто не хотел. Тогда Пермяков прихватил с рынка одного из торговцев, усмотрев в его дроздах темное прошлое, и уже на втором часу задушевных бесед птицевод назвал адрес некоего Желюбчика.

– Мутный, говорит, персонаж. Как ласковый теленок, у двух маток сиську сосет. И у ментов с таможней на подсосе, и с братвой якшается, – пояснял, загребая с тарелки желток, Пащенко. – Одним словом, Пермяк поехал к нему домой да разговор составил. Составил, видно, неплохо, потому что тот такой расклад дал, от которого кое-кому плохо станет. Например, в оперативной таможне.

– А о черепахе-то он что пояснил?

– О черепахе – ничего. Говорит, через его руки за все года еще ни одна каймановая черепашка в Тернов не попадала.

– А через другие руки? У нас что, Птичьим рынком лишь одни руки правят?

– Представь себе, да, – отрезал Пащенко.

– Ну, не сама же она три океана проплыла, попала в устье Терновки, после чего до Тернова дошла!.. Где ее Решетуха взял?! На рыбалке увидел да в дом принес?

Пащенко огрызнулся, что загонять каймановую черепаху в Решетухин садок он не помогал.

– Слушай... – Отведя взгляд к «Харчеванию», которое до поры покоилось на разделочном столе, проговорил Струге. – Эти пятнадцать разбоев, о которых я тебе говорил... Ты можешь собрать по ним информацию? Проблема состоит в том, что они были совершены в разных районах города. Мне звонить операм как-то неудобно, да и поймут неправильно. Можешь проанализировать собранную информацию, выясняя один лишь факт?

– Какой именно?

– Что общего у людей, потерпевших при разбойных нападениях?

На утреннем совещании в понедельник Николаев объявил, что двое судей, назначенных его распоряжением осуществлять в Центральном суде аресты, не справляются. По этой причине помогать им будет судья Левенец. В график «дежурств» судей уже внесены изменения, поэтому Павлу Максимовичу можно смело приступать к исполнению своих функций уже сегодня, в понедельник.

Услышав такую новость, Левенец слегка надул щеки и задержал дыхание. Что касается остальных, то они сделали вид, что ничего не случилось. Даже Кислицын, который никогда не удерживался от реплик, перелистал свой ежедневник и, не найдя в нем ничего примечательного, снова поднял взгляд на председателя. Такое распоряжение Николаева устроило всех. Всех, кроме Струге и, понятно, самого Левенца. Поэтому, когда после окончания совещания все поднялись и, едва слышно стуча стульями, стали расходиться по кабинетам, на своих местах остались лишь два человека. Николаев и Струге.

Дождавшись, пока за всегда медлительной судьей Игнашевич закроется дверь, Антон Павлович поднял глаза на Николаева.

– Виктор Аркадьевич, у меня такое предложение. Дежурства Левенца по арестам я готов взять на себя.

– Дежурства Левенца возьмет на себя непосредственно Левенец.

Казалось, разговор был окончен. Но, пережив уже трех председателей, находясь в постоянной борьбе с Лукиным, Струге заслужил себе право говорить Николаеву все, что он хотел говорить. Это были не приступы «отрицаловки», свойственные молодым и деятельным организмам, готовым выступать в оппозиции руководству едва ли не по любому поводу. Просто Антон мог, не рискуя нарваться на неприятности и преследования, выяснять истину и устанавливать факты. Николаеву это не нравилось, но ничего поделать с этим он не мог. Схватки Струге с Лукиным происходили на его глазах, как, впрочем, и на глазах всего судейского сообщества Терновской области. И никто еще не смог убедиться в том, что Струге сдался. Именно эти короткие победы, после которых Струге вынужден был потом зализывать раны, но не сдаваться, и приносили ему авторитет «непослушенца». Струге всегда был рад служить, но, слегка перефразируя пиита, его всегда тошнило от прислуживания.

Сейчас был именно такой случай. При всем своем уме, умении рационально мыслить и не совершать административных ошибок Николаев назначает на дежурства именно Левенца. Значит, он опять исполняет чью-то волю, исходящую из областного суда.

– Я вот о чем хотел спросить вас, Виктор Аркадьевич, – бросил Антон, закрывая ежедневник и погружая «паркер» в карман пиджака. – Как у нас распределяется нагрузка на судей? Возможно, это не мое дело. Более того, это, точно, ваше дело. Но я боюсь, скоро мы опять потеряем молодого судью и его «деловая» нагрузка опять рухнет на оставшихся. Так уже было за последний год с Полозковым, с Пустовойтовым, Брянцевым. Не выдержав необоснованного психологического и рабочего гнета, люди ушли, скинув оставшимся судьям свои дела. А их, извините, у каждого накапливается до пятидесяти штук. Нас, «уголовных» судей, четверо. Итого – станет по двенадцать дел каждому на остаток. Плюс «освоение новых территорий», с которых эти судьи ушли. Кислицыну и Веллеру, возможно, на такие мелочи наплевать. А вот меня это беспокоит, и не говорите, что я превышаю свои полномочия в этом вопросе и лезу не в свои дела. Это будут как раз мои дела, Виктор Аркадьевич. Как раз мои дела это и будут!

– Я не пойму, с какого ровного места вы подняли этот разговор?! – вскипел Николаев. – У нас что, кто-то из судей собрался уходить?! Почему вы вечно чем-то недовольны, Струге?

Если бы сейчас Николаев отправил Струге работать и прекратил этот разговор в самом начале, Антону не оставалось бы ничего другого, как повиноваться. Дальнейшее влезание в тему напоминало бы бабскую склоку на уровне продуктового рынка. Но Струге очень хорошо знал, что делал. Николаев работал председателем всего год и еще недостаточно хорошо владел браздами правления и методикой разговора с судьями, подобными Антону Павловичу. Справедливости ради нужно заметить, что последних не так уж много, и правильно выстраивать с ними административные отношения, вследствие отсутствия практики такового общения, трудно любому председателю. Однако у Антона была еще одна черта, позволявшая ему постоянно держать все разговоры под контролем. Он всегда с математической точностью вычислял слабости людей и всю свою логику в разговоре направлял именно на эти, незащищенные места. «Боднись» сейчас Николаев, прояви настырность, и Струге вынужден был бы уйти, ибо дальнейший натиск можно было бы воспринять как попытку вмешаться в решения председателя. Однако Николаев совершил ошибку. Он продолжил тему и тем самым позволил Струге сделать то же.

– Я отвечу, Виктор Аркадьевич. Вы не застали меня врасплох. Ровное место, говорите? Ладно. Кто у нас сейчас, в соответствии с новым уголовно-процессуальным законодательством, производит аресты? Судья Верников и судья Гайко. Два судьи, рассматривающие в Центральном суде гражданские дела. Именно они производят у нас аресты по уголовным делам. Странно, правда? Странно и, как мне кажется, очень необоснованно. Объясню почему. У них в производстве находится по двести пятьдесят гражданских дел у каждого. У судей, рассматривающих уголовные дела, находится в производстве по двадцать – тридцать дел. Тридцать – это от силы. Но не в восемь же раз больше! Нетрудно представить, что Верников и Гайко, исполняя аресты, «заволокичивают» свои дела, теряют ритм работы, на них сыплются жалобы и как следствие – что? Их казнят, не давая оправдаться, на квалификационной коллегии. А теперь что касается Левенца. Он пришел в суд четыре месяца назад. Дел в производстве у него столько же, сколько и у меня. Только если меня из колеи выбить практически невозможно, Павлу Максимовичу на этом этапе становления можно испортить карьеру в течение двух-трех последующих месяцев. Через два с половиной года человеку утверждаться на пожизненный срок, и очень легко представить, с какими результатами этот судья предстанет перед квалификационной коллегией. В этой коллегии, в которой из двадцати одного сидит семь человек от общественности, которые в отправлении правосудия и проблемах судьи понимают столько же, сколько понимаю я в технологии увеличения надоя молока. Все остальные даже не станут слушать такую мелочь, как Павла Максимовича. И потом никто, в том числе и вы, не вспомнит, что Павел Максимович, которого вместо всеобщего третирования суд должен был взять под свое крыло и пару лет пестовать и лелеять, был брошен на съедение обстоятельствам и выкручивался как мог. Как обычно, плюнут и разотрут. И не такое это уж «ровное место», как вы утверждаете. У Левенца на следующей неделе два сложнейших процесса. Однако, вместо того чтобы войти в эти процессы готовым, Левенец всю эту неделю будет сидеть и расписывать постановления на аресты людей, которые к его делам не имеют ни малейшего отношения.