Чужая луна - Игорь Болгарин

Словом, надо собраться, сосредоточиться и… жить!

После полудня спасательная шлюпка «Твери» приткнулась к причалам неподалеку от Нового моста в районе Галаты. Василий и Пантелей подхватили вещи и понесли их на берег. Вещей было немного: два увесистых саквояжа, колыбелька Маруси и просторная клетка, которая когда-то служила жилищем крупному попугаю, а теперь ее делили кот Барон и филин Яшка. Кота совершенно не интересовал ни его сосед, ни окружающий его мир, ни его ближайшее будущее: свернувшись калачиком, он лениво дремал. Филин же — птица ночная — сидел над котом на жердочке, удивленно хлопал большущими глазами, время от времени взмахивал крыльями, похоже, пытаясь взлететь.

— Выпустил бы ты их к чертям собачьим! — незлобиво ругнулся Слащёв. — У самих ни кола ни двора.

— Ага! Как же! Выпустил! — в том же духе ворчливо ответил ему Пантелей. — Я ж не душегуб какой-сь. В России их од смерти спас, а туточки, у турков, выпустю. До вечера пропадуть.

— Не пропадут.

— Ну да! Не пропадуть! Оны ж даже языка ихнего не понимають.

— Какого языка, Пантелей? Похоже, ты уже от старости с ума сходишь, — повысил голос Слащёв.

— Какого-какого! Ихнего, кошачого. У их, у тварей божих, тоже язык есть, токо нам не дано его понимать. И у птицы — тоже. У их, у турков, може, филинов и вовсе нету? Я не слыхав.

Слащёв понял: старый денщик взбунтовался. И спорить с ним в эти минуты не имело смысла. Слащёв с досадой махнул рукой, и Пантелей понес клетку дальше.

Василий вернулся обратно и помог сойти со шлюпки Нине Николаевне. Слащёв, бережно приняв у нее крохотный сверток со спящей Марусей, выждал, когда супруга окажется на берегу, а затем и сам, следом за нею, легко спрыгнул на пирс.

Василий, привязав шлюпку, спросил у Слащёва:

— И куда теперь? Время есть, немного вас провожу.

— Не нужно. Возвращайся, — твердо сказал Слащёв. — Мы уже никуда не торопимся. Постоим, подумаем.

— У вас что, негде остановиться? — удивился Василий. — Могли бы покаместь и дальше на «Твери» жить.

— Не положено. Я с сегодняшнего дня простой беженец. Без всяких обязанностей, но и без прав.

— А деньги? Деньги хоть вам выдали?

— «Керенки» здесь не ходят, а других в нашей армейской казне нет.

— И как же вы жить собираетесь?

Слащёв недоуменно сдвинул плечами: это и был тот главный вопрос, который он сейчас проворачивал в своей голове.

— А ты думаешь, те русские, что здесь осели, они сюда с деньгами приехали? — сказал Слащёв и легкомысленно добавил: — Заработаю!

Василий с едва заметной жалостью посмотрел на Слащёва и, подхватив саквояжи, решительно сказал:

— Пойдемте!

— Куда? — не понял Слащёв.

— Во-он, к таможне, — Василий указал вдаль, на несколько высящихся у самого морского обреза, зданий. — Там, возле пароходного агентства, всегда много наших, русских. Пытаются там что-то заработать. Посоветуемся с ними. Может, разживемся у них каким адресом?

И пока они шли вдоль набережной, их глазам приоткрылась маленькая частица чужой припортовой жизни.

Пропахшие морем, обветренные и прокопченные солнцем рыбаки вытаскивали из фелюг тяжелые короба с пеламидой, ставили их на телеги, чтобы отвезти на рыбный рынок. Рыба блистала на солнце серебряной чешуей. Ожидая конца погрузки, в оглоблях телеги понуро стоял маленький ослик. Он словно печально размышлял, хватит ли у него сил дотащить эту неподъемную тяжесть до рынка.

Пугая прохожих надрывными гудками клаксонов, по набережной торопливо бежали блистающие черным лаком автомобили. Уступая им дорогу, сторонились к тротуарам нарядные шарабаны, кабриолеты и пролетки с важно восседающими на них господами.

В одну и другую сторону набережной по тротуарам двигались пешеходы. Это были местные люди, в основном — портовые рабочие. Они растекались по узким переулкам: в их глубине можно было разглядеть огромные лабазы, ледники, склады.

Среди пешеходов было много матросов. После длительной океанской и морской болтанки они и по тротуару вышагивали широко и вразвалку, так, как совсем недавно ходили по кораблю.

Время от времени в этой толпе лениво, флегматично, как верблюды в пустыне, брели темнолицые зуавы в красных петушиных нарядах. Они строго посматривали по сторонам, следили за порядком, поскольку были здесь хозяевами и представляли французский оккупационный корпус.

Еще в этом послеобеденном многолюдье можно было увидеть солдат и офицеров в серой русской форме. Они остались здесь после новороссийской катастрофы. Но немало было уже и тех, кто сумел покинуть Крым в последние его дни, и добрались сюда бог весть как и неведомо на чем. Появились уже здесь даже те, кто приплыл сюда с эскадрой. Но этих были единицы.

Над всей этой толпой, двигающейся по набережной, висела керосиновая гарь, смешанная с терпкими запахами восточных пряностей. С басовитыми гудками океанских лайнеров перекликались маломощные и сиплые голоса буксиров и лоцманских катеров. Надрывные голоса продавцов шаурмы, жареной рыбы и шашлыков смешивались с воплями водоносов и зазывал бесчисленных мелких лавочек и кофеен.

Словно успокаивая всех, призывая примириться с мирской суетой, время от времени в разных концах города взмывали в воздух и плыли над ним сладкие и тягучие голоса муэдзинов.

Неподалеку от пароходного агентства, на небольшом пятачке, толпились пассажиры, ожидающие автомобилей-такси, шарабанов, кабриолетов или какое другое средство передвижения.

Особняком, но рядом с ожидающими транспорта пассажирами стояли несколько мужчин. Они отличались поношенной русской армейской одеждой и светлыми русскими лицами. Лишь один — высокий, худой — выделялся среди них злым калмыцким лицом. Окажись здесь Павел Кольцов, он узнал бы в нем своего недавнего недруга Жихарева. Не сгинул он тогда в Крыму. Выжил.

— Постоим здесь, — велел Василий и прислонил к ограде пароходного агентства свою ношу. — Здесь наши соотечественники собираются. Вон тот, в барашковой шапке — казачий подхорунжий по фамилии Волков. Он с весны здесь, после того как наши с Новороссийска драпанули. А вон тот, со шрамом, полковник Сахно, — указал он на неопрятно одетого, небритого мужика, по внешнему виду смахивающего на обедневшего одесского биндюжника.

— Откуда ты всех их знаешь? — удивился Слащёв.

— Как мне не знать, когда последний год «Тверь» чуть не еженедельно сюда, в Константинополь, ходила. Этих я почти всех знаю. Вон те двое, — Василий указал на двух похожих друг на друга парней, — они давно здесь, турецкий знают. Говорят, братья. Может — близнецы, может — погодки. Не спрашивал.

— А вон тот, узкоглазый?

— Тот к нам в Батуме подсел. Недавно.

— Калмык, что ли?

— Говорит, русский. А кто его мамка, только папка знает. Мир — бардак, все перемешалось.

Стояли в этой компании еще двое, но о них Василий ничего не сказал. Они были здесь новичками, и Василий о них ничего не знал.

— Ну, и чего мы здесь остановились? — спросил Слащёв.

— Хотел вам показать, как здесь деньги зарабатывают. Чтоб не очень обольщались.

Вдали показался вместительный шарабан, он пробирался сквозь людскую толпу к стоянке. К нему тотчас одновременно бросились один из братьев и подхорунжий. Несмотря на кажущуюся неуклюжесть, подхорунжий ловко лавировал в людском потоке, иногда врезался в толпу и мощно работал руками. Он первым успел к шарабану. А его молодой товарищ по несчастью, не солоно хлебавши, возвратился к стоящим под стеной товарищам.

Подхорунжий подъехал на шарабане к стоянке и, встав на его ступеньку, объявил:

— Кому на Палканди?

К шарабану потянулись пассажиры.

— Теперь смотрите! — сказал Василий.

Проходя к шарабану мимо стоящего немолодого, тяжело дышащего, потного подхорунжего, пассажиры опускали в его протянутую руку кто пару лир, а кто и вовсе несколько курушей.

— Мерси! Спасибо! — кланялся каждому подхорунжий.

— Вот так, ваше превосходительство, здесь достаются русским деньги, — сказал Василий.

После того как загруженный пассажирами шарабан тронулся, подхорунжий подошел к своим товарищам, стоящим под стенкой пароходного агентства, молча раскрыл ладонь, показывая свой заработок. Потом сунул деньги в карман.

Это была новая профессия, которая здесь еще даже не успела приобрести название. Она возникла в связи с наплывом в Константинополь беженцев не только из России. Просто россиян оказалось здесь несколько больше.

В поисках заработка, не имея за душой никакой другой профессии, кроме виртуозного владения саблей и револьвером, они оказались невостребованными на турецких берегах. И тогда в поисках заработка они ринулись в сферу услуг, для которой не нужно было владеть никакой профессией. Задача была — обогнать своих товарищей и первым завладеть шарабаном или кабриолетом, перепродать его ожидающим пассажирам, получив за эту мизерную услугу такую же мизерную плату. Но это было все равно лучше, чем ничего. На эти крошечные деньги можно было худо-бедно жить.