Медведь - Эндрю Кривак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С этим она покончила к полудню, зажарила кусок оленины на обед. Пума опять исчезла, так что девочка присыпала горячие угли золой и пошла искать дерево, из которого выйдет хороший лук.
Вернулась она под сумерки и принесла лишь сухую ветку для костра. У входа в пещеру снова стояла пума. Перед ней, мордочками в снег, лежали два крупных бобра. Девочка подняла их, чтобы осмотреть, а пума прошелестела: с ними успеешь. Сядь. Нужно тебе кое-что сказать, а потом мне пора.
Девочка переломила ветку о колено, зашла в пещеру, положила часть покрупнее в костер.
Пума на сей раз заходить не стала, сновала взад-вперед у входа в пещеру, то и дело останавливаясь, чтобы взглянуть на склон горы: похоже, ее что-то тревожило или настораживало. Потом она остановилась в полумраке и сказала девочке: зима впереди еще долгая, и хотя как отсюда добраться домой, она знает, отправляться сейчас не время, если только она хочет вернуться к одиноко стоящей горе и похоронить там отца. Кошка обеспечила ее мясом на несколько дней и шкурами, в которых будет тепло охотиться, — главное, чтобы у девочки хватило умения выдубить кожу. Остальное все поблизости, в лесу: он ведь зимой не умирает, а только меняется.
Посмотри на медведя, сказала девочке пума. Спит и спит, но во сне бродит по лесу, как и когда бодрствует, по тем же тропам, которые когда-то хорошо знал, по тем тропам, по которым прошел с тобой, рассказывая тебе о том, о чем другие вроде тебя не знали, да и не хотели знать. Ты теперь с ним связана, связана так же прочно, как и с костями, которые несешь. Если ты не проснешься, пещера эта станет тебе могилой, и медведь унесет с собой в свои странствия память об осени, когда он на некоторое время стал спутником той, что несла с собой горе. Если же ты проснешься и завершишь путь домой, этот медведь и еще многие медведи, его потомки, сохранят историю возвращения последней к одиноко стоящей горе. Сохранят, чтобы леса ее помнили до тех самых пор, пока еще есть леса под солнцем.
Когда пума умолкла, девочка не подняла глаз. Она смотрела в огонь. Небо затянули тучи, дым от костра уже не поднимался вверх по прямой, а волнами растекался между кострищем и землей — значит, скоро опять начнется снегопад. Девочка подняла руку, сбросила лямки торбы с плеч, встала, отнесла торбу к задней стене, оставила там рядом со спящим медведем.
А потом вновь повернулась к устью пещеры и костру и проследила, как пума выскальзывает из круга света во тьму.
~~~
ВСЕ СЛЕДУЮЩЕЕ УТРО ВЬЮГА НЕ ВЫПУСКАЛА ее наружу — девочка сидела, съежившись, у кострища. Позавтракала слабеньким чаем из сассафраса и олениной, разметила на стене пещеры календарь, с того дня, когда начала у реки отсчет от солнцестояния, добавила еще пять дней: три она проспала, а два — бодрствовала и здесь была пума. Она мерила шагами каменный пол, вслушиваясь в медленное гулкое дыхание медведя, и обдумывала слова пумы о том, что они с медведем теперь связаны. Она не чувствовала связи ни с чем, кроме своего желания оказаться дома — за это, и только за это она станет цепляться, чтобы выжить. Освежевала бобров, выскоблила шкурки, положила сушиться, потом взяла шкурки опоссумов, промыла с внутренней стороны мозгом, отжала, распялила, подбросила в огонь свежего дерева, чтобы прокоптить: так при последней сушке они станут мягкими.
БЕЗ ХОРОШИХ СНЕГОСТУПОВ В ЛЕС БЫЛО НЕ выбраться, а ветки сосны и болиголова, из которых их делают, поблизости от пещеры не росли. Около полудня вьюга стихла ненадолго, девочка вышла наружу и по колено в снегу побрела к опушке. Влезла на первую же сосну, отломила от ствола четыре ветки, стоймя воткнула их в снег. Потом пробралась ниже по склону к зарослям болиголова, нарезала полную охапку прутьев, притащила все это по сугробам назад в пещеру и взялась за работу.
Зазубренным краем камня, расколовшегося в костре, она обрезала сосновые ветки на длину груди, потом ножом уплощила их с одной стороны и сделала желобок с другой. Сухожилием из ноги оленя привязала четыре веточки поменьше крест-накрест к середине больших веток — сюда будет опираться нога, потом согнула концы веток и связала вместе. Так в руках у нее оказались два снегоступа, формой напоминавших рыбу, размером в половину ее роста. Тогда она взяла ветки болиголова и вплела их внутрь, начиная с конца, пропустила под опорами для ног и вывела к носу — они прочно и аккуратно легли в сосновый каркас. Она положила снегоступы на пол, встала сверху и поняла: ее вес они выдержат.
ПЯТЬ ДНЕЙ НЕ СТИХАЛА ВЬЮГА, ВСЕ ЭТО ВРЕМЯ девочка питалась олениной и корой. Вытащила из снежной укладки половину мяса, закоптила на распялке, которую сделала для шкур, — нарубила свежие кленовые ветки на щепки и сделала оленину холодного копчения: так когда-то делал отец. На это ушел один день и ночь; девочка гадала, не разбудит ли дым от просушки шкур и копчения мяса медведя, но зверь продолжал спать.
Утром шестого дня ее разбудило солнце и крепкий мороз. Она подкинула в костер последние поленья, сжевала на завтрак кусок оленины, потом привязала к башмакам снегоступы и вышла наружу.
Лес превратился в мир безмолвия. Глубокий снег похоронил под собой все, кроме деревьев, — для девочки он выглядел таким же, как мир за пределами дома, построенного отцом, в те месяцы, когда и там наметало сугробы: они по многу дней ждали, когда стихнет вьюга, потом подкидывали в очаг побольше дров, надевали снегоступы из веток и шкур и выходили наружу. Сейчас стояло безветрие. Нигде не было ни единого живого существа, кроме нее. Она потопала, проверяя крепление и прочность снегоступов, вслушалась в то, как гулко ее топанье разносится на морозе по склону горы. А потом медленно зашагала по незнакомой территории.
ОНА ДУМАЛА О ПУМЕ, О ТОМ, КАК ТА ТО И ДЕЛО оборачивалась к вершине горы, пока ходила взад-вперед и разговаривала с ней. Девочка еще ни разу не поднималась туда, только спускалась: искала в лесу хоть какое-то пропитание. Там, наверху, было что-то важное, нужно было