Скитальцы - Хао Цзинфан

насилия. – После небольшой паузы Ганс продолжал: – Но, безусловно, каждый из вас волен высказать свое мнение.

В следующее мгновение до Люинь донесся скрип стульев и обуви, шелест одежды. Значит, все встали из-за стола. Люинь на цыпочках вернулась к входной двери и сделала вид, будто бы только что вошла. Глянув в зеркало, она сняла форменную куртку и причесалась.

Взрослые вышли из гостиной. Первым появился Рувак, за ним – Лаак и Ланранг, бок о бок. Рувак был высоченным, как напольная вешалка. В сравнении с ним приземистый Ланранг казался еще меньше ростом. Борода у него была редкой и неухоженной, но его лицо украшали большие, очень яркие глаза. Самым добрым из всех троих лицо было у Лаака. Он напоминал Люинь задумчивого профессора с набрякшими веками и резкими морщинами возле уголков губ, что говорило о долгих часах раздумий над сложными дилеммами.

Руди говорил Люинь, что Рувак был инженером, в итоге ставшим военным командиром. Ланранг был гениальным математиком, а Лаак – асом-лингвистом. Все трое являлись ключевыми фигурами в стараниях восстановления Марса после войны.

Люинь улыбнулась и поздоровалась с ними с таким видом, будто только что пришла. Сердце у нее часто билось, и она очень боялась, что выдаст себя, и все поймут, чем она только что занималась. К счастью, соратники ее деда были настолько погружены в свои заботы, что на нее особого внимания не обратили. Один за другим они прошли мимо Люинь, улыбнулись, похлопали по плечу, поздравили с возвращением на Марс, после чего облачились в куртки и ушли.

Проходя мимо нее, Лаак, регистратор досье, остановился и извинился. Он получил ее сообщение, но не имел времени ответить. Несколько ближайших дней он намеревался провести в офисе и пригласил Люинь заглянуть к нему.

– Спасибо, дядя Лаак, – сказала Люинь. – Огромное вам спасибо.

Последним из гостиной вышел Хуан. Из-за того, каким темным и морщинистым было его лицо, как заметно выпирал живот, он напоминал изображенного на старинной картине купца из Индии. Невзирая на внушительные габариты, двигался он живо и плавно. У него были густые усы, закрученные вверх. Темные кустистые брови отчасти смягчали пронзительный взгляд. В прихожую он вышел злобным, как волк, но, заметив Люинь, смягчился, широко улыбнулся, поспешил к ней и поднял над полом, как тогда, когда она была маленькая.

– Вы только поглядите! Мой зайчонок вернулся! – Он покружил Люинь в воздухе и поставил на пол. – Ты всё еще такая легкая! Тебя что, там, на Земле голодом морили? Или ты была разборчива в еде?

– Я же… я же танцовщица.

– И что? Танцоры тоже должны есть! Поправься немножко, и станешь танцевать еще лучше!

– Тогда я не смогу высоко прыгать.

– Подумаешь. Какой смысл скакать, как кузнечик? Ешь, что пожелаешь! А если у тебя на этот счет закончатся идеи, разыщи меня. Я тебе так скажу: твой дядя Хуан превратил еду в искусство. Тебе десерты вчера на банкете понравились?

– Еще как! Я две порции слопала!

– А-га! За десерты я отвечал. Самолично их отправлял в духовку.

– А я понятия не имела, что вы такой искусный пекарь!.. О, дядя Хуан. Я вчера слышала, как вы говорили про свою бабушку…

– Да ну? – Хуан расхохотался во всё горло.

Люинь была потрясена столь неожиданной реакцией. А Хуан продолжал:

– Зайчонок, ты должна понять: на переговорах нужно играть роль здравомыслящего взрослого, а кому-то другому нужно гостей слегка припугнуть – сыграть роль психа. Твой дед обожает здравомыслие, а это значит, что пугать людей приходится мне. А это ведь несправедливо, верно? Я жаловался Гансу и говорил, что нам надо было бы время от времени меняться ролями.

Хуан еще посмеялся, потом пообещал как-нибудь пригласить Люинь к себе на ужин и ушел.

Провожая его взглядом, Люинь не знала, что думать. Она прекрасно заметила, что веселость мгновенно покинула лицо Хуана, как только он от нее отвернулся. Его взгляд тут же снова стал пронзительным, бьющим насквозь. Он шагал, держа спину прямо – так прямо, что его туловище совершенно не шевелилось. Люинь помнила, что дядя Хуан всегда называл ее зайчонком, любил над ней подшучивать и часто спрашивал, кем она хочет стать, когда вырастет.

Теперь она знала ответ. «Когда я вырасту, я хочу научиться понимать не просто сами слова, а то, что за ними кроется».

В прихожей стало тихо. Люинь обернулась и увидела деда и Руди у двери гостиной. Они о чем-то негромко говорили. За большим, от пола до потолка, окном в конце холла была видна поверхность Марса. Лучи солнца падали так, что она казалась почти коричневой, а цветы колючей яблони отливали серебром. Казалось, дед и старший брат Люинь о чем-то спорят, но точно она понять не могла. Она видела, что взгляд деда необычайно суров. У него словно бы кровь от лица отхлынула. Таким встревоженным Люинь его видела редко. На самом деле, она помнила только эпизод из выпуска новостей после того, как деду удалось усмирить бунтовщиков в Совете. Только тогда он выглядел вот так. Тогда Ганс Слоун размашистым шагом вошел в Палату Совета и сел на стул посередине зала. Он не произнес ни единого слова, но шум мгновенно утих, как только законодатели увидели лицо Слоуна.

– …но принцип – это не то же самое, что линия, которую нельзя пересекать, – донесся до Люинь голос брата.

– Нет, это именно то же самое, – возразил дед. – Если линию можно пересечь, то и принципа никакого нет.

Тут Люинь поняла, что ее опасения не беспочвенны. Назревал кризис. Если переговоры провалятся, неминуема война. Землянам требовался управляемый ядерный синтез.

* * *

Войдя в свою комнату, Люинь бросила рюкзак около двери и улеглась на пол. Вторая половина дня у нее получилась долгой. Обрывки разговора, которые ей удалось услышать, были рваными, короткими, изобиловали техническими терминами, но этого хватило, чтобы она смогла оценить положение дел в общем и целом. Немного полежав, Люинь встала и рассеянно наполнила водой ванну. Лежа в ванне, окутанная паром, она предалась раздумьям.

Давно ей не доводилось слышать столь откровенной беседы о политике. Когда она была маленькой, такие дискуссии были частью ее обыденной жизни. В их доме часто собирались друзья родителей. Они говорили о политике, поглощая чашку за чашкой горького кофе и выводя на стены проекции карт. А на Земле с реальной политикой можно было столкнуться очень редко. Помимо акций ревизионистов, вспыхнувших за год до возвращения Люинь на Марс, большую часть времени она проводила в погоне за легкомысленными отвлечениями. Она словно бы жила внутри веселого пузырька с привкусом шампанского.