Гренадская революция. США против карибского социализма - Николай Николаевич Платошкин

автомобиль обходился уже в 6349 фунтов, хотя цена мускатного ореха за этот период удвоилась[81].

Обирали Гренаду (как, впрочем, и все остальные развивающиеся страны) и на бананах. По данным ЮНКТАД, в 1978 году из общей конечной цены продажи бананов производителям доставалось лишь 11 %, на налоги, упаковку, транспортировку уходило 26 %, зато посредники-оптовики (западные компании) клали в карман до 50 %. Всю международную торговлю бананами в 70-е году контролировали крупные монополии США («Юнайтед Брэндс», «Стандард Фрут», «Дель Монте»), Великобритании («Джест») и Италии («Нобоа»).

Так как все сельское хозяйство Гренады было ориентировано на экспортные культуры, в стране не хватало собственного продовольствия, которое приходилось завозить. В 1975 году приходилось экспортировать в два раза больше какао, чтобы купить такое же количество удобрений, как в 1974 году.

Неудивительно, что масса гренадских мелких фермеров никак не могла выбиться из бедности, несмотря на каждодневную тяжелую работу.

60-е годы ознаменовались серьезными изменениями в гренадской экономике. Появились промышленные предприятия (швейные и по переработке аграрной продукции) и количество занятых на них рабочих выросло в 1946–1970 гг в 1.5 раза, тогда как численность рабочей силы в сельском хозяйстве упала на 30 %, а в мелком бизнесе – на 47 %. Число мелких ремесленников и лавочников снизилось на 23 % – они не выдерживали конкуренции дешевых импортных фабричных товаров, а торговцев вытесняли из экономики посредническо-сбытовые монополии.

Если в 1946 году сельское хозяйство Гренады давало 40 % ВВП страны, то в 1971 году – треть. И, тем не менее, на селе все еще работало больше всего гренадцев – примерно 33 %, а экспорт сахара, какао, мускатного ореха и бананов представлял собой четыре пятых всех торговых сделок в стране.

Однако вся высвобождающая из аграрной сферы рабочая сила шла отнюдь не в промышленность, которая по-прежнему находилась в зачаточном состоянии, особенно на фоне соседнего Тринидада.

В 60-е годы Гренада стал популярным местом для туристов. На острове появились дорогие отели ведущих западных сетей. Правда и почти вся прибыль от туристов, останавливавшихся в этих отелях, тоже уходила за границу. Особенно сильное развитие получил круизный туризм. Улицы Сент-Джорджеса и пляжи заполнились богатой публикой активно щелкавшей дорогими фотоаппаратами. Туризм стал вторым по значению источником ВВП страны.

Однако даже бурное развитие туризма не смогло решить основную проблему страны – массовую безработицу.

По данным переписи 1960 года на Гренаде жили 88 677 человек – 40 660 мужчин и 48 017 женщин. Такое большое преобладание прекрасного пола по-прежнему объяснялось массовой эмиграцией мужского населения в поисках лучшей доли. Гендерная диспропорция вела к тому, что в стране по-прежнему большинство детей рождалось вне брака, и было огромным количество матерей-одиночек.

Только за три года (1958–1960 гг) с Гренады уехали 6.6 тысяч человек. В 1974 году население Гренады превысило 100 тысяч человек и страна заняла второе место по плотности населения среди англоязычных стран в Карибском бассейне после Барбадоса. По состоянию на 1960 год 52.7 % населения составляли негры, 42.2 % – мулаты, 4.2 % – индийцы. 0.8 % – белые.

Цвет кожи по-прежнему был напрямую связан с богатством и социальным положением. «Белизна» обычно означала крупное поместье или крупное денежное состояние. Цвет кожи также влиял и на конфессиональную принадлежность. 62 % белой и «светлокожей» элиты в 1960 году были англиканами, 22 % – католиками, 10 % – методистами. Но в целом по стране две три были католиками, 25 % – англиканами и 0.4 % – методистами[82]. Бедное население Гренады, таким образом, продолжало в массе придерживаться католического вероисповедания.

Сельское население как и встарь пользовалось в повседневной жизни диалектом французского языка – патуа. Но образование и вся деловая жизнь были построены на английском. Зачастую негритянская молодежь (особенно городская и образованная) стеснялась патуа, так как он считался «не модным» и напоминал о мрачных временах рабства.

Главной причиной массовой безработицы, помимо неразвитости промышленности, было сохранявшееся неравенство в распределении земли на Гренаде. Причем за послевоенное время, несмотря на широковещательные обещания Гейри ликвидировать эту несправедливость, ничего не изменилось. В 1946 году 46 % обрабатываемой земли на острове принадлежало крупным собственникам, в 1972 году – 43 %. Соответственно, многие из тех, кто мечтал завести свое дело в аграрном секторе, просто не имели для этого главного орудия производства – земли.

В 1977 году на Гренаде было 63 начальные школы (26.3 тысячи учеников), но лишь 16 из них считались государственными, остальными, как и в прошлом, заправляли различные церкви. Средних школ было всего 12 (4.5 тысячи учеников). Таким образом, большинство сельской молодежи по-прежнему не выходило за пределы начального церковного образования. Среднее профессиональное образование было представлено техническим колледжем, медицинским училищем и педагогическим колледжем. Высшие учебные заведения отсутствовали.

Появившаяся в 50–60-е годы городская торговая и чиновничья элита стремилась дать своим отпрыскам высшее образование и посылала их учиться за границу, как правило, на Ямайку (там находился Вест-Индский университет – своего рода кузница кадров для всех англоязычных стран Карибского бассейна), в Великобританию или в США. Большинство студентов стремилось навсегда остаться там, где училось, так как найти работу человеку с высшим образованием на Гренаде было очень сложно. Фактически единственной возможностью было поступить на госслужбу, но Гейри образованные люди были не нужны, и основным критерием при трудоустройстве в аппарат госуправления была личная преданность премьеру и готовность участвовать в отлаженной им системе тотальной коррупции.

Но в 60-е годы США и Великобритания ужесточили требования к иммигрантам и впервые в истории Гренады на остров стали массово возвращаться люди с хорошим высшим образованием.

В 60-е годы (особенно во второй половине десятилетия) почти все студенты ведущих западных университетов придерживались левых взглядов, в основном даже крайне левых. Хрущев, Брежнев и советский социализм в целом казались им слишком респектабельным и обуржуазившимся. Идолами студенческой молодежи были Че Гевара и Мао Цзедун.

Последнего молодые люди любили за «культурную революцию» в Китае (началась в 1966 году), когда «великий кормчий» демагогически провозгласил молодежь авангардом мировой революции, закрыл все университеты (как гнезда буржуазного образа жизни) и разрешил толпам молодых хунвейбинов громить музеи, редакции газет и бить собственных профессоров. Все это со стороны казалось новым, свежим и радикальным. Неудивительно поэтому было увидеть на улицах какого-нибудь французского или западногерманского города студентов, которые, подражая хунвейбинам, бегали кругами с печально известными красными цитатниками Мао и скандировали бестолковые, но броские лозунги «председателя» типа «Огонь по штабам!» или «Винтовка рождает власть!».

60-е годы были также расцветом антиамериканизма во всем мире, вызванным агрессией США против Вьетнама. Вся прогрессивная молодежь (а другой тогда почти и не было) сочувствовала героическому вьетнамскому народу и ненавидела американский