Нерассказанная история США - Оливер Стоун

Тучи сгущались и в Азии. В сентябре 1931 года японские войска захватили Маньчжурию, на которую уже давно зарились. Это была богатая природными ресурсами область, расположенная между СССР, Китаем и Кореей, которую в 1932 году японцы переименовали в Маньчжоу-го[17]. В 1933 году, после ряда протестов других стран, Япония демонстративно вышла из состава Лиги Наций.

Несмотря на тяжелые последствия Великой депрессии, граждане США все же смотрели в будущее с оптимизмом. В день инаугурации Рузвельта на первой полосе New York Times появилась статья, автору которой удалось запечатлеть всеобщий восторг по поводу смены правительства:

«Американцы – это народ, в котором надежда не угасает никогда… Но граждане США никогда еще не ждали инаугурации президента с таким нетерпением, как в этом году… они проявили необычайное терпение и пережили множество трудностей, с которыми, по мнению миллионов, несомненно, справится господин Рузвельт, придя в Белый дом… Господин Рузвельт производит впечатление человека жизнерадостного, он не унывает перед лицом бесчисленных трудностей, с которыми ему предстоит столкнуться… Даже граждане, пребывавшие прежде в унынии, не устают восхищаться президентом, который вступает в должность с верой в то, что “для Соединенных Штатов нет ничего невозможного”… Ни один президент США еще не приходил к власти, пользуясь таким безграничным доверием, ни на одного из предшественников Рузвельта еще не возлагали столько надежд»2.

Рузвельт решил прибегнуть к радикальным мерам – и его поддержала вся страна. Демократы контролировали обе палаты конгресса, а народ требовал решительных действий. Уилл Роджерс, известный американский комик, как-то сказал о первых днях правления нового президента следующее: «Если бы он даже сжег Капитолий, то мы бы все радовались и говорили: вот видите, из искры возгорелось пламя»3.

В своей инаугурационной речи, которой с нетерпением ожидала вся страна, Рузвельт призвал нацию к борьбе. Сегодня его заявление о том, что «единственное, чего нам следует бояться, – это самого страха», кажется безрассудным, оторванным от действительности, учитывая масштабы кризиса. Но президент был связан с другой реальностью: с отчаянной необходимостью для Америки обрести новую надежду и веру в будущее. Именно это Рузвельт принялся возрождать с первых дней правления.

В своей речи он назвал тех, из-за кого страна оказалась в таком бедственном положении: «Спасаясь бегством, менялы покинули храм нашей цивилизации. Теперь мы можем вернуть в этот храм исконные ценности. Мерой такого возвращения служит степень нашего обращения к общественным ценностям, более благородным, нежели простая денежная прибыль». Президент призвал «установить строгий контроль над всей банковской, кредитной и инвестиционной деятельностью» и «положить конец спекуляциям с чужими деньгами»4.

Однако политику, которую Рузвельт собирался проводить на новой должности, он в своей речи не осветил. В ходе предвыборной кампании он изредка критиковал президента Герберта Гувера за неумеренную трату государственных средств и дефицит бюджета. Другой темой его выступлений были страдания простых людей и призывы к вступлению на «Новый курс». Теперь же ему предстояло решить ряд насущных проблем весьма практического характера. Гувер обвинил своего преемника в том, что тот лишь ухудшил положение дел, проигнорировав предложение теперь уже бывшего президента действовать сообща на протяжении четырех месяцев между избранием Рузвельта в ноябре и инаугурацией, назначенной на март. Но теперь ожиданию пришел конец, и реформе в первую очередь должна была подвергнуться банковская система.

В период с 1930 по 1932 год обанкротился каждый пятый банк в США. Остальные едва держались на грани краха. 31 октября 1932 года, в то время как губернатор штата Невада отправился в Вашингтон, чтобы получить заем из федеральной казны, вице-губернатор Морли Грисуолд объявил 12-дневные «банковские каникулы», в течение которых вкладчики не могли снять деньги со своих счетов и тем самым разорить банки. Мэры и губернаторы по всей стране внимательно следили за ситуацией в этом штате, но все же не решались последовать примеру Невады. Ситуация стала совсем тревожной, когда 14 февраля «банковские каникулы» продолжительностью в восемь дней объявили и в штате Мичиган, в результате чего временно прекратили работу 550 национальных банков и банков штата. New York Times заверила обеспокоенных читателей, что «нельзя считать случившееся [в Мичигане] созданием прецедента». И тем не менее, когда напуганные вкладчики выстроились в очереди перед местными банками, чтобы забрать оттуда все свои деньги, пока у них есть такая возможность, примеру Мичигана последовали Мэриленд и Теннесси, а также Кентукки, Оклахома и Алабама5. К моменту инаугурации Рузвельта деятельность банков была полностью заморожена или по меньшей мере серьезно ограничена уже по всей стране.

Франклин Делано Рузвельт и Герберт Гувер по дороге на церемонию инаугурации Рузвельта, проходившую в Капитолии 4 марта 1933 года. Вступления нового президента в должность с нетерпением ожидала вся страна. Уилл Роджерс заметил по поводу первых дней правления Рузвельта следующее: «Если бы он даже сжег Капитолий, то мы бы все радовались и говорили: вот видите, из искры возгорелось пламя».

Для радикальной реформы банковской системы на тот момент уже создались все необходимые предпосылки. Социальный протест против банкиров назревал еще с момента биржевого краха. Так, годом ранее, в феврале 1932-го, журналистка New York Times Энн О’Хара Маккормик писала о растущем недовольстве деятельностью банкиров с Уолл-стрит по всей стране: «В стране, которая пострадала от банкротства более двух тысяч банков за один прошлый год… именно банкиров винят во всех бедах, обрушившихся на нас и на весь мир. На памяти целого поколения, если не больше, американцы не испытывали такой ненависти к финансовым магнатам… Простые граждане всегда подозревали, что у финансовых воротил отсутствуют какие бы то ни было моральные устои, но теперь это недоверие вышло на новый уровень: люди впервые усомнились в наличии у банкиров здравого смысла»6.

Год спустя недоверие к банкирам с Уолл-стрит достигло своего апогея – масла в огонь подлили сенаторы, обратившие свои пристальные взоры на роль банков в развале экономики. Питер Норбек, председатель сенатского комитета по банкам и денежному обращению, поручил провести расследование по этому вопросу бывшему заместителю окружного прокурора Нью-Йорка Фердинанду Пекоре, который стал выводить на чистую воду ведущих банкиров США. Сообщив, что Чарльз Митчелл, влиятельный председатель правления National City Bank, крупнейшего банка в мире, предстанет перед судом для дачи свидетельских показаний, Норбек, республиканец от штата Северная Дакота, сделал следующее заявление: «В ходе расследования выяснилось, что некоторые крупные банки сыграли не последнюю роль в недавнем искусственном биржевом буме… некоторые из них участвовали в финансовых махинациях… По сути, они попросту вежливо обворовывали население». Норбек добавил: когда совет управляющих Федеральной резервной системы в Вашингтоне попытался замедлить рост курсов акций на бирже, Митчелл, председатель Нью-Йоркского федерального резервного банка, «проигнорировал мнение других членов правления и форсировал биржевой бум. Он наплевательски отнесся к решению совета и вышел сухим из воды»7.

Новостям о предстоящем слушании посвящали передовицы всех газет. Пекора уличал в мошенничестве и прочих прегрешениях одного банкира за другим, упрекая их за баснословные зарплаты, неуплату налогов, скрытые привилегии, неэтичное поведение и другие проступки. Митчелл, один из самых влиятельных людей в США, вынужден был уйти в отставку. Однако ему удалось добиться оправдания от обвинения в неуплате подоходного налога на сумму 850 тысяч долларов, из-за которых его чуть не приговорили к 10 годам тюремного заключения.

«Набег на банк», февраль 1933 года. В период с 1930 по 1932 год обанкротился каждый пятый банк в США. К моменту инаугурации Рузвельта деятельность банков была полностью заморожена или по меньшей мере серьезно ограничена по всей стране.

В прессе банкиров (по аналогии с гангстерами) все чаще стали называть «банкстерами». Как отмечалось в журнале The Nation, «если человек украл 25 долларов, его называют вором; если 250 тысяч – казнокрадом; а если два с половиной миллиона, то имя ему – финансист»8. Как видим, в сложившейся ситуации Рузвельт получил полную свободу действий. Советник Рузвельта из его «мозгового треста» Реймонд Моули писал по этому поводу следующее: «Критического момента недоверие народа к банкирам достигло 5 марта 1933 года – именно тогда из этой капиталистической системы и высосали последние соки». Сенатор Бронсон Каттинг пришел к выводу, что в тот момент Рузвельт «с легкостью» мог бы национализировать все банки. На этом же настаивал и Рексфорд Гай Тагуэлл, глава управления по регулированию сельского хозяйства, вместе с остальными советниками президента.