Остров Южный Камуи - Кётаро Нисимура

«Наверное, природа со мной и не должна разговаривать», — пожал плечами Саваки. Уши, привыкшие к шуму городских улиц, не слышат голосов природы. Если даже природа и шепчет что-то, мы потеряли способность её слышать.

«Каково же было Синкити, который провёл в Токио три года?» — спрашивал себя Саваки. В поисках ответа он перевёл взгляд на Охотское море, скованное льдом.

Возможно, этот двадцатилетий юноша покончил с собой не только потому, что, не в силах вынести одиночества в большом городе, попытался спастись от него, написав три письма, на которые так и не пришло ни одного ответа. Когда он смотрел на море там, в Хокурику, может быть, он заметил, что не слышит больше голосов природы. И отчаяние терзало его с удвоенной силой. Он не мог уже набраться смелости вернуться в родные края.

Впрочем, возможно, всё это лишь домыслы. Впадаем в излишнюю сентиментальность?

Когда Саваки вернулся в дом, Току всё ещё жгла в очаге книги и журналы. Он присел у очага.

— Вы и дневники хотели тоже сжечь? — спросил он Току.

— Собиралась, — ответила та.

Неторопливо прикурив, Саваки сказал:

— Дневники лучше положить в могилу. Ему там одиноко будет — ничего ведь нет вокруг…

Току молча посмотрела Саваки в глаза и с улыбкой кивнула:

— Хорошо, положим.

Саваки почувствовал некоторое облегчение. Может быть, надо было в могилу положить только то стихотворение. Он чувствовал, что и впрямь становится не в меру сентиментален. Саваки не любил это слово «сентиментальность», но сейчас, как ни странно, оно не вызывало никаких отрицательных эмоций. Он даже подумал, что не так уж плохо быть сентиментальным. То, что он сейчас испытывал, наверное, можно было сравнить с возвратом в детство. Он вспоминал своё детство, когда лепил сейчас на улице снеговика. Наверное, тогда, в детстве, природа и ему что-то говорила. Только что именно, сейчас уже не припомнить. Даже в воспоминаниях природа стала чем-то неопределённым, расплывчатым. Как в окружающей его действительности не было природы, так не было её больше и в памяти. Вот, наверное, почему он, Саваки, не мог так тосковать, как Синкити, или довести себя до самоубийства.

В тот день он принял предложение Току и остался у неё ночевать. Забравшись под одеяло на расстеленном футоне, он попросил:

— Не позволите ли мне взять на память что-нибудь из вещей, принадлежавших вашему сыну?

Току пообещала что-нибудь поискать.

Саваки не слишком хотел получить тот дневник. Может быть, шеф был бы не прочь его заиметь, но Саваки полагал, что дневнику место на кладбище, в могиле, где покоится прах юноши и его душа. Эти записи принадлежат человеку, который слышал голоса природы. Для тех же, кто не слышит голосов природы, в них нет никакого смысла.

Налетавший с моря ветер до рассвета сотрясал крышу и ставни в доме.

13

На следующий день Току проводила его до станции в Сяри. Ветер дул с неослабевающей силой, но метель прекратилась, и выглянуло солнце. Току правила санями. О давешней просьбе Саваки она ни словом не обмолвилась. Саваки тоже ни о чём не спрашивал, решив, что Току просто не нашла ничего подходящего.

На станции Сяри, погребённой под снегом, как и вчера, не было видно ни души. Стоя рядом с Току на обледеневшей платформе в ожидании поезда, Саваки вспомнил об игрушечной обезьянке и подумал, что эту загадку объяснить так и не удалось.

— А куда девалась та игрушечная обезьянка? — спросил он у Току.

— Я хотела её вместе с дневником положить в могилку — ведь сынок мой до последнего мгновенья с ней не расставался.

— Это хорошо! — кивнул Саваки, но сам подумал, что хотел бы именно эту вещицу взять на память. Правда, для публикации её вряд ли можно использовать. Ведь всё, что связано с этой обезьянкой, по-прежнему окружено тайной. Когда Саваки уже сел в подкативший поезд, Току, порывшись за пазухой, вытащила четырёхугольный свёрток и протянула ему в окошко:

— Возьмите на память. Сынок эту вещь с детства любил. Уж не знаю, но надеюсь, и для вас память будет…

— А что это? — спросил Саваки, но ответ Току утонул в громком паровозном гудке, и он ничего не расслышал.

Когда маленькая фигурка Току исчезла из виду, Саваки закрыл окно и развернул на коленях платок. Там была старая картонная коробочка с приложенной сверху запиской. Вот, что было нацарапано на листе бумаги:

«Это мой скоропостижно преставившийся супруг сам сделал для нашего мальчика. Братьев-сестёр у него не было — вот он, когда маленький был, всё время этим и забавлялся. Вещица пустячная, ну да уж примите на память».

Саваки поднял крышку коробки. Внутри лежала вырезанная из дерева обезьянка. Работа была грубая, примитивная, но выглядела обезьянка удивительно милой и симпатичной. Заметив, что по спине у обезьянки пропущен длинный шнурок, Саваки потянул за него — и тогда обезьянка с резким стуком захлопала в ладоши. Совсем как та дешёвая фабричная игрушка…

Карточный домик

1

Уже близилось утро, но на этой улочке, где теснились маленькие распивочные и никогда не закрывающиеся дешёвые харчевни, ещё царила сумеречная атмосфера ночи. Только во мраке давно уже мерцал ручной фонарик. Каждый раз, когда луч освещал это место, в тусклом свете всплывал из темноты труп лежащей ничком молодой женщины. Дешёвое платьице с блёстками, босые ноги в сандалиях, одна из которых слетела и виднелась в канаве неподалёку. По всей видимости, девица из какого-нибудь здешнего притона.

— А ну, посвети-ка сюда! — приказал Тагути инспектору Судзуки, перевернув тело кверху лицом. Луч электрического фонарика осветил лицо женщины. Лицо было кругленькое, плоское, ничем не приметное, но искажённое мучительной гримасой в предсмертной агонии. Толстый слой косметики почти не пострадал — казалось, лицо специально гримировали к похоронам.

Причиной смерти было удушение. На тонкой шее женщины отчётливо виднелась чёрная верёвка. Присмотревшись, можно было понять, что в действительности это не верёвка, а чёрный галстук. На вид Тагути мог дать женщине года двадцать два — двадцать три. Впрочем, на самом деле лицо под толстым слоем макияжа выглядело, возможно, ещё моложе. Во всяком случае было очевидно, что девушка была ещё слишком молода, чтобы уходить из жизни.

— Шеф! — взволнованно позвал инспектор Судзуки, показывая подошву сандалии. — Здесь клеймо, марка заведения.

Посветив фонариком, они прочитали: «Турецкая баня «Солнце». Тагути предполагал, что девица из какого-то питейного заведения, а оказалось, что из турецких бань. Правда, особой разницы нет, — подумал он. Когда убивают девицу из этого мирка увеселительных заведений, причину легко можно себе представить: либо тут замешаны деньги, либо мужчина.

— Я сейчас это заведение разыщу и вернусь, — пообещал юный инспектор Судзуки, и, как охотничий пёс, ринулся на поиски.

Двадцатисемилетнего инспектора направили из участка Сибуя, где он был приписан, на расследование его первого убийства. Неудивительно, что молодой человек испытывал нервное напряжение: хотел продемонстрировать, какой он бравый сыщик. «Зелен ещё!» — улыбнулся про себя Тагути. Он тоже когда-то через это прошёл. Не так уж давно это и было, а теперь вот подчинённые называют его Старый барсук. На самом деле он ищейка, а стал почему-то Старым барсуком.

Тагути горько усмехнулся, достал сигареты и закурил. И в этот тёмный переулок уже пробивались лучи рассвета. В их тусклом неверном свете тело девушки казалось очень худым, измождённым и как бы не вполне материальным. Вероятно, преступник убил девушку без малейших угрызений. Тагути отвёл взгляд от печального зрелища и сам пошёл опрашивать местного участкового, который первым наткнулся на труп. Толстенький, с округлым брюшком, с ногами колесом, он и впрямь немного напоминал старого барсука.

2

После полудня начался дождь. Такой ещё называют «дымной моросью»: когда в сезон дождей беспрерывно и беспросветно моросит. Тагути, может быть из-за своей полноты, плохо переносил сезон дождей. Стоило ему посидеть неподвижно несколько минут, как сразу прошибал пот.

— Ну так что там? — спросил он инспектора Судзуки, обтерев платком шею. — Что у нас с турецкой баней «Солнце»?

— Узнал, что имя пострадавшей Кадзуко Ватанабэ. У них в регистре была её краткая объективка.

Судзуки достал и показал сложенный вдвое рукописный листок. Тагути, поглубже втиснувшись в вертящееся кресло, открыл объективку:

Имя: Кадзуко Ватанабэ

Дата рождения: 07.05.1949

Место рождения: префектура Тотиги, уезд А., деревня А.

Образование: окончила среднюю школу в деревне А.

Места работы: фармацевтическая фабрика компании С. в р-не Синагава