Обреченный рыцарь - Владимир Лещенко

Ничуть.

Даже чахлого камыша, смотрящегося в зеркальную гладь, не наблюдалось.

И тишина.

Глубокая.

Словно кладбищенская.

Сравнение невеселое, но отчего‑то именно оно напрашивалось на язык. Не потому ли, что со времени, когда они с Бубликом въехали в Старый лес, амазонка ни разу не слышала птичьего крика? Уже это настораживало.

Хотя живность в чернобыльской чаще явно наличествовала. Тот же заяц‑переросток. Пару раз из‑под ног выпрыгивали лягушки. Тоже немаленькие. С голову взрослого человека. Хорошо хоть, что Орландина не в пример своей сестрице не падала в обморок при виде бородавчатых земноводных. А то прибавилось бы хлопот лешачку.

Однажды мимо них просеменил ежик, гордо неся на своих иголках гриб. Одного такого «грибочка», верно, хватило бы целой крестьянской семье на ужин. И как у ежа достало силенок волочь лесное чудо?

Интересно, какие ж тогда здесь ягоды? Не иначе трех‑четырех достаточно, чтобы наполнить корзину.

Озерная вода также навевала мысли о трауре. Когда Орландина склонилась над водоемом, то не увидела своего отражения. Поверхность была черной и непрозрачной, словно смола.

Хотела дотронуться, но Бублик не дал. Схватил за запястье и дернул на себя.

Ого! Малец мальцом, а силенкой боги не обидели.

– Ты чего? – спросила на всякий случай.

– Вода, – прошептал сатиренок. – Она… умерла…

– Не может быть! – вырвалось у нее.

А сама отчего‑то сразу поверила.

– И что ж теперь делать?

Юный князь лесной потряс головенкой.

Потом, отстраняясь, подошел к Озеру и присел на нависший над водой камень. Склонился к черной глади. И залопотал, запричитал что‑то по‑своему.

Некоторое время ничего не происходило.

А потом…

Над неподвижным зеркалом закружились в хороводе золотые бабочки. Оленьи глаза Бублика распахнулись от восторга. На пухлой мордашке заиграла счастливая улыбка.

– Они живы, – сообщил тоненьким, срывающимся от волнения голосочком. – Ушли. Далеко‑далеко. Но… живы…

Глава 11

ПСЫ ГОСПОДНИ

Киев, июль

Да, бедный и богатый рыцарь – это как небо и земля.

Что такое убогий рыцарь?

Это бесконечные скитания, когда негде приклонить голову. Разве что в чистом поле или в лесу.

Это вечно жалующийся на голод желудок, насыщаемый в лучшем случае единожды в день.

Это тупая тоска, пришедшая на смену страху за свою жалкую жизнь.

И неизбывные мысли о еде, о ночлеге, об изношенной одежде и дырявой обуви. О мерзкой погоде с ее дождем, норовящим привести в негодность и без того уже прохудившуюся экипировку, с пронизывающим до сердца холодом.

А главная, не дающая покоя и забивающая все остальные дума – когда же это все наконец закончится, Господи?!

Иное дело, когда в кармане рыцаря весело звенит злато‑серебро.

Тогда мир вокруг кажется прекрасным, люди же добрыми и великодушными, а не злобно зыркающими тебе в спину, как бы выбирая, в какое именно место всадить кинжал.

Да и думается с деньгами совершенно по‑другому. Сдается, что нет таких преград, которые нельзя преодолеть. И все по плечу и по силам.

И хочется любить ближних.

Так бы обнял всех и поделился распирающей грудь радостью.

Или помог бы нуждающимся в защите, как и обещал, надевая рыцарские шпоры.

Вот хотя бы этой девице, которую обступила с явно недобрыми намерениями группа подозрительных типов.

– Эй, вы там! – сам собой прорезался голос. – Ну‑ка, елы‑палы, оставьте девушку в покое!

– Тебе что, делать нечего?! – злобно прошипел на ухо крепышу Перси. – Какого хрена вмешиваешься не в свое дело? У нас же деньги…

Гавейн одарил блондина презрительным взглядом.

Сияй в небе солнце, тевтон точно обиделся бы, поймав на себе этот исполненный леденящего холода взор. Но, хвала Создателю, был поздний вечер, и в тусклом свете Селены Парсифаль ничего не заметил. А потому продолжал удерживать за рукав вконец сбрендившего приятеля, ни с того ни с сего решившего поиграть в благородство.

Вот же идиота кусок! Ничему его жизнь не научила. Едва Фортуна улыбнулась, а он уже в преисподнюю торопится.

В том же, что дело может закончиться печально для новых слуг князя Велимира, можно было не сомневаться. Стоило взглянуть на крепкие высоченные фигуры, обступившие кольцом девицу, да посчитать их…

Мм, человек восемь.

Против двоих всадников.

Будь с ними Вострец, пожалуй, и справились бы. Но шут остался во дворце. Надо было уладить кое‑какие формальности с казначеем.

Гавейн, завидев столько денег сразу и в одном месте, не выдержал и попросил выдать ему жалованье за месяц вперед. Хранитель сокровищ усомнился, вправе ли отпустить этакую‑то сумму.

Перси, видя такой расклад, благоразумно ограничился третью.

Но бородач уперся, как осел. Вынь да положь ему все пятнадцать гривен, а иначе он немедленно едет из Киева прочь. К более тороватому нанимателю.

Парсифалю чуть дурно не стало. Где это дурной бритт собрался искать хозяина? Не в Империи ли?

Слава Хонсу, брюнет вмешался. Взял казначея под локоток и что‑то тихонечко нашептал на ухо. Тот с сомнением посмотрел сначала на рыцарей, потом снова на шута. Вострец ударил себя кулаком в грудь, подтверждая все ранее сказанное. Хранитель хмыкнул, но перечить больше не стал и отсчитал всю сумму сполна.

Двадцать гривен новенькими монетами имперской чеканки. Часть в ауреусах, часть денариями. Как и попросили иноземцы, с недоверием отнесшиеся к несерьезным «кунам» и «резанам». (И напрасно, как им потом объяснил шут. В кунах и резанах серебра содержалось больше, чем в привычных рыцарям денариях и сестерциях. Потом при обмене потеряют.)

– И тут кинули! – бурчал бритт, ссыпая денежки в кожаный кисет.

Казначей только хитро усмехался в усы. На кросс‑курсе он сэкономил своему государю целых полгривны. И то деньги. Среднему киевлянину на неделю жизни хватило б.

Вострец распрощался с ними до послезавтра, выразив надежду, что дорогу обратно они найдут без труда. А проблем никаких возникнуть не должно. В столице тихо и спокойно. Городская стража и гридни Офигениуса, в мирное время перебравшие на себя функции вигилов, зорко следят за порядком.

Ага, спокойно.

Прямо девица может пройтись ночью по городским улицам и никто ее не обидит.

Может, кликнуть на всякий случай стражников? Вдруг да поможет?

Ох, не поспеют! Глупый британец уже и меч вытащил. Значит, драки не миновать. Уж он‑то напарника знает.

– Я вам, придурки, говорю! – рявкнул, распаляясь, Гавейн. – Отойдите от нее и поживее!

– Люди добрые, – выступил вперед один из нехороших парней – долговязый и плечистый. – Ехали бы вы подобру‑поздорову, а?!

В его голосе слышалась плохо скрываемая угроза.

Парсифаль с удовольствием последовал бы этому совету. Но вот как образумить приятеля? Разве что дать хорошенечко по башке, чтоб на время дух вышибить. Однако ж можно не рассчитать и получить сдачи. Если на бородача найдет, он теряет контроль. Не разбирает, где свои, а где чужие.

– Елы‑палы! – озадачился крепыш. – Да ты нас пугать никак вздумал?!

Он заскрежетал зубами.

«Похоже, – приуныл блондинчик, – началось».

И полез за своим оружием.

– Пугать? – удивился долговязый. – Разве что попросить. Правда, ребята?

Его сообщники громко заржали.

– Едрить твою! – выругался Гавейн. – Ну, держись!

И двинул своего рысака на длинного.

Тот, видя, что шутки кончились, повелительно вскинул руку.

– Стой!

И распахнул плащ.

Под ним находилась тонкого плетения кольчуга с нагрудной пластиной, на которой был выгравирован какой‑то рисунок.

Присмотревшись, Парсифаль разобрал в лунном свете, что это изображение пса.

– И что, покусаешь? – осведомился бородач, тоже рассмотревший собаку.

– Э‑э‑э… – завертел головой долговязый.

Было видно, что он растерян.

И тут подала голос доселе молчавшая девица.

– Люди добрые! – завопила что есть мочи. – Спасите! Не дайте пропасть во цвете лет!

Длинный порывисто обернулся к ней лицом и развел руки в стороны, как бы пытаясь схватить молодицу в объятия. Она увернулась и ошпаренной кошкой кинулась к всадникам.

Кто‑то из негодяев, сориентировавшись, схватил ее за подол платья и потянул на себя. Девушка споткнулась и упала на коленки, при этом громко охнув. Наверное, ушиблась.

Этот вскрик окончательно вывел крепыша из себя.

– Ну, собаки! Сейчас я вам хвосты рубить стану! Перси, спина к спине!

Тевтон мгновенно понял, какого маневра от него требует напарник, и повернул своего коня хвостом к крупу скакуна Гавейна. Таким образом, тылы обоих рыцарей оказались более‑менее защищенными.

Первая атака вышла весьма удачной для бывших паладинов Круга Стоячих Камней.

Гавейн сшиб с ног и едва не затоптал того головореза, который толкнул девушку, и испытал при этом такое удовлетворение, что сам удивился. Обычно дрался хоть и с азартом, но без фанатизма. Выполняя обычную работу‑воина. За которую платят.