Золото шаманов - Юрий Гаврюченков

– Ну, пусть! – наклонившись ко мне, заорал Вадик. Он обмозговал мою идею. В этот момент машина остановилась и лязг прекратился. – Давай сделаем, как ты хочешь!!!

В наступившей тишине его крик прозвучал как непристойное предложение. Я отшатнулся. Сидевший в глубине кузова Вася скабрезно ухмыльнулся.

– По-иному всё равно не получится, – пробасил Слава вполне нормальным голосом. Глухо урчал мотор.

Скрипнула жестяная дверца.

– Приехали, – крикнул высунувшийся из кабины Лепяго.

Дорога к пещере представляла собой две параллельные рытвины, рассекающие старую вырубку, густо заросшую березняком. В канавках уже вымахали молодые деревца. Заметно было, что когда-то здесь пролегали разъезженные колеи, видимо, работы велись нешуточные и техники в те края гоняли преизрядно.

Оставив ГАЗон с водителем у развилки, мы двинулись по старой дороге и часа через полтора довольный Лепяго указал на лысый белый холм – выход известняка. Лес вокруг холма был вырублен, а по бокам дороги возвышались зубчатые гряды камней, выброшенных довольно давно, потому что успели зарасти пучками высокой жёсткой травы. Там, где гряды заканчивались, у подножия холма темнел чёрный зев дыры.

– Всё это раньше было в пещере, – пояснил Андрей Николаевич.

Слава присвистнул. Мы с Вадиком почтительно оглядели отвалы. Тут же сотни кубометров породы! Представляю, как их замучились вытаскивать. А ведь ещё раньше кто-то ухитрился это сложить, собирая камни по всей округе. Кто-то отнёс их в пещеру, запечатав её, казалось, надёжно и навсегда. Пока не пришли кладоискатели.

Но какой должна быть цель, чтобы проделать такую неимоверную работу?

Мне вдруг стало не по себе. Потому что я понял: цель могла быть только одна – закрыть вход. Или выход! Я почувствовал, как по телу пробежали мурашки.

Выход имеют обыкновение закрывать, чтобы не выпустить кого-либо наружу. На волю. Кого-либо или что-либо! Судя по лицам моих спутников, они ни о чём таком не догадывались.

– Начнём, так сказать, экскурсию! – бодро воскликнул Андрей Николаевич, включая фонарь.

Фонарей у нас было три. Мы врубили их и двинулись вслед за экскурсоводом. Проём был высотой в человеческий рост и шириной метра четыре. Похоже, его специально увеличивали, чтобы освободить место рабочим. Проход вёл вниз, но через двадцать шагов пол выровнялся, воздух стал сырым и холодным, а впереди зазвучало эхо.

В лучах фонарей засверкали белые бугристые столбы.

– Вот мы и в пещере, – оповестил Андрей Николаевич, светя куда-то вверх. Я задрал голову. С высокого потолка свисали толстые известковые сосульки. – Видите сталактиты? Когда идёт дождь, вода проникает внутрь холма, вымывает из него соли и по трещинам стекает в пещеру. Там, где она капает на пол, – луч переместился вниз, – образуются вертикальные напластования, называемые сталагмитами. Если трещина достаточно большая или процесс продолжается долго, сталактит и сталагмит могут соединиться. Тогда образуется колонна – сталагнат. Ими, как вы можете убедиться, пещера изобилует.

– То есть она очень старая, – сделал вывод Гольдберг-младший.

– Верно, – согласился Лепяго. – А теперь пройдём далее.

Прямо от входа через всю пещеру вёл ровный путь, расчищенный трудовой армией Загодина. Вскоре мы оказались у высокой, примерно в полтора человеческих роста, ниши, представлявшей собою проход, забитой пробкой из разномастного камня.

– Вот это и есть второй завал, который не стали разбирать, – таинственным тоном заявил Андрей Николаевич. – За ним пустота. Но что там кроется и от кого было закупорено – не ведомо никому.

Я снова почувствовал, как покрылся гусиной кожей. Жутко стало от догадок, что могли скрывать древние эвенки.

Запертые харги. Алчный полковник милиции, возжелавший того, что сам не клал, и не обретший оного. И его настырные последователи…

Я посмотрел на «прапорщика» Васю. Цирик, наверное, тоже был здесь впервые. Его простоватое лицо выражало крайнюю степень любопытства, немного растерянности и наивного испуга. Я оглянулся. Позади (отсюда казалось, что под самым потолком) сияло пятно выхода.

Который недавно был замурован.

Я глянул на компаньонов. Эти-то держались на удивление достойно. Вадик с интересом изучал сталагмит, лаская его кончик длинными тонкими пальцами, а Слава, выпятив челюсть, сосредоточенно уставился на завал.

– А вы, Илья, что думаете? – нарушил молчание Андрей Николаевич.

Вадик и Вася уставились на меня, словно ждали судьбоносного решения. Впрочем, нечто типа оного мне предстояло изречь. Сопровождающему надо было отчитаться перед хозяином, а Вадику – перед двоюродным братцем. Я зашёл в нишу и поднялся по наклонной осыпи насколько сумел.

– Вы не знаете, какова толщина завала? – покачал я верхний камень. Он держался прочно.

– Без понятия, к сожалению, – мотнул головой Лепяго. – Даже приблизительно не знаю.

– Плохо, очень плохо, – с расстановкой произнёс я. – А… э-э, господин Проскурин не поможет нам рабочей силой?

– Феликс Романович? – испуганно покосился на Васю директор. – Я даже не знаю… Вам надо самому с ним поговорить, обсудить… Если будете вести работы, то может быть Феликс Романович подсобит. Я вас не обнадёживаю, это уж как он решит.

– Так, ладно, – заключил я и сбежал с насыпи. Всё, что хотел, я узнал. Сверху из-за завала не дуло, а, значит, либо он настолько плотный или длинный, что не пропускает сквозняк, либо за ним находится глухая пещера, не имеющая другого выхода и даже трещины наружу. Что, в общем-то, не свойственно для известняков.

Не исключено, что она искусственного происхождения. И там кто-то есть. Или что-то. Что эвенки не хотели выпускать.

Я зябко поёжился.

– Холодно у вас тут, Андрей Николаевич, – сказал я. Пойдёмте наверх, а то батарейки садятся.

– Отчего же, пошли, – засуетился Лепяго.

Фонари и в самом деле тускнели. Свет становился всё желтее, словно подземелье отнимало у него силу. И мы поспешили вырваться из объятий тьмы, которая постепенно наваливалась со всех сторон, поглощая за нашими спинами нерукотворные колонны.

Когда мы, наконец, вынырнули на поверхность, все с облегчением вздохнули. Вася даже заулыбался. Мы дружно зашагали в лес, оставляя позади зловещий мрак пещерного входа. Обратная дорога показалась значительно короче и, спустя час, мы подошли к машине. Водитель меланхолично курил, демонстрируя образчик чисто шофёрской покорности судьбе. Правда, при появлении напарника, заметно приободрился и, похоже, перемигнулся о чём-то, известном лишь им. Вася, видимо, дал понять, что я согласился на раскопки. Он залез в кабину, а директор присоединился к нам и всю дорогу царило напряжённое молчание. Андрей Николаевич только поначалу пытался заговорить со мною, но долго перекрикивать рёв грузовика не смог и вынужден был заткнуться:

– Понравилась пещера? – проорал он.

– Очень! – крикнул я. – Вы детишек туда водите?

– Каждое лето, – кивнул Лепяго. – Хороша пещера!

– Холодно только!

– Что?!

– Холодно там, говорю!

– Сыро! Я тоже озяб весь.

Я кивнул и уставился в убегающий лес. Тема иссякла, но тут Лепяго толкнул меня локтем. Он что-то говорил, но я не расслышал.

– Верно, – проорал он в ухо. – Холодно сегодня очень. Я тоже замёрз. В первый раз так.

Я пристально посмотрел на него и директор умолк. Минут через сорок показались первые дома Усть-Марьи.

Заплатив шофёру чисто символическую сумму, мы отпустили машину. Зашли в избу, сели за стол и достали немудрёную жратву, чтобы запитать её всухомятку. Возиться со стряпнёй мне расхотелось, экскурсия подействовала или просто в людях разочаровался, не знаю. Андрей Николаевич опять куда-то утёк. Наверное, на доклад к хозяину. Да и хрен с ним.

– Как тебе пещерка? – спросил я у Славы.

– Гнилое место, – корефан лущил яичную скорлупу, хмуро уставившись в стол.

– А тебе? – посмотрел я на Вадика.

Гольдберг скользнул по мне нерешительным взглядом и промолчал. Видок у энтомолога был несколько утомлённый. Он напоминал слегка выжатый лимон. Должно быть, прогулка подействовала. Я тоже устал, но усталость эта носила не столько физический характер (хотя пешком до горы и обратно тоже не ближний свет), сколько носила окраску некоего недомогания, которое могла бы ощущать подсаженная электрическая батарейка… если бы она имела чувства.

Нехотя поели. Слава с Вадиком прикончили недопитую накануне «Столичную». Меня даже пить не тянуло. Пообедав, устроили перекур. Вот тогда и объявился Лепяго.

– Илья, – директору было неуютно под прицелом волчьих глаз хмельного корефана, – вы не будете против навестить Феликса Романовича, а? Он очень просил вас зайти.

Лепяго было ужасно неудобно выглядеть этаким мальчиком на побегушках. Он переминался с ноги на ногу и покраснел до корней волос.

Я оглянулся на корефана. Слава хмуро курил, спрятав сигарету в кулак, и без всякой симпатии смотрел на Лепяго. Я кивнул ему, мол, будь наготове, и сказал, обращаясь к Андрею Николаевичу: