Литературная Газета 6560 ( № 29 2016) - Литературная Газета

Повесть вышла в мае 1954 года в «Знамени». Одним из первых откликнулся на неё Константин Симонов. В то время он был на пике популярности, вторым человеком в руководстве Союза писателей СССР, возглавлял «Новый мир».

Константин Симонов опубликовал большую статью «Новая повесть Ильи Эренбурга» в двух номерах «Литературной газеты» (№№ 85, 86 от 17 и 20 июля 1954 года). Вот что он говорит о сюжете: «Рассказанная в повести история Лены Журавлёвой и проблемы, связанные с ней, заслуживают внимания. Эренбург повествует о том, как молодая женщина, учительница, ещё студенткой вышедшая замуж, постепенно начинает понимать, что её муж превратился в карьериста, равнодушного к людям и даже готового переступить через их интересы и права ради своей карьеры. Лена Журавлёва уходит от мужа, забирает ребёнка, начинает самостоятельную жизнь, и писатель утверждает право на её этот шаг; нравственная деформация Журавлёва разрушила их любовь, семью, и дальнейшая совместная жизнь двух чуждых друг другу людей перестаёт соответствовать нормам социалистической морали. Наряду с этим, создавая отрицательный образ Журавлёва, оказавшегося на посту директора завода, Эренбург законно спрашивает: да может ли руководить людьми человек, не любящий их, человек, кощунственно прикрывающий нежелание заботиться о людях якобы государственными интересами, то есть начисто не понимающий этих государственных интересов? И отвечает: нет, не может!»

Как же относятся к поступку Лены другие персонажи? Считают её дурочкой, проворонившей своё счастье? Константин Симонов тоже спрашивает: «Почему, вспоминая положительных героев И. Эренбурга, вместе с симпатией к ним испытываешь и чувство неудовлетворённости, когда охватываешь глазом общую картину?»

Значит, и автор рецензии засомневался в правильности поступка Лены? Нет! Его смутило другое: «Вот Лена, хорошая молодая неглупая женщина. Такой она выглядит в повести. Однако, когда о ней заговаривают другие персонажи, то эти качества начинают приобретать оттенок исключительности, подчёркнутости. «Умная женщина, в Москве такую редко встретишь», – думает о ней Коротеев…»

И вот как вообще оценивает повесть «Оттепель» Константин Симонов: «Далёкая от художественности отрывочная протокольная запись характерна для многих страниц «Оттепели» – произведения, где беглость и поверхностность наблюдений самым разительным образом сказались не только на его идейной стороне, но с неменьшей отрицательной силой и на стороне художественной. А в итоге перед нами повесть, которая, на мой взгляд, много слабей всего, что создал Илья Эренбург за последние полтора десятилетия своей работы в литературе… В конечном итоге вся повесть, несмотря на некоторые хорошие страницы, представляется огорчительной для нашей литературы неудачей автора».

Илья Эренбург обиделся и опубликовал в «Литературной газете» статью, где оправдывался, говорил, что повесть не поняли, но всё же признавал, что она неудачна.

На II съезде писателей, который состоялся в том же 1954 году, где и в докладе, и в содокладе называли повесть «Оттепель» неудачной, Илья Эренбург сказал в своем выступлении: «Если я ещё смогу написать новую книгу, то постараюсь, чтобы она была шагом вперёд от моей последней повести, а не шагом в сторону».

Михаил Шолохов в своей речи на этом Съезде иронически прокомментировал слова Эренбурга: «По сравнению с «Бурей» и «Девятым валом» (романы Ильи Эренбурга, удостоенные Сталинской премии) «Оттепель», бесспорно, представляет шаг назад. Теперь Эренбург обещает сделать шаг вперёд. Не знаю, как эти танцевальные па называются на другом языке, а на русском это звучит: «топтание на месте». Мало же утешительного вы нам наобещали, уважаемый Илья Григорьевич!»

Почему короткий, но столь значимый отрезок нашей истории был назван по имени этой общепризнанно слабой повести, для меня осталось загадкой… Но из дня сегодняшнего можно предложить такую версию. Оценки «Оттепели» литературной, наверное, можно применить и к «оттепели» политической – беглость и поверхностность, неудача, несмотря на некоторые хорошие страницы.

Татьяна ЖАРИКОВА

Учебник как драматическая повесть

Учебник как драматическая повесть

Колумнисты ЛГ / Актуальная философия

Тростников Виктор

Теги: философия , образование , учебник истории

Что считать исторически значимым фактом

В годы, когда дочки нашего президента еще учились в школе, их папа однажды поинтересовался, что пишут в учебниках истории, и, как признался, пришёл в ужас. 

С тех пор прошло много лет, но единого школьного учебника истории, отвечающего своему назначению, так и нет, следовательно, Путин всё еще ужасается. Но что ему ужасаться, не пора ли власть употребить? Пусть прикажет нашим учёным-историкам написать качественный учебник…

Нет, приказы тут ничему не помогут. Дело в том, что школьного учебника истории, который удовлетворил бы всех, в принципе не может быть, ибо общество наше в этой области находится в состоянии раскола. Это приводит к тому, что наша историческая наука пребывает в состоянии глубокого кризиса. Ожесточённые споры ведутся по поводу самых близких нам периодов истории, подробно задокументированных. Возьмём, например, советский период. Он ещё на нашей памяти, все архивы доступны, грифы «Секретно» сняты. С 1921-го по 1991 год можно запротоколировать ход событий если не поминутно, то посуточно. И именно здесь – непримиримые противоречия в оценке!

Так что дело, видимо, не в знании событий, а в понимании их смысла. Событий в прошлом было столько, что «самому миру не вместить написанных книг, если писать о них подробно». Историк должен принимать во внимание не все факты, а исторически значимые, следовательно, он нуждается в критерии отбора таких фактов, а этот критерий зависит от концепции, предшествующей отбору, то есть от мировоззрения.

Поясню это примером. 26 августа 1812 года, то есть в день Бородинского сражения, у Наполеона был сильный насморк. Является ли это исторически значимым фактом? Для того, кто считает, что ход истории направляется великими людьми, это очень важное обстоятельство: Наполеон плохо в этот день соображал, его распоряжения не были столь гениальными, как обычно, и победы не получилось. Но для того, кто убеждён в наличии объективных законов исторического движения, не зависящих от воли отдельных личностей, этот факт не является существенным, и о нём можно не упоминать.

Таким образом, ещё до изучения материала нужно определить для себя, что такое исторический процесс, в чём его смысл, направлен ли он к какой-либо цели, с чего он начался и чем может закончиться. Нынешний кризис отечественной исторической науки состоит, на мой взгляд, в том, что наши историки придерживаются разных представлений о сути исторического процесса.

Сегодняшний кризис в области истории очень напоминает кризис конца XIX – начала XX веков, происходивший в области физики. Там тоже накопление новых фактов экспериментаторами приводило к тому, что теоретики понимали поведение материи всё хуже и хуже. Ясность была восстановлена только после того, как изменился сам подход к материальному миру. До этого исходной единицей физики считалась материальная точка; теперь этот взгляд был признан неправильным, и фундаментальным понятием физической науки стала математическая абстракция, названная пси-функцией. После этого всё начало становиться на свои места.

Для исторической науки также очень важно определить основную единицу исследования. В XVIII–XIX веках такими единицами считались политические данности: страна, народ, государство. Но в конце XIX века возникла новая точка зрения: в работах Данилевского и его последователей Макса Вебера, Освальда Шпенглера, Хосе Ортега-и-Гассета и особенно Арнольда Тойнби предлагалось взять за исходную единицу истории духовную данность, получившую название цивилизации.

Согласно этой концепции, история есть не что иное, как процесс зарождения, развития, пышного цветения, затем старения и гибели мировых цивилизаций. Этот подход сделал картину исторического движения более осмысленной. Под цивилизацией в нем понималось крупное людское сообщество, участники которого считают друг друга своими, а членов иных цивилизаций – чужими; их объединяет общий тип верования, из которого вытекают общие нравственные нормы, в свою очередь, порождающие общепринятый уклад жизни и общую культуру.

Этот цивилизационный подход, опирающийся, как и современная физика, не на материальные, а на духовные сущности, открывает путь к более глубокому пониманию исторического процесса. К сожалению, эта методология не была принята большинством историков, и смысл происходящего каждый из них видит по-своему, исходя из производимого им по собственным критериям отбора материальных событий.