Кодекс разведчика - Сергей Самаров

Не вижу, хотя так стремлюсь вниз… Ой, скорее бы…

Аркадий Ильич так и стоял рядом, поставив чашку с чаем на деревянный подлокотник моего кресла. А я руки на колени положила и поднять не могла, чтобы чашку взять. Заставить себя не могла руки поднять… Все время думалось о том, что я вот здесь осталась, я могу чай пить, а мама уже не может…

Мама уже не сможет никогда…

Вспомнилось, как мы с ней вечером пили чай, сидя на кухне. Не каждый день, но иногда, а бывали времена, когда и часто… Аркадий Ильич в большой комнате телевизор смотрел, он очень любит смотреть телевизор, и мама чай ему туда относила. Она ему тоже чайные шарики привезла, только совсем другие, не такие, как себе, и не такие, как мне… А мы с ней на кухне пили, без телевизора, в душевном спокойствии. Почти не разговаривая, при слабом свете декоративного бра. Но при этом свете на кухне было так уютно, и чай казался таким вкусным…

И этого тоже уже не будет никогда…

И никогда уже не буду я там чай пить… При свете бра…

Не смогу, потому что это будет мне напоминать, как мы с мамой сидели там, почти не разговаривая, но понимая друг друга, сидели и пили чай…

– Попей чай… Это тебя хоть чуть-чуть подкрепит…

Я все же нашла в себе силы, и чашку взяла в руки. И даже маленький глоток сделала. Чай показался совсем безвкусным. Гораздо, несравненно более безвкусным, чем простая вода… Более того, даже горьким, неприятным, и запах трав просто отвращал… Но я кивнула Аркадию Ильичу, показывая свою благодарность. А он все не уходил, словно ждал, когда я всю чашку выпью, и тогда бы он новую налил и принес…

Но, слава богу, позвонили по телефону, и он ушел в комнату к аппарату. Но вернулся быстро. Посмотрел, слегка морщась:

– Тебя… Твой мотоциклист…

Я совсем забыла о том, что Андрей есть на этом свете… Вот так вот, взяла и забыла… Две недели прошло, как мы поссорились… И я все ждала его звонка, с ума сходила от ожидания… И на работе ждала, и дома тоже… Все эти две недели, казавшиеся бесконечными… А после случившегося вчера я вообще про него не думала и не вспоминала, что он есть где-то, что существует, что тарахтит мягким громким баском его мотоцикл… Андрей просто как-то совсем из памяти выпал, совсем… И сейчас непонятно было, зачем звонит он и что ему нужно… Он же не может ничего вернуть…

– Я не хочу… Скажите ему, что я сейчас не могу разговаривать… У меня сил нет его слышать… Говорить ему…

Аркадий Ильич ушел, и я слышала, как он что-то говорит там, в комнате, долго говорит, объясняя, но слов разобрать было невозможно. Пусть говорит… Он человек обстоятельный и правильный, он все обскажет так, чтобы Андрей больше не звонил, потому что он не может ничего вернуть…

Пока Аркадий Ильич разговаривал, я глаза закрыла, потому что мне было больно от света, а встать и шторы задернуть не было сил. Может быть, и были силы, но невозможность встать была намного сильнее необходимости… Можно и с закрытыми глазами посидеть… Даже нужно… Так легче… Надеялась я где-то в глубине души, что Аркадий Ильич заглянет в комнату, увидит, что у меня глаза закрыты, и уйдет…

Но он назойливо вернулся и остановился против меня… Я и с закрытыми глазами это почувствовала и вздохнула…

– Андрей все приехать рвался… Я еле-еле смог ему объяснить, что тебе сейчас не до него… И мне тоже не хочется видеть посторонних, и рев его мотоцикла под окнами слышать не хочется…

Как он утомил меня… Заботливый, как мама, но он не мама… Он даже не папа мне… У меня свой папа есть… Мой папа, мой настоящий папа, никогда меня не утомляет…

Но и Андрея видеть я тоже не хочу… Я не могу его сейчас видеть, хотя раньше мне всегда нравилось сидеть на мотоцикле позади него, обхватывать Андрея за жесткое жилистое тело, и мчаться по улицам, обгоняя все машины подряд… Правда, его длинные волосы на ветру всегда сильно по лицу меня хлестали… Но я это терпела… А сейчас не хочу…

– Что мне для тебя сделать, боль ты моя?.. – спросил Аркадий Ильич. – Еще одна моя боль…

– Для меня? – переспросила я с легким удивлением, пытаясь словами, интонацией создать дистанцию. – Зачем что-то для меня делать… Ничего для меня делать не надо… Ничего… Меня в покое надо оставить… Вот и все…

– Я же теперь тебе… вместо… Я же… Теперь с тобой остался… Мы теперь только вдвоем…

Он не решился сказать «вместо матери» и не решился сказать «вместо отца»…

Мне было жалко его, такого надоедливого – сразу вспомнилось, что такой же надоедливо-заботливой была порой мама и очень утомляла меня своей опекой, но она – мама и потому имела на это право, а он только пытается ей подражать и свою заботу проявлять и не понимает, что ему этого делать не следует. Хотелось что-то едкое ответить… Но было его жалко… И я промолчала…

– Мне завтра таблетки принесут… Успокаивающие… Их без рецепта не дают… Трудно сейчас достать… Тогда легче будет…

Неужели я буду таблетками, химией какой-то память о маме из себя вытравливать…

– Не надо мне таблеток… Не надо мне ничего, никакой помощи не надо… – прошептала я устало.

– Кто же, кроме меня, тебе поможет?..

– У меня еще и папа есть… Он меня поймет и поможет…

Аркадий Ильич вздохнул. Недобро так вздохнул. Его откровенно раздражало упоминание о моем отце, я не видела, но чувствовала это, по каким-то неведомым мне вибрациям чувствовала его раздражение.

– Я все же думаю, что вопрос его ареста – это дело времени… Ему уже и второе обвинение готовы предъявить… Побег из-под стражи и нанесение увечий караульным – это тоже не шутка, хотя в сравнении с первым…

Про первое обвинение он, слава богу, ничего не сказал. Деликатно так скользнул в сторону, чуть ножкой не шаркнув… Но мне этого и не надо было. Мне достаточно голос было услышать. С холодными жесткими нотками, которые он скрыть не в силах. Наверное, такими голосами прокуроры любят говорить в суде…

– Аркадий Ильич, а откуда вы старшего следователя Шторма знаете? Это ваш старый приятель?.. – спросила сама для себя неожиданно. Должно быть, потому спросила, что эта мысль в голове у меня вертелась уже не первый час…

Я даже опухшие от слез глаза пошире открыла, чтобы лицо его увидеть и что-то понять…

Аркадий Ильич смотрел не испуганно и растерянно, как я ожидала, а зло, и мне даже показалось, что он готов с кулаками на меня броситься…

Но собой он всегда владел хорошо. И сейчас взгляд быстро приобрел мягкость, а сам он сказал нарочито небрежно, совсем не таким тоном, каким разговаривал все время, начиная со вчерашнего вечера:

– Откуда у тебя такие сведения?

– Я же видела, когда вы папе телефон диктовали, что фамилия в середине страницы – старая запись…

Он улыбнулся. Не слишком искренне…

– Мы с ним однажды сталкивались по деловому вопросу, но он меня, кажется, не узнал… Скорее всего не узнал, иначе он обязательно бы напомнил, как уже допрашивал меня… В качестве свидетеля… Лет пять, кажется, прошло… Может, даже больше…

Настолько нарочито сказал, настолько деревянным голосом, что я не поверила…

У меня были основания не верить. Эту записную книжку в тисненой кожаной обложке мама покупала Аркадию Ильичу в подарок на день рождения в моем присутствии.

Два года назад…

Я закрыла глаза, чтобы не превращать свой вопрос в дуэль и не обострять отношения раньше времени… Нам еще маму надо похоронить и не ругаться при ней, где-то здесь заботливым духом витающей…

Но Аркадий Ильич держался все еще напряженно, и я ощущала это даже с закрытыми глазами. Хорошо, что раздался телефонный звонок, и он поспешил в другую комнату. Очень торопливо поспешил, потому что сам чувствовал себя в ситуации взаимного обострения не слишком уверенно.

Но обратные шаги раздались быстро. В комнату он уже не вошел и только громко сказал из-за двери:

– Это тебя… Отец…

И я, для самой себя неожиданно бодро, поспешила к трубке в комнату, а Аркадий Ильич тут же ушел на кухню, показывая свою деликатность.

– Оля, у тебя все в порядке? – Голос папы звучал напряженно.

– Да. А что случилось?

– Будь осторожнее с Аркадием Ильичом… Я тебя прошу… Я еще ничего не знаю, но чувствую с этой стороны опасность…

– Хорошо, папа… – единственное, что я смогла ответить.

– Может быть, мне забрать тебя из дома?

– Нет, не надо…

– Когда похороны?

– Послезавтра.

– Я заберу тебя сразу после похорон… А ты, когда Аркадия Ильича дома не будет, позвони мне… Я тебе объяснить все равно еще ничего не смогу, но мне будет спокойнее… И вообще почаще позванивай, даже при нем…

– Хорошо, папа… – повторила я.

Я услышала шорох в коридоре. Значит, Аркадий Ильич не на кухне, а за углом, стоит и подслушивает, о чем я говорю с отцом. Хорошо еще, что слышит он только меня…

– Я чуть попозже тебе позвоню… Часа через два-три…

– Я буду ждать…