Устрицы под дождем - Оксана Робски

Можно себе представить суши из супермаркета у метро.

Снова материны шаги.

Видимо, разговора не избежать. Ну, ладно.

Маруся села на диване, скрестив ноги.

– И знаешь, что еще? – спросила мать. Неужели мацареллу? Или крабовые фаланги?

Маруся молча ожидала ответа. Всем своим видом демонстрируя то, что не считает особым материнским подвигом покупать дочери ту еду, которая ей нравится.

– Если ты хочешь жить отдельно, живи. Мы согласны.

Она вышла.

Маруся не шевелилась.

Ну и отлично. Может быть, именно этого она и добивалась. Отец купит квартиру, даст денег… Или вообще в Лондон переехать? Вся тусовка сейчас в Лондоне.

А пока будет покупать, можно снимать. На Тверской. Поселюсь там с моей Великой Первой Любовью. И куплю собаку. Лысую китайскую собачку.

Она набрала его номер.

– Наконец-то! – закричал он. – Куда ты пропала? Я сбился с ног разыскивать тебя!

– Привет, – сказала она, расплываясь в довольной улыбке.

– Где ты была? – протянул он обиженно.

– У меня были кое-какие… – Она хотела сказать: «неприятности», потом «проблемы», но решила, что слово «дела » будет самым подходящим. – Дела.

– А позвонить нельзя было? – Его голос был все еще наигранно обиженным.

– Нельзя. Извини.

– Я думал, ты меня бросила.

– Огорчился?

– Ну, так… Шучу! Шучу! Я решил, что ты свалила куда-нибудь со своим папашей, и терпеливо ждал, когда ты вернешься.

– Правильно.

– Ты меня любишь?

– Люблю. А ты?

– И я. Не изменяла мне?

– Нет. А ты?

– Только о тебе и думал.

– Ну, а вообще что делали?

– Вчера зажигали.

– Да? Где?

– Сначала просто посидели, Макс подъехал, Лилька со своим, Саня с Гошей, выпили одиннадцать махито, Гоша с девушкой познакомился, а она в клуб ехала, в «Б2», и мы с ней все. Там зажигали по полной программе, Макс текилу заказал, Лилька на стойке танцевала, весело, жалко, тебя не было.

– А кто платил?

– То ли эта девка свою кредитку дала, то ли еще кто… я не понял. Но было круто. Потом поесть поехали…

– Слушай, ты меня вообще-то давно не видел, – перебила Маруся.

– Ты меня тоже. Какие предложения?

– Предложения?.. Знаешь что, давай завтра созвонимся.

– Завтра? – повторил он холодно.

Она промолчала.

– Ну, ладно, – протянул он. – Если захочешь меня увидеть – ты знаешь, где меня найти.

– Ладно. Целую тебя. Пока.

– Давай.

Маруся положила трубку. Не надо было звонить. Глупо.

Снова свернулась калачиком. Дотянулась рукой до плюшевого зайца, обняла его. Закрыла глаза. Может быть, заснуть? Проснуться, и все будет по-другому. Как по-другому?

Она никому не должна рассказывать про сумасшедший дом.

Она и не расскажет. Она вообще лучше бы забыла о нем.

Она не расскажет папе про Ирину.

Почему?

Чтобы там никогда не оказаться снова? Или есть еще какая-то причина?

Все эти люди, с их деньгами… Они сидят здесь со своими сумасшедшими домами, страхами… Почему бы им не уехать в Лондон? Разве не для этого зарабатываются деньги? Или денег кажется недостаточно? Или Лондон становится скучным, раз в них нет сумасшедших домов? Хотя наверняка есть.

А у них сейчас ужин. Интересно, что дают? Что готовит бабушка девушки с хвостом? Что-нибудь вкусное.

Маруся встала и пошла на кухню.

Мать мыла посуду.

Нашла суши в холодильнике. Хорошо, что соевый соус прилагался к упаковке.

Покрутила коробочку перед глазами. Прочитала: роллы с лососем. Ни «калифорния», конечно, но тоже ничего.

Начала выдвигать один за другим ящики. Обычно к такому набору еще и деревянные палочки прилагаются. Их, наверное, куда-нибудь засунули в шкаф, решили, что они не нужны.

– Что ищешь? – спросила мать, не поворачивая голову.

– Палочки, – буркнула Маруся.

– Палочек нет, извини, – зло сказала мать.

Маруся переложила суши на тарелку, взяла вилку.

Очень удобно: все четыре зубца полностью погружались внутрь роллов; суши становились похожи на эскимо на палочке.

Хорошо, что никто не видит этого позора.

Как и ожидалось, они оказались отвратительными. Повар в супермаркете, наверное, одной рукой пироги печет, а другой суши заворачивает. И иногда путает: начинку для пирогов и рис для суши. А может, ему просто так больше нравится. Или, в целях экономии, вообще готовит из одного и того же. Если бы у Маруси был свой супермаркет, она бы так и делала.

Маруся поймала взгляд матери.

Надела еще один ролл на вилку.

Постаралась проглотить, не жуя.

Третий пришлось жевать.

Мать удовлетворенно наблюдала за дочерью.

На четвертый Маруся вылила весь оставшийся соевый соус.

Собирается она уходить в свою комнату?!

Мать тщательно вытирала стакан полотенцем.

Некоторые супермаркеты делают порции суши из четырех штук. Но, конечно, не этот, не у метро.

Мать пошла к себе.

Маруся с удовольствием выкинула последний ролл в открытую форточку.

Открыла холодильник, достала колбасу, воровато оглядываясь. Отрезала кусок так, чтобы он не был слишком маленьким, но чтобы и мать не заметила.

Докторская. Свежайшая.

И без хлеба отлично пошло. С огурцом. И холодной картофелиной, которую так вкусно было макать в соль.

Мать больше не выходила. Когда пришел с работы ее муж, Маруся уже спала.

31

Константин Сергеевич смотрел на пристегнутую к кровати Олю и не мог до конца понять, что же произошло.

Значит, Маруся не зря говорила, что она Маруся. А они держали ее здесь, думая, что у нее невротическая депрессия.

А говорят, в госучреждениях бардак…

Теперь все то же самое он должен говорить Оле.

Ангелина Петровна уехала на какой-то семинар, а он должен был разбираться с этой девушкой, мало чем, честно говоря, отличающейся от предыдущей.

– Отвязать вас? – спросил Константин Сергеевич.

– Как хотите, – сказала Оля.

– Я отвяжу вас. А вы обещайте мне вести себя хорошо.

Он осторожно расстегнул ремни.

Оля рывком вскочила, села, поджав ноги.

– Где я? Что это такое? Почему меня здесь держат? Кто вы такие? И где моя мама?

«Ну, точно, – подумал Константин Сергеевич, – все по новой».

– Ваше имя Оля? – уточнил он на всякий случай.

Она молчала.

– Ответьте, пожалуйста. Или я буду считать бессмысленным отвечать на ваши вопросы.

Оля медленно кивнула.

– Значит, Оля? – настойчиво повторил он.

Оля еще раз кивнула.

– Ну, отлично, – вздохнул Константин Сергеевич. – Итак, вы в отделении психотерапии.

Оля молчала. Она думала о том, что еще вчера в это время у нее была свобода. О которой она так мечтала. И которой так глупо распорядилась.

– Вам необходимо пройти курс реабилитации, – говорил доктор в белом халате, расстегнутом ровно настолько, чтобы была видна массивная пряжка ремня на его джинсах, в которые была заправлена такая же, как халат, кипельно белая рубашка.

– Где моя мама?

– В ближайшее время вы ее увидите.

– От чего это зависит?

Константин Сергеевич замялся…

– Что я должна делать? Вы же чего-то хотите от меня? Я-то ведь вам ничего не сделала? Значит, вы что-то от меня хотите!

– Ну… в общем-то…

Она ждала.

– Мы отвечаем за ваше психологическое состояние. С сегодняшнего дня и еще… какое-то время… год… или два… И… это не государственная программа, как вы, может быть, понимаете… Вам помогают частные лица… И ждут содействия от вас…

– Чем помогают?

– Ваше финансовое состояние и психологический комфорт…

– Почему я не могу выйти?

– Запущена некая программа… пока рано показывать вас общественности…

– Так что я должна делать? Сейчас! И когда я буду свободна?

– Свободна? – Константин Сергеевич пожал плечами. – Ну, смотря в каком смысле… вы, в общем-то, свободны… а делать… Сейчас за дверью сотрудники милиции ждут, когда вы готовы будете дать показания… Вы готовы?

– Показания?

Оля не совсем понимала, что от нее хотят.

– Вам надо будет ответить на их вопросы. Максимально честно и искренне. Вы ведь уже все рассказывали доктору, который лечил вас, как только вы сбежали.

– Рассказывала, – сказала Оля и подумала: «Не надо было».

– Им эти все подробности пока не нужны. Это не официальный допрос. Просто вы поможете найти вашего похитителя. Договорились?

Оля улыбалась. И молчала.

– Договорились? – переспросил Константин Сергеевич. – А я послежу, чтобы они не слишком вас утомили.

Сотрудники милиции оказались двумя пожилыми мужчинами в мятых пиджаках и с усами. У одного они были черные и пушистые, а у второго короткие и колючие.