Тень - Карин Альвтеген

Герда Персон. Имя заполнило собой все пространство комнаты.

Герда.

Персон.

— Алло?

— Да-да, я слушаю. Не сомневаюсь, что вы все сделали правильно.

— Затем нужно будет принять решение по поводу квартиры. Вы, наверно, захотите прийти, посмотреть и, может быть, забрать что-то, прежде чем мы вывезем имущество?

Повисло долгое молчание. Слова застряли у него в горле, а его собеседница не понимала, почему он молчит.

Когда она опять заговорила, интонация изменилась. Голос звучал не так формально и более открыто.

— Простите, что загружаю вас этими деталями, мне бы очень не хотелось выглядеть бесцеремонной. Я соболезную вашему горю. Она была вашей близкой знакомой?

Он встал и подошел к окну. Посмотрел на Катаринское кладбище. Он действительно хочет получить ответ на свои вопросы? Конечно да, он так долго ждал этого дня. Но что, если ожидание стало для него важнее ответа? В последнее время все так хорошо складывалось. Что будет, если его жизнь изменится?

— Дело в том, что я…

Он замолк на полуслове. Невозможно после тридцати одного года молчания открыться в телефонном разговоре совершенно постороннему человеку.

— Дело в том, что мы не были знакомы.

Теперь стало тихо на другом конце, и он обрадовался паузе.

Она жила здесь, в Стокгольме. Все это время она была рядом.

— Вот как? Но вы когда-нибудь пересекались?

— Я не знаю.

Марианна Фолькесон замолчала, словно ждала продолжения. Кристофер понимал, что нужно сказать что-нибудь еще, но добавить ничего не мог.

— Это несколько странно, и я понимаю, что вы удивлены. Но, судя по всему, именно вы указаны в ее завещании. Вы ведь живете на улице Катарина-вестрагатан?

— Да.

— Значит, все верно.

— Но откуда она могла знать мой адрес?

— Я не знаю. Тезок у вас нет, и установить ваш адрес несложно.

Он вдруг понял. Ежемесячные переводы. Небольшая сумма, которая с тех пор, как ему исполнилось восемнадцать, находила его, где бы он ни оказался. Поначалу он думал, что деньги присылали приемные родители, но, когда он единственный раз после ухода из дома встретился с ними, они сказали, что не имеют к переводам никакого отношения.

В этом месяце перевод не пришел.

Внезапно на него всей тяжестью обрушилось слово, страшнее которого и придумать нельзя. Оно, словно осколок стекла, прорезало все слои его защиты.

Подкидыш! Ты подкидыш!

Тебя выкинули. Тебя не потеряли, потому что к случайной потере не прилагают записки с инструкцией. Так поступают, если сознательно хотят от чего-то избавиться.

Он почувствовал, как напряжение отпустило и по лицу потекли слезы. Он никогда раньше не плакал. Прикрыв рукой микрофон, он попытался собраться с духом, слезы не останавливались. Кристофер присел на стул у письменного стола. Собрав все самообладание, он предпринял попытку продолжить разговор.

— То есть вам неизвестно, откуда она могла узнать мое имя?

— К сожалению, нет. Понимаю, что это выглядит странным, но я проверяла реестры населения, и среди родственников Герды Персон вы не значитесь. Она была незамужней, бездетной и, насколько мне удалось выяснить, имела только одну родственницу — сестру, тоже бездетную, умершую в конце пятидесятых годов.

У Кристофера перехватило горло. Он выпрямился.

— Сколько, вы сказали, ей было лет?

— Сестре?

— Нет, Герде Персон.

Он слышал, как Марианна листает бумаги.

— Она родилась в тысяча девятьсот четырнадцатом году. Девяносто два.

Кристофер схватил ручку. Тут что-то не так. Девяносто два минус тридцать четыре получается пятьдесят восемь.

— Но в таком возрасте женщина не может родить ребенка!

В трубке наступила полная тишина. Кристофер с ужасом понял, что решал задачу вслух.

— Что?

— Нет, ничего.

— В девяносто два года? Не думаю, хоть наука сейчас и способна творить чудеса.

Кристофер проклинал свою неловкость. Она не должна знать, никто ничего не должен знать! Сначала нужно найти объяснение тому, что с ним произошло.

— Что мне сейчас нужно сделать?

— Вы имеете в виду с наследством?

Он имел в виду более важные вещи. Как получить информацию о Герде Персон и о том, как она узнала о его существовании.

— Да.

— Тут все просто. Мы назначим время, вы оцените оставшееся имущество и решите, как с ним поступить. Я могу подсказать различные альтернативы. Но сначала похороны, а квартира и остальное потом. Возможно, вы захотите присутствовать на церемонии?

Четыре недели до срока сдачи пьесы. Но она вдруг отодвинулась на самый задний план.

— Да, наверно.

— На похоронах мы сможем продолжить разговор. Я связывалась с семьей, в которой она работала помощницей по хозяйству до выхода на пенсию, и они обещали помочь с похоронами. Это, кстати сказать, семья писателя Рагнерфельдта. Если хотите, я могу дать вам телефон сына писателя, Яна-Эрика, я беседовала именно с ним. Возможно, вы тоже захотите расспросить его о чем-то. Я интересовалась, знакомы ли они с вами, мне ответили, что нет, но рассказать вам о Герде Персон они, наверное, в любом случае смогут.

Кристофер откинулся на спинку стула. Мысли кружились в голове, пытаясь за что-нибудь зацепиться. Он наследник Герды Персон, он обрел мать, которая оказывается не его матерью. Он наследник Герды Персон, с которой не знаком и которая не была его матерью, но которая, по-видимому, посылала ему деньги и знала, где он находится. И тут вдобавок ко всему Аксель Рагнерфельдт. Первейший из первых, человек-легенда.

Записав номер телефона Яна-Эрика Рагнерфельдта, Кристофер закончил беседу. Но звонить сыну известного во всем мире писателя он не собирался.

Что он ему может сказать?

Растерянность не уходила. Возникли новые вопросы. И новый шанс. Ворота в его тайный мир приоткрылись, появилась лазейка. Но он сомневался, хватит ли у него смелости войти.

Не сомневался он только в одном.

В том, что хочет получить объяснение, которое позволит ему простить.

— Что это, черт подери, значит?

Алиса отложила в сторону кроссворд и заглянула в бумагу, которую протягивал Ян-Эрик.

Он явился без звонка, открыв дверь своим ключом.

Она обрадовалась его приходу, но радость исчезла, когда Алиса увидела выражение лица сына. В обуви и уличной одежде он стоял от нее по другую сторону стола. Вид у него был угрожающий, Алиса никогда раньше не видела сына в такой ярости.

Ян-Эрик вел себя необычно, и Алиса растерялась. Под пристальным взглядом сына она взяла бумагу. Пальцы неохотно развернули лист, и ей хватило секунды, чтобы понять, что перед ней.

Алиса закрыла глаза. Опустила руку с ужасной бумагой, проклиная Акселя за то, что у него не хватило ума выбросить то, что так больно хранить.

— Почему, черт побери, вы мне ничего не рассказали?

Что она могла ответить? Ничего. Случилось то, что случилось, они решили солгать. Может быть, из чувства самосохранения. Установили барьер. Который не пропускал чувства и отодвигал горе. Только так в этой ситуации можно было сохранить рассудок.

— Отвечай!

— Я пытаюсь.

Она делала все, чтобы забыть. Старалась не углубляться в детали, которые услужливо подсовывала память. Снова и снова пыталась отогнать чувство вины из-за того, что упустила момент, не поняла, насколько все серьезно. Но есть голоса, которые заглушить невозможно. Их слышно всегда, при любом шуме. Никто не может остаться прежним после потери ребенка, особенно если ребенок ушел из жизни по своей воле. И то, о чем ты старался не думать в молодости, с годами напоминает о себе все чаще. Разговоры с дочерью, которые все было недосуг начинать и которые теперь не начнутся никогда. Внешне незначительные события, которые в совокупности привели дочь туда, где ничего уже нельзя изменить. Сняв очки, Алиса положила их на подлокотник дивана.

— Мы не знали причину.

Переменив позу, Ян-Эрик нетерпеливо ждал продолжения.

— Что тогда случилось? Она оставила какое-нибудь письмо?

Алиса покачала головой, провела рукой по лицу. Нет, письма Анника не оставила. Все, что она сказала своим поступком, выразить словами невозможно.

— Но вы должны были что-то заметить? Что-то случилось? Почему она сделала это? Она не могла вдруг взять и повеситься, для этого должна была быть причина.

— Ты думаешь, я себя об этом не спрашивала? Я проклинаю себя за то, что не понимала тогда, насколько ей плохо.

— Почему ей было плохо?

Вздохнув, Алиса положила бумагу на стол. Взяла одну из вышитых подушек и устроила ее у себя на коленях. Ее пальцы механически водили по линиям затейливого узора.

— Вразумительного ответа мы так и не получили. Все шло своим чередом. Но потом ее как будто подменили. Она была такой, как всегда, но однажды утром вдруг отказалась вставать с постели.