Когда мы научимся летать - Геннадий Вениаминович Кумохин

оживленная, казалась совершенно пустой. Андрей перешел улицу и остановился в нерешительности.

Старуха-продавщица показалась ему подозрительной. Она сидела, несмотря на жару, закутавшись в большой клетчатый плед, и глядела прямо на него напряженными злыми глазами.

— Фу ты, ерунда какая, — сказал Андрей вслух, чтобы ободрить себя, но голос его прозвучал хрипло и неубедительно.

Он подошел к ларьку и попросил два пирожка с вишнями.

Старуха протянула ему ватрушку.

— Но я же просил два с вишнями.

Старуха молчит, как будто это ее не касается.

— Эй! — молчит.

Андрей уже повернулся, чтобы уйти, когда ведьма зашевелилась.

— Сдачу забыли! — прошамкала она и сунула ему что-то прямо в руку.

Форма и размер этого предмета совсем не походили на монету.

Андрей раскрыл ладонь и вскрикнул: в руке был белый гладкий камешек. Он швырнул камешек прямо в старуху и, шатаясь, вбежал в мастерскую. Сердце его бешено колотилось.

Он понял, что сошел с ума.

Рассказ этот так измучил Андрея, что он долго лежал без движения, закрыв глаза. Матери нужно было на работу, и она ушла. Братишка тоже куда-то вышел, оставив их вдвоем.

Девушка тихонько гладила больного по рукаву.

И вдруг какая-то новая мысль возникла в его больном измененном сознании. Он резко вскочил, подбежал к двери и запер ее на ключ.

— Вот, — сказал он, глядя на Иринку сумасшедшими глазами, — ты никуда не уйдешь отсюда. Ты будешь моей женой!

Он, как пушинку, поднял ее и понес.

Руки у него были словно из железа.

Девушка страшно испугалась, но у нее хватило мужества не вырываться и не кричать. И это спасло ее.

— Андрей, — сказала она очень тихо и ласково, — успокойся, ну успокойся. Тебе плохо. Когда-нибудь, потом, я стану твоей женой. А сейчас тебе нужно лежать. Ну, пожалуйста, милый!

Она уговаривала его, проводила ладонью по его лбу, и руки у него опустились. Он позволил уложить себя.

Девушка отперла дверь и вышла за калитку. Ноги у нее дрожали, она бессильно опустилась на лавочку и заплакала.

Андрея увезли в больницу в Полтаву.

Скоро закончился отпуск, и Иринка вернулась в Москву. Больше в Санжары она не приезжала.

Она не знала, как живет и что делает Андрей. Знакомая из их компании в Санжарах писала, что он полностью выздоровел и хорошо выглядит.

Может, быть.

Но если вдруг Иринка получала застающее ее врасплох письмо или телеграмму от Андрея с уверениями в любви и надеждой на скорое свидание — она ясно понимала, что он все еще болен.

Валька

Дом, в котором Берсеневы получили квартиру, был совсем новый, восьмиэтажный. Поэтому, хоть и въезжали они на месяц позже остальных жильцов, в нем еще сохранился запах новостройки: в подъезде пахло масляной краской, в лифте — лаком деревянной кабинки, а в квартире, — в квартире пахло всем одновременно.

— Ура, — закричала Иринка, — чур, я первая!

Она пробежала большую комнату и, открыв дверь, выскочила на балкон. Косички с огромными белыми бантами задорно подпрыгивали, и в этот момент Иринка сама была похожа на большую белую бабочку, неизвестно откуда взявшуюся в конце сентября.

И сердце у нее билось, как у мотылька — испуганно и радостно.

Далеко внизу рабочие укладывали асфальт на том месте, где должна была проходить проезжая часть улицы. А напротив уже высились новые, еще не достроенные дома, стояли краны, готовые поднять кирпичи на самый верхний этаж. Но сейчас, видимо, наступил обеденный перерыв, и стройка замерла.

Было слышно только, как идет дождь и ругаются на кухне мама с папой. Правда, они еще даже не ругались, а просто громко разговаривали. Иринке редко удавалось присутствовать при их ссорах. Ее просто выставляли на улицу.

Она привыкла к тому, что мнения родителей обычно не совпадают. То, что нравится маме — папа непременно ругает. И наоборот, она не довольна тем, что с горячностью защищает папа.

Зато сходились они в одном: Иринка должна прилежно учиться, не шалить, вовремя приходить домой, а главное — не мешать личной жизни своих родителей. На которую, папа с мамой были в этом твердо уверены, они имеют полное право.

— Ну, куда ты меня привез? — громко выражала свое недовольство мама, — это деревня какая-то, а не Москва: грязища по колено!

— Какая же это деревня? — защищал новый район папа, — вот погоди, через пару лет ты ничего здесь не узнаешь. А что касается грязи, то придется тебе походить в резиновых сапогах, пока дорожки не заасфальтируют. Ничего с тобой не случится.

— Нет, ты понимаешь, что говоришь? Может, прикажешь мне и в госпитале в сапогах появиться?

Мама даже задохнулась от негодования.

И хотя за окном капал редкий осенний дождик, в квартире Берсеневых явно запахло грозой.

— Бабушка! Я пойду погуляю, — попросилась Иринка.

— Погуляй, погуляй, детка. Хоть бы ребенка постеснялись, — это последнее адресовалось уже родителям.

Во дворе, по-прежнему, шел дождь. Он стал как будто даже сильнее и уходить далеко от дома девочке расхотелось.

Двор был тоже еще не заасфальтирован. В разбитой колее, действительно, как в деревне, стояли лужи.

С козырька над входом срывались холодные крупные капли.

Иринка подставила ладошку и загадала желание:

— Если упадет капля, пока я сосчитаю до десяти, — все будет хорошо.

Что означает это «хорошо», она еще не успела решить. Наверное, то, что происходит там, наверху, входило сюда тоже.

Капля разбилась на мелкие брызги. За ней последовала вторая, третья …

Пора было уходить домой.

Иринка вошла в кабину лифта и принялась изучать надписи против черных и красных кнопок на приборной доске.

Хлопнула входная дверь, послышался топот чьих-то ног, и в кабинку влетел мокрый курносый мальчишка с авоськой, в которой лежали два батона.

Иринка презрительно на него взглянула, а он ни с того, ни с сего покраснел, и спросил, стараясь, видимо, быть вежливым:

— Вам на какой этаж?

Иринка фыркнула про себя, но вслух ответила в тон вопросу:

— Нам на восьмой!

— А-а-а! — огорченно протянул мальчишка и нажал кнопку двумя этажами ниже.

— Б-е-е! — передразнила его Иринка и показала язык.

— Как дам! — замахнулся мальчишка, но не ударил, а только дернул за косичку и выскочил из лифта, хлопнув железной дверью.

Вечером из школы, куда ее отвел отец, Иринка пришла с новой подружкой Маринкой Самоделовой.

Маринка жила в их подъезде на первом этаже и уже успела со всеми перезнакомиться.

— Вон идет Валька Курочкин, — сказала Маринка, когда девочки вышли на балкон.

— Курочкин — Цыпленок! — закричала Иринка, узнав вчерашнего мальчишку, — цып-цып!

Валька задрал голову и только кулаком погрозил. Через пару дней они