История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 2 - Луи Адольф Тьер

век и без того ужасала мир. Себастиани писал ему из Константинополя, что русских там ненавидят; что если бы турки имели хоть малейшую надежду найти опору в лице Франции, они сами бросились бы в ее объятия; что все части империи, годные по своему положению стать французскими, сами отдадутся Франции; что для этого следует договариваться не с Россией, а с Австрией; что соглашение с Австрией будет много выгодней и проще, независимо от того, захочет ли Франция раздела или сохранения Оттоманской империи, ибо при разделе Австрия попросит меньше, удовлетворенная тем, что Россия не получит на берегах Дуная вообще ничего, а при решении сохранить империю будет столь счастлива, что Франция получит ее содействие ценой весьма малых жертв. Все эти идеи, каждая из которых имела свою внешне привлекательную сторону, теснились в голове Наполеона, и он не хотел торопиться с вынесением решения по столь важному вопросу.

Наполеон задумал удовлетворить притязания Москвы не на Востоке, куда ее горячо влекло, а на Севере, куда ее влекло весьма слабо, и отдать русским Финляндию под предлогом выдвижения ее к Швеции. Финляндия действительно имела важное значение в свете подлинных европейских интересов, ибо если захват Молдавии и Валахии весьма тревожным образом приближал Россию к Дарданеллам, то присвоение Финляндии не менее тревожным образом приближало ее к Зунду. К несчастью, в то время как она расширялась таким достойным сожаления для будущей независимости Европы образом, в ее глазах подарок этот цены почти не имел. В реальности Наполеон давал много, но мало по видимости, а ему нужно было сделать ровно противоположное, чтобы по самой низкой цене расплатиться за новый союз, которому назначалось стать основанием всех его последующих предприятий. Он хотел верить, что удовлетворит Россию Финляндией, а решение в отношении дунайских провинций решил отложить, не разрушая, однако, надежд, которые ему надлежало поддерживать.

Ему также оказалось нелегко найти для Санкт-Петербурга подходящего посла. В конце концов он выбрал обер-шталмейстера Коленкура, профессионального военного, человека правдивого, здравомыслящего, достойного, весьма способного внушить почтение молодому императору, следовать за ним повсюду и маскировать, самой своей правдивостью, некоторое плутовство миссии, которая заключалось в том, чтобы не дать в итоге того, на что позволяли надеяться. Наполеон просветил Коленкура о том, что произошло в Тильзите, признался, что при всех стараниях удовлетворить императора Александра он в то же время не намерен делать ему слишком опасные для Европы уступки, и рекомендовал ему приложить все усилия для сохранения союза, на котором предстояло теперь строить всю политику.

В то же время Наполеон написал Александру, благодаря его за подарки и предлагая ему, в свою очередь, свои (прекраснейший севрский фарфор); настаивая на его помощи в восстановлении мира путем принуждения к нему Англии; прося тотчас отослать из Санкт-Петербурга послов Англии и Швеции; предупреждая о том, что французская армия займет Данию в силу союзного договора, заключенного с Копенгагеном, и торопя с выдвижением русской армии в Швецию для закрытия Зунда с обеих сторон; возвещая о вступлении многочисленных войск на испанский полуостров с целью окончательного его закрытия для англичан; заверяя, наконец, что он непричастен к заключению перемирия с Портой, ибо не одобряет его (что означало молчаливое согласие на продолжение оккупации дунайских провинций); сообщая, что ему еще требуется поразмыслить по вопросу сохранения или раздела Оттоманской империи, столь серьезному и важному для настоящего и будущего; что он предполагает углубиться в этот вопрос с Толстым и именно в ожидании его прибытия откладывает свой отъезд в Италию, куда тем не менее спешит отправиться. Кроме того, Наполеон сообщал императору и Румянцеву, что поручил министру Декре закупить в российских портах морского снаряжения на двадцать миллионов; что французский флот готов принять на обучение молодых русских дворян; и наконец, что 50 тысяч ружей наилучшей модели выделено в распоряжение императорского правительства, которое может послать за ними туда, куда ему будет угодно указать.

К несчастью, в покушении Англии на Данию Наполеон не только увидел случай расположить к себе Европу, но и нашел в нем предлог позволить себе новые предприятия. Он захотел воспользоваться продолжением войны для завершения всех задуманных им комбинаций. Без труда различая скрытое недовольство Австрии, Наполеон пожелал с ним покончить, чтобы чувствовать себя свободнее в своих действиях. Он с чрезвычайной любезностью принял в Фонтенбло брата императора Франца герцога Вюрцбургского, переходившего из одного княжества в другое и весьма желавшего сближения Австрии с Францией, дабы не страдать более от их ссор. Наполеон имел долгое и откровенное объяснение с этим государем, полностью ободрил его насчет своих намерений в отношении венского двора, у которого не хотел ничего отнимать и которому, напротив, желал вернуть крепость Браунау, оставшуюся в руках французов после вероломства, совершенного в отношении залива Каттаро. Наполеон заявил, что, поскольку залив Каттаро ему возвращен, он более не вправе и не заинтересован сохранять за собой Браунау, важную крепость на Инне, и что он просит только о сохранении военной дороги в Истрии, предоставленной ему ранее для прохода французских войск в Далмацию. Самое большее, чего он хочет, при условии согласия Вены, это небольшого спрямления границы между королевством Италия и Австрийской империей, чтобы она проходила по тальвегу[5] Изонцо. А после этого он ничего более не потребует и расположен тщательно соблюдать букву договоров. Наполеон добавил, что в вопросах общей политики он присоединяется к России с просьбой Австрии помочь ему восстановить мир, закрыв берега Адриатики для английской торговли, ибо ужасные события в Копенгагене делают это долгом всех держав. О Турции Наполеон упомянул вскользь, не выказав склонности принимать какие-либо решения в ближайшем будущем, однако дал понять, что на Востоке ничто не должно совершаться без согласия Австрии, то есть без сохранения ее доли в том случае, если Оттоманская империя прекратит свое существование.

Эти чистосердечные разъяснения, с радостью принятые герцогом Вюрцбургским и переданные Вене, вызвали там подлинное облегчение. Как бы Австрия ни сожалела об упущенном случае встать между Наполеоном и Рейном, когда он двигался на Неман, теперь, когда случай миновал, она не желала большего, как оставаться в покое. Известие о том, что можно вернуть Браунау, ничего не теряя в Истрии, и что, помимо этого, ничего не затевается в ближайшее время на Востоке, доставило бы Венскому кабинету настоящую радость, если бы при сложившемся положении вещей он был на нее способен. Потому Австрия выказала склонность сделать всё, что захочет Наполеон в отношении Англии, поведение которой в Копенгагене было столь гнусно, что даже Австрия была готова во всеуслышание осудить ее. Вследствие чего Меттерниху, послу Австрии в