Золото шаманов - Юрий Гаврюченков

– В тайге? – спохватился Андрей Николаевич, догадавшийся оставить горестную тематику. – Остались, конечно. У нас, в Усть-Марье, чистокровных давно нет, а выше по реке должны были остаться. Охотники там всякие, просто дикари.

Гольдберг-младший продолжал стремительно мрачнеть.

– А теперь, – с фальшивым воодушевлением пригласил Лепяго, – перейдём в нумизматический зал нашего музея!

«Сюрреализм! – мелькнуло в голове. – Нумизматический зал! Приехали к чёрту на рога искать сокровища, и сразу же попадаем в кунсткамеру, а теперь ещё и на нумизматический зал предстоит взглянуть. И где – в глухой зажопине, которой даже на карте нет. Тоже мне кладезь культурного достояния районного значения; овеществлённая эманация размышлений начальника колонии. Сюр, самый настоящий сюр этот краеведческий музей при Доме офицеров: фантом мысли чекиста, по которому нас водит сын политзаключённого. Каков же здесь может быть нумизматический зал – пара екатерининских пятаков, уцелевших со времён казацкой экспансии?»

Однако мой скептицизм рассеялся, стоило переступить порог соседней комнаты. Андрей Николаевич щёлкнул выключателем и я застыл, поражённый.

Никогда ещё я не видел столько старинных денег, собранных вместе. Вдоль стен размещались витрины, подсвеченные изнутри маленькими лампочками. На чёрном бархате лежали монеты и банкноты Государства Российского со времён его основания до наших дней. Это был самый настоящий Нумизматический зал, без прикрас. До сих пор я думал, что знаю многое о российских денежных знаках, но оказалось, что далеко не всё. И там было золото. Много золотых монет.

– Потрясающе, – вырвалось у меня.

– Вам понравилось? – спросил тщеславный Лепяго.

– Ещё бы! Тоже в экспедиции собирали?

– Немного. По большей части, Феликс Романович Проскурин помог. Ему как человеку, наделённому властью, в наших краях принято подносить дары.

«Кто бы мог подумать, – я ошеломлённо обозревал зал. – Такая роскошь в такой глуши! Вот что может сделать энтузиаст, которого поддерживает один из самых влиятельных людей района. А у этого Проскурина губа не дура, знает, что собирать. Надо будет запомнить.»

– Ко мне, если хотите знать, из Красноярска приезжают на коллекцию взглянуть, – похвалился директор. – Она у меня вроде главного козыря. Недаром я её в дальнем зале держу, чтобы остальные экспонаты тоже на глаза попадались. Всё-таки много труда вложено. А вот главная жемчужина коллекции – собрание сибирских монет.

Мы столпились у витрины, на которой были представлены редкие, почти не дошедшие до наших дней монеты, чеканившиеся при Екатерине II. Я внимательно изучил их характерный рисунок, отличающийся от чеканки европейской половины России. Аверс был обычный: с вензелем императрицы в виде буквы «Е» с римской двойкой внутри, окружённые пальмовыми ветвями, а вот на реверсе гордые сибиряки изобразили двух соболей, держащих в лапах увенчанный короной овальный щит. Всю эту геральдику окружала надпись «Сибирская монета». На щите помещалась дата изготовления и достоинство монеты. Было таких монет необычайно много – штук сорок. Уникальная коллекция. Здесь были представлены все номиналы: полушка, деньга, копейка, две, пять и десять копеек.

– Сибирская монета чеканилась на Колывановском денежном дворе с тысяча семьсот шестьдесят третьего по тысяча семьсот восемьдесят первый год, – хорошо поставленным лекторским голосом принялся рассказывать Лепяго. Его прямо распирало от гордости. – Перевозка наличных денег из центральных губерний Российской империи обходилась казне гораздо дороже, чем производство самой монеты, поэтому Екатерина Вторая издала указ, согласно которому деньги для обращения на территории Сибири должны были изготавливаться на Алтае. Сырьём для них служила медь, выплавляемая на Колывановском заводе. Поскольку она содержала в себе примеси серебра и золота, монетная стопа для них была поднята до двадцати пяти рублей из пуда меди, в то время как общегосударственные монеты чеканились по шестнадцатирублёвой стопе. Монетной стопой называлась весовая единица, из которой можно было начеканить монет общим достоинством, в данном случае, на двадцать пять рублей. То есть Сибирская монета была меньше и легче общероссийской. А уникальность моей коллекции, – с особым удовольствием добавил Андрей Николаевич, – состоит в том, что она полная. Здесь есть пара пятаков, которые представляют собой чрезвычайную редкость. Дело в том, что Сибирскую монету с тысяча восемьсот двадцать четвёртого года стали выводить из оборота и огромное количество пятаков, точнее, шестьдесят пять тысяч пятьсот двадцать килограммов отправилось на отливку колоколов Исаакевского собора. Это был почти весь запас изъятой монеты данного номинала. Так что, спасибо Феликсу Романовичу за целостность, целость и сохранность этого собрания.

«Особенно за последние два пункта», – подумал я, представив на миг реакцию знакомых нумизматов, доведись им узреть экспозицию при усть-марьском Доме офицеров. Надо полагать, поблизости имеется немало охотников заполучить её, да все знают, что хозяин спуску не даст. Поэтому музей – святое место.

– А что это у вас за одежда? – указал я на толстый рыжий свитер грубой вязки, одиноко лежащий на персональном застеклённом стеллаже.

– Это, – с придыханием сообщил Лепяго, – гордость нашего музея, по ценности сравнимая разве что с нумизматическим собранием.

– Свитер? – удивился Вадик.

– Свитер! – Андрей Николаевич торжественно воздел палец. – Он, если хотите знать, самый уникальный экспонат. Местонахождение второго такого же неизвестно, возможно, он не сохранился.

«Он с ума съехал в своём музее,» – я сочувственно посмотрел на восторженного директора.

– Чё в нём такого? – Слава поближе подошёл к витрине. – Он что, золотой?

– Он мамонтовый!

Наши головы синхронно повернулись к свитеру, затем к Лепяго.

– Этот свитер связан из шерсти мамонта, – пояснил директор музея. – Преподнесён в дар Феликсу Романовичу одним авторитетным человеком… можно сказать, в авторитете. Согласно преданию, геологи на одном из островов в Восточно-Сибирском море наткнулись на мамонта в размытом береговом обрыве. Зверь был великолепной сохранности, он пролежал не оттаивая в вечной мерзлоте до того особенно жаркого лета. Геологи нашли его совершенно целым. За день они успели надрать два мешка шерсти. Они торопились, потому что начал задувать ветер. Ночью поднялся шторм. Вы знаете, какие в Восточно-Сибирском бывают шторма? Не знаете? Счастливые люди! В общем, утром мамонта уже не было и куска берега тоже. Всё размыло до твёрдого слоя вечной мерзлоты и унесло в море. Геологи чудом спаслись и привезли мамонтовую шерсть на материк. Из неё отобрали подшёрсток, соткали пряжу и связали два свитера и варежки. Опять же, по преданию, в мамонтовом свитере и варежках щеголял до самой пенсии начальник партии, а другой свитер он заиграл в карты.

За один вечер мы хапнули северной экзотики столько, что она перестала укладываться в голове. Заметив наше остолбенение, Андрей Николаевич закончил экскурсию.

Мы вернулись в дом и стали готовиться ко сну. Кровать была одна – хозяйская, да ещё топчан в комнате. Андрей Николаевич принёс с чердака раскладушку и пару толстых одеял, одно из которых постелили на печь.

– Располагайтесь. Желаю доброй ночи, – и удалился в спальню, предоставив нам самим выбирать место по душе.

Мы разместились быстро. Я занял топчан. Слава улёгся на раскладушке, а Вадик залез на печь. Любителю экзотики было там самое место.

С утра наша банда пробудилась бодрой и готовой к действию. Недаром французская пословица гласит, что самый крепкий сон у самых отпетых негодяев. Как следует перекусив, я за чашкой крепкого кофе (захватил предусмотрительно жестянку растворимого) принялся выведывать у Лепяго дорогу к пещере.

– Будучи человеком в истории края весьма компетентным, вы должно быть помните историю об эвенкских шаманах?

– А, запертые харги, – сразил меня наповал Андрей Николаевич. – Кто же эту легенду не знает. Вас, наверное, пещера интересует?

– Ну… в общем-то, да.

– Можно будет сходить, – сказал Лепяго.

– Далеко это?

– За Марью выйти и по дороге километров пятьдесят. На машине придётся ехать до повёртки. Дальше километров шесть через лес. Дорога была, но заросла очень, там даже ЗИЛ не пройдёт.

– Так туда и дорога была? – у меня упало сердце. Какие могут быть сокровища, если об этом каждая собака знает. – Это что, местная достопримечательность?

– Вроде того, – подтвердил мои опасения Андрей Николаевич. – Да не бойтесь, – рассмеялся он, – нет там никаких кладов и не было!

– А что, проверяли? – спросил Вадик.

Вчера, выслушав подробности гибели отца, от загрустил, а сейчас вообще нос повесил. Наверное, горестно было узнать, что родитель ещё и умер впустую.