Здесь водятся драконы (СИ) - Батыршин Борис Борисович

Торговля шла на портовом жаргоне — невообразимой смеси английских, голландских и ещё каких-то слов. В итоге высокие договаривающиеся стороны разошлись, довольные друг другом — боцман отправился в таверну пропивать полученную горсть серебряной российской мелочи, Матвей же остался наслаждаться первыми в своей жизни «всамделишними», карманными часами. Голландец не обманул — механизм действовал исправно, отбивая тихим звоном «склянки» — каждые полчаса, не забывай только подзаводить пружину. Молодой человек быстро привык сверять свой режим со стрелками — вот и сейчас они недвусмысленно подсказывали, что Казанков уже разобрался со своими делами, и пора поторопиться в «штабную» хижину.

Матвей разочарованно крякнул — он-то рассчитывал всё же пострелять, благо очередная команда стрелков уже явилась на стрельбище. Аннамиты шли, построившись в колонну по два. Свои «Шасспо» они волокли кто на правом, кто на левом плече, а кто и вовсе перекинув через шею, как деревенские бабы носят коромысла. Инструктор, здоровенный русоволосы малый, ругательски подгонял своих подопечных, безуспешно пытаясь добиться, чтобы те хотя бы делали вид, что шагают в ногу. Юноша проводил процессию взглядом, повернулся и пошёл прочь, на ходу запихивая часы в карман.

Идти к «штабной» хижине предстояло через всё стрельбище; на противоположном его конце Матвей миновал воткнутые в землю длинные бамбуковые шесты. На шестах красовались узкие полотнища чёрного, белого и ярко-жёлтого цветы, изрисованные изображениями драконов. Разноцветная чешуя, оскаленные пасти, гребни, кроваво-красные устрашающие когти — всё это трепетало вместе с тканью на ветру так, что моментами казалось, будто драконы ожили и угрожающе извиваются, готовые броситься на проходящего мимо человека.

Матвей припомнил, как он удивился, впервые увидав штандарты с драконами — он-то искренне полагал, что подобные изображения характерны лишь китайской традиции. Казанков, который к тому времени успел почитать кое-что по культуре региона, где им предстояло действовать, развеял это заблуждение. Во-первых, говорил он, северный Тонкин граничит с китайскими провинциями, и влияние культуры Поднебесной ощущается здесь особенно остро. А во-вторых, и это главное, сами аннамиты, согласно древней легенде — потомки Дракона и Феи. Тысячи лет назад могучий сын Дракона по имени Лонг Куан поразил в поединке морское чудовище, обосновался на суше по соседству и взял в жёны прекрасную Фею Ау Ко. А от детей их пошёл народ, населяющий теперь и Кохинхину, и Аннам, и Тонкин — как, впрочем, и другие страны Индокитая.

Всё это было весьма увлекательно, конечно, но сейчас Матвею было не до древних мифов. У входа в «штабную» хижину он задержался — пришлось пропустить вперёд нескольких решительно настроенных аннамитов, вооружённых мечами и старыми французскими винтовками. Они конвоировали человека, европейца — судя по форменке, в прорехи которой проглядывала нательная рубаха в не по-российски крупную бело синюю полоску, французского матроса. Вид подконвойный имел самый жалкий: изодранная одежда, босые, черные от грязи, покрытые струпьями босые ступни, лицо в застарелых кровоподтёках и засохших струпьях. По всему было видно, что бедняга провёл в местной темнице (обыкновенной яме, вырытой в земле и прикрытой сверху решёткой, связанной из бамбуковых жердей) не одну неделю. Любопытно, подумал Матвей, зачем он понадобился Казанкову? Может, собирается допрашивать о французских канонерках, действующих на реке Красная? Что ж, в таком случае, Матвей скоро узнает все подробности — скрывать их от своего помощника Казанкову нет никакого смысла. А пока можно и подождать, пока штабс-капитан разберётся с пленным — и только тогда совать нос в «штабную» хижину.

Казанков перебрал разбросанные по столу листы и откинулся на спинку стула. Стул был самодельный — его соорудил из расщеплённых бамбуковых стволов судовой гальванёр, переведённый за отсутствием работы по специальности в отрядные плотники. У местных жителей походная мебель отсутствовала, как явление, и это стало головной болью боцмана «Манджура», взявшего на себя обязанности коменданта маленького русского лагеря. «Порядок в кают-компании должен быть, — назидательным тоном объяснял старший офицер, — и неважно, где она находится, на судне или в халупе этой аннамитской! Ежели ты боцман флота российского — так изволь обеспечить, а не кивать на местные условия!»

Таких стульев в «штабной» хижине (именуемой упомянутым старшим офицером «кают-компанией») было полдюжины, и на одном из них устроился сейчас Матвей. Кроме него и самого Казанкова в хижине никого не было.

— Сами посудите, друг мой, ну что такого мог этот тип рассказать о планах французского командования? В плен он попал далеко отсюда, при Фунчжоу. Да и давно это было, несколько месяцев назад — а с тех пор много воды утекло.

— Но всё же, не может быть, чтобы он совсем ничего полезного не знал? — продолжал допытываться юноша. — О чём-то ведь вы говорили с ним столько времени?

Офицер пожал плечами.

_ Ну, расспросил я его о французской эскадре: кто командиры, каково состояние кораблей, машин, орудий. Но проку от этого немного — то, что он знает, относится к эскадре Курбэ, из которой здесь, на реке только пара малых канонерок.

— Так зачем тогда этот лягушатник вам понадобился? Или это военный секрет?

Матвей прождал возле хижины часа полтора, не решаясь отлучиться на стрельбище, откуда снова загремели выстрелы — опасался, что Казанков тем временем закончит допрос француза и уйдёт по своим делам. И вот теперь никак не желал смириться с тем, что прождал, в сущности, напрасно.

— Какие могут быть секреты! — Казанков пододвинул собеседнику стакан в серебряном подстаканнике — остатки былой роскоши, спасённые из кают-компании погибшего «Манджура». — Да вы пейте, чай чёрный, китайский, заварен отменно. Самое то в здешнем климате…

Офицер хорошо понимал настойчивость своего юного протеже. Русский отряд уже вторую неделю торчал в лагере аннамитских повстанцев, и у всех руки чесались по настоящему делу.

— Штука в том, что он согласился нам служить.

— Служить? Нам? — Матвей поперхнулся чаем и закашлялся. — Кх-х… как это? Он ведь, хоть и пленный, а присягу давал своей Франции?

Офицер пожал плечами.

— Э-э-э, дюша мой, где Франция, а где Тонкинский залив! — Казанков усмехнулся. — На таком расстоянии многие вещи выглядят иначе даже и для офицеров, чего уж говорить об унтерах и нижних чинах! Вообще-то, винить их за это трудно — воевать на краю света, неизвестно с кем, неизвестно, за что… В таких условиях легко забыть не только о присяге, но даже и об элементарной дисциплине. И, судя по тому, что мы знаем о наших французских друзьях — с дисциплиной у них дела обстоят неважнецки. На крупных кораблях ещё ничего, терпимо а вот на судах речной флотилии — малых канонерках, паровых катерах, а так же среди пехотных солдат творится полнейший декаданс. Это ведь не Иностранный Легион, и не зуавы! Рядовые, унтера водку банановую хлещут почём зря, за девками аннамитскими бегают — а в караулах мух считают, винтовки грязью да ржой заросли. К тому же, Россия с Францией сейчас не воюют, так что этот… — Казанков справился со своими записями — … этот Клод Мишо, строго говоря, никакого предательства не совершает. Ну, попал в плен, ну поступил, чтобы аннамиты не прирезали, к нам на службу матросом-волонтёром — какая в том беда? Его даже в дезертирстве не обвинят… скорее всего.

— То есть он теперь нашу, российскую присягу примет? — спросил Матвей. Из прочитанных книг он твёрдо усвоил, что доверять перебежчикам не стоит — что бы там ни говорил Казанков, оправдывая французского унтера.

— Не обязательно. — офицер покачал головой. — У меня, как у командира судна, находящегося в заграничном плавании, есть право брать в команду вольнонаёмных матросов — при особой необходимости, разумеется. Сейчас именно такая необходимость и есть.

— И в чём эта необходимость? Вы же сами говорили, что он мало что знает!