Чайки за кормой (сборник) - Сергей Шапурко

– Вот же наградил бог дурой! – в сердцах рубанул он, беря себя в руки.

Многолетние страдания, которые он испытывал от притеснений Анастасии Владимировны, уничтожали его нервы. Григорий Петрович подошел к своему рабочему столу и с нижней полки достал початую бутылку водки «Распутин». Налив половину стакана, он, игнорируя тост и глупые ритуалы, внедрил в себя огненную жидкость.

Водка разлилась по венам, но облегчение почему-то не наступило.

«Паленка, блин!» – подумал первый секретарь, но минуту поразмыслив, понял, что дело не в этом.

– Портфель!!! – дико взревел он.

Огромная воображаемая оса больно укусила его между лопаток.

Обыскав кабинет не менее тщательно, чем сделала бы это следственная бригада МУРа, Тормашкин, у которого буквально на глазах рушилась жизнь, выбежал на улицу.

Гневно размахивая руками и с трудом подбирая слова, он выведал у партийцев, курящих на крыльце, что Красносеев с Матюковым буквально только что поймали машину и поехали в сторону вокзала.

Григорий Петрович, теряя на бегу большие капли пота, устремился в гараж горкома. Еще издали он увидел своего шофера Володю и истошно закричал:

– Заводи!!

Водитель, пораженный картиной мчащегося шефа, запрыгнул в машину и повернул ключ зажигания. Через несколько секунд рядом тяжело плюхнулся Тормашкин.

– На вокзал! – рявкнул первый секретарь.

«Хорошо, что хоть не «на Берлин!», – с облегчением подумал Володя. Он искоса посмотрел на начальника. Вид у того был, как у проигравшего соревнование гиревика – усталый и злой.

– Быстрее, Вова! Быстрее!

Вова, который последний раз видел товарища Тормашкина таким возбужденным лет десять назад, когда городу вручали переходящее Красное знамя, давил на акселератор. Служебная «Волга» неслась по улицам так быстро, как этой ей позволяли ее конструктивные характеристики и мерзко пахнущая мутная жидкость, которую на заправочной станции, видимо, по ошибке, окрестили 76-м бензином.

На вокзал погоня прибыла поздно – состав уже начал набирать ход. В одном из окон купе первый секретарь увидел Красносеева. Тормашкин метался по перрону, словно теннисный мяч по грунтовому корту. Он пытался запрыгнуть в вагон, но проводницы, следуя инструкции, уже закрыли все двери. Зеленая железная змея, весело стуча своими составляющими, выскользнула из рук первого секретаря вместе с приличной суммой денег. Что-либо изменить в печально складывающихся обстоятельствах Тормашкин был не в силах, и это его, мягко говоря, расстраивало.

Там же на перроне Григорий Петрович столкнулся с высоким сутуловатым парнем, имеющим обезьянье лицо. Это был Юра, племянник Тормашкина, обладатель прозвища «Гагарин». Как-то, когда Юра еще учился в начальной школе, учительница сказала ему: «Будешь, Юра, учиться хорошо – станешь героем, как твой знаменитый тезка». «Это кто еще?» – хмуро спросил он. «Космонавт Юрий Гагарин». «Не хочу». «Почему?!» «Он плохо кончил». После этого случая кличка «Гагарин» навсегда заменила ему имя.

Гагарин был коротко острижен и имел за спиной походный баул.

– Гагарин, привет!

– Здравствуй, дядя!

– В поход собрался?

– Пришел.

– А где был?

– На зоне.

– ???

– Откинулся я.

Тормашкин вспомнил, что не видел племянника, с которым мало общался, года два-три.

– Так, так… Значит, ты сейчас, выходит, ничем не занят?

– Выходит, так.

– Отлично! Поехали со мной. Поможешь мне в одном деле.

«Как все неожиданно усложнилось. Тут без помощи мне явно не обойтись», – думал Григорий Петрович.

– А домой?

– Еще успеешь. Садись в машину. Вова, едем на станцию Кудаково – там первая остановка поезда. Только очень, подчеркиваю, очень быстро.

Шофер решил сегодня ничему не удивляться, а молча делать свое дело. Он позволил себе только одно замечание:

– Туда дорога очень плохая.

– Можешь угробить машину, я разрешаю. Но в Кудаково мы должны прибыть раньше поезда!

На заднем сидении устроился гориллообразный Гагарин. Он положил баул на колени и принялся рассматривать быстроменяющийся пейзаж за окном. После колонии даже простое наблюдение за природой приравнивалось для него к просмотру голливудского блокбастера.

В это время на нижней полке купе нервно ерзал Красносеев. Он видел на платформе взъерошенного Тормашкина.

– Устроит погоню. Надо что-то предпринять.

– Кто устроит? Какую, Борисыч, погоню? – робко спросил Потапыч. Он слегка заискивал перед вторым секретарем, желая укрепить свое место в составе экспедиции.

– Тормашкин.

– Григорий Петрович?!

Потапыч так дико взглянул на Красносеева, будто бы напротив него сидел не полновесный член партии, а какой-нибудь Чикатило.

– Ты чего на меня так смотришь? У меня что, волосы горят?

– Дело в следующем… не понимаю я.

– А чего тут понимать. Тормашкин – враг. Хочет отнять у меня день… документы.

– Григорий Петрович – враг?!

– Ну, не враг, конечно, а это… заблуждающийся. Пока мы с тобой разговоры разговариваем, он за нами гонится. Предпринять что-то надо.

Потапыч достал из своего видавшего виды дорожного мешка незаряженный маузер и хрипло промолвил:

– Мы, Борисыч, просто так не сдадимся…

– Это все же излишне, – поморщившись, сказал Красносеев, – мы сделаем по-другому. Через пятнадцать километров будет станция Жаловка. Но поезд там не останавливается. Так вот, как будем ее проезжать, дернешь стоп-кран. Пока суета, выскочим. А там до Москвы на перекладных.

Все получилось по плану Красносеева, если не считать того, что Потапыч, после того, как дернул стоп-кран, открыл не ту дверь и выпрыгнул с противоположной стороны. Потом, когда поезд окончательно остановился, он полез под вагоном и там застрял. Двум рабочим-путейцам с большим трудом удалось его оттуда вытащить.

– Ты чего в правую дверь полез, старый?! Там же поле чистое! – идя к автовокзалу, ругался Красносеев.

– Я это… Растерялся…

По дороге Владлен Борисович зашел на телеграф. Там он заказал разговор с Москвой.

Через пять минут телефонистка зычным голосом объявила:

– Москва – вторая кабина.

Красносеев вошел и плотно прикрыл дверь.

– Алло, алло! Это – товарищ Кротовиков?

– Нет. Кротовиков сейчас управляющим банком работает, – металлическим голосом ответила трубка.

– Банка?! А… а с кем я говорю?

– Перемогин, исполняющий обязанности начальника отдела ЦК.

– Товарищ Перемогин, это вам звонит Красносеев из Прибреженска. Тут вот какое дело… У меня партийные деньги. Первый секретарь Тормашкин хотел их присвоить, но я отбил.

– Интересно… А какая сумма?

– Восемьсот тысяч.

– Всего-то!

– Долларов.

– Долларов… Это другое дело. Так что вы хотите, товарищ Красноситов?

– Красносеев. Необходимо сдать средства законному владельцу – партии.

– А-а-а, вот в чем дело, – голос в трубке изменил тональность до елейного, – Это вы правильно решили, товарищ Красносеев. Куда же их, эти деньги, девать еще, как не партии вернуть. Вы где сейчас находитесь?

– На станции Жаловка. Это рядом с Прибреженском.

– Отлично. Оставайтесь там. В местный райком завтра прибудет наш человек. Даже, скорей всего, учитывая важность дела, я сам приеду.

– Так точно, товарищ Перемогин. А как там в Москве обстановка? Как наша партия?

Владлену Борисовичу не ответили – на том конце положили трубку.

«И кто теперь скажет, что я родился не в рубашке?!» – весело подумал Перемогин, внутренне подпрыгивая до небес.

Глава 10

Ответственный товарищ, закончив разговор, положил телефонную трубку на рычаг.

– Есть же бог на свете! – совсем не по-партийному крикнул он.

В тот же миг он выпрыгнул из-за массивного стола и заметался по кабинету. Его худое, как у червяка, тело извивалось от быстрых шагов, как лента в руках гимнастки.

– Восемьсот тысяч! Восемьсот тысяч! На все хватит! – весело выкрикивал он.

Двадцать лет назад Иннокентий Сидорович Перемогин или попросту Кеша был довольно известным в Москве клоуном. Молодой, симпатичный, с безупречной репутацией и завидным остроумием, он имел редкостный талант вызывать смех. Цирковые администраторы с большим удовольствием заключали с ним трудовые договора. Помощница клоуна болонка Гава была любимицей детей, а сам Кеша очень нравился мамам, с которыми эти дети приходили в цирк.

Кеша вел жизнь разгульную и счастливую. Семьи у него не было, а вот деньги наоборот – были. Бегая по зыбучим пескам удовольствий молодой Перемогин умудрялся в них не завязнуть и, соответственно, не прогуливать работу. Одним словом, все шло хорошо. Но, как водится, только до определенного момента.

Намечались зарубежные гастроли. Весь коллектив цирка будоражило и трясло – в эту очень выгодную зарубежную командировку поедут только члены партии. Еще не охваченные решили тут же пополнить ряды КПСС.

У клоуна Кеши приводов в милицию не было, на оккупированных территориях он не проживал, в плену не был, родственников-антисоветчиков не имел, и поэтому вопрос о его вступлении решился быстро и положительно.