Хорошие люди - Евгений Емельянов

— Есть много вещей, Станислав, которые нам положено делать, но мы не делаем их. Не каждый может, например, вырастить сына, посадить дерево и написать книгу. Нам положено беречь свое здоровье, но мы не всегда думаем об этом… Пей чай. Нам или всегда некогда, или просто лень.

Станислав с жадностью сделал большой глоток, обжегся, но испытал все же приятное ощущение, когда горечь и сухость ушли изо рта.

— Я дурак.

— Не казнись! Ты уже наказан. Главное, что все теперь позади. И теперь ты знаешь, что к чему.

— Знаю… Тамара Акимовна, у вас часы есть?

— Сейчас два часа.

— Ночи?! — ужаснулся Станислав и добавил тихо: — Конечно, ночи… — Он посмотрел на окно, словно хотел лишний раз убедиться в том, что на дворе ночь. — Мне нужно шагать.

— Куда?

— Домой, куда же еще… Отец, наверно, думает, что я снова сбежал. По всему свету ищет…

— Не ищет. Варвара Петровна присылала Юру… Я ему сказала, что ты ночуешь у меня.

Станиславу нравилось сидеть в этой уютной комнате, беседовать с Тамарой Акимовной, Пить чай с вареньем. Станислав не сразу даже вспомнил о том, что ему надо добираться до Вахтомино. Вспомнив об этом, он почувствовал, что ему совсем не хочется уходить отсюда.

Тамара Акимовна словно читала его мысли. Она сказала:

— До завтра, впрочем, еще далеко, поэтому спокойно пей чай и ложись спать.

— А отец?

— Я ж говорю: Юра прибегал. И вообще все всё знают. Успокойся. — Она повторила: — Все позади. Я надеюсь, что Клавдий Сергеевич тебя не тронет.

— Пусть только попробует.

Станиславу было легко разговаривать с Тамарой Акимовной. К концу беседы с ней он уже воспринимал эту женщину так же просто, как, скажем, Веньку Барабанова. Тамара Акимовна могла бы стать хорошим другом.

— Может, я все же пойду? Я вас стесню…

— Не выдумывай! Ложись и спи. Тебе утром в первую смену? Вот и спи. Скоро вставать…

Ночь продолжалась.

Станислав лег спать на той же самой кровати, на которой он обнаружил себя после пьянки с Вениамином Барабановым в железнодорожном буфете. Лежал и долго не мог уснуть, стараясь вспомнить, что было после того, как они покинули буфет. Но ничего вспомнить не мог, кроме ярко-красных губ Марины, которые что-то втолковывали ему, втолковывали, втолковывали…

В восемь часов утра Станислав стоял у станка и хмуро смотрел на груду заготовок, которые надо было обработать до обеденного перерыва.

— Настраиваешься?

Это был сменный мастер Вадим Кирьянович Рожков. Он улыбался, но — странное дело! — улыбка не могла смягчить серьезного выражения его глаз.

— Настраиваюсь вот, — ответил Станислав.

— Трудно, наверно?

— Почему вы так думаете?

— Ну как же… После праздника первой зарплаты… Да? Село у нас маленькое…

Станислав удивился: как быстро распространяются вести!

— Село маленькое, — повторил Рожков. — Чего бы ни случилось, все становится известно. Может, тебе сегодня лучше отдохнуть, а, Стас?

— Почему?

— Работать трудно будет.

Станислав пожал плечами.

— Это не работа. Это пустяк. И я не люблю отдыхать…

— Ну, смотри…

Рожков — высокий, сутулый — пошел по цеху, и Станислав Вахтомин смотрел мастеру в спину, стараясь справиться с угрызениями совести, которые снова дали знать о себе. Вздохнув, Станислав нагнулся и взял в руки первую заготовку из тех, которые надо было до обеда пропустить через рейсмус.

Станиславу еще не удалось переговорить с другом, который манипулировал у долбежного станка; Венька только раз, обернувшись, кивнул головой в знак приветствия и показал часы на руке, и постучал по ним пальцем, давая понять, что поговорить можно будет в обеденный перерыв. Станислав знал, что Веньку Барабанова нельзя оторвать от работы, что Барабанов очень долго раскачивается в начале смены, очень долго изучает чертеж (если операция сложная), очень долго складывает у станка заготовки, чтобы они всегда были под рукой; потом Барабанов включает станок и работает, не отвлекаясь, до обеденного перерыва.

До обеденного перерыва Станислав успел передумать о многом: о Тамаре Акимовне — она все больше и больше очаровывала его; об отце, который наверняка устроит сегодня скандал; о Веньке Барабанове (думал и смотрел на него); о Марине Фабрициевой, которая сказала ему что-то важное, но он не помнил, что именно. Станислав был уверен, что Марина действительно произнесла какие-то важные слова… Что же Марина Фабрициева сказала Станиславу Вахтомину?

В обеденный перерыв Вениамин Барабанов рассказывал:

— Ты опьянел почти мгновенно…

— Я никогда раньше не пил, — нашел нужным объяснить он.

— Потом ты стал много говорить.

— Надеюсь, не матерился?

— Обошлось без этого.

— Мне все время кажется, — сказал Станислав, надеясь, что получит отрицательный ответ, — что к нам подходила… буфетчица.

— С ней ты больше всего и говорил.

— О чем? — упавшим голосом спросил Станислав.

— Марина тебя узнала, подошла и поздоровалась. А ты решил выпить с ней на брудершафт и все допытывался, как ее имя-отчество.

— Как меня… ударило по голове.

— И еще ты у ней спросил, — безразличным тоном и не улыбаясь, продолжал Вениамин, — знаком ли ей Клавдий Сергеевич Вахтомин.

Если бы Станислава обвинили в более тяжких грехах, он бы не переживал сильнее, чем теперь. Он представил себе лицо Марины, свою пьяную физиономию, тон, каким разговаривал с буфетчицей, — тон этот не мог быть доброжелательным, и ему стало не по себе. Вениамин Барабанов рассматривал свои пальцы, словно никогда раньше их не видел, и тем же скучающим голосом продолжал рассказывать о том, как Станислав спорил с алкоголиком Петрищевым о смысле жизни, как долго отказывался уйти из буфета, настаивая на том, чтобы Марина Фабрициева пошла вместе с ним к отцу выяснять отношения, как в селе, куда они пришли поздно вечером, их встретила Тамара Акимовна и испугалась…

— Она правильно сказала мне вчера, — вздохнул Станислав. — Надо было взять бутылку водки и по-людски посидеть у нее. А?

— Можно было бы, — согласился Барабанов. — И у нас можно было бы, и у вас. Но так уж положено: надо в люди идти.

— Меня теперь всю жизнь совесть мучить будет.

— Не мучайся.

— Зачем мы поперлись на вокзал? — снова вздохнул Станислав.

И услышал в ответ барабановское:

— Так положено.

Рабочий день заканчивался, когда в цехе появился отец. Он постоял в дверях, отыскивая глазами Станислава, и двинулся в его сторону. Станислав приготовился к скандалу. Он решил даже на все обвинения отца отвечать одним словом: «Виноват!» Станислав и не мог бы найти другого слова, потому что действительно провинился перед отцом, — не потому, что выпил, а потому, что завел разговор с Мариной Фабрициевой.

Клавдий Сергеевич остановился и некоторое время смотрел, как сын работает. Потом спросил обычным голосом:

— Рейсмус осваиваешь?

— Освоил уже.

— Быстрый больно… Надо так освоить, чтоб с закрытыми глазами…

— С закрытыми опасно.

Клавдий Сергеевич с любопытством оглядел фигуру сына и отвернулся. Тихо спросил:

— Рожкова не видел?

— Здесь где-то.

И все-таки Клавдий Сергеевич не мог до конца сыграть роль, которую приготовил. Он скривил губы:

— Хорошо погуляли?

— Извини, отец.

Наверно, Клавдий Сергеевич не ожидал от сына таких слов, потому что снова замолчал, хоть и хотел сказать что-то резкое.

— «Извини»… — передразнил он сына. — «Извини»… Сначала напакостит, а потом «извини»…

— Так случилось, — Станислав включил станок. — Я не хотел. Я хотел чуть-чуть.

— Ладно, потом поговорим. Не видел, говоришь, Рожкова?

— Здесь где-то, — повторил Станислав.

А через полчаса, когда вторая смена приступила к работе, а первая собралась уходить, к Станиславу подошел Рожков.

— Стас, поговорить надо!

— Пожалуйста, Вадим Кирьянович.

— Не здесь. Пойдем в «красный уголок». Там нас ждут.

В «красном уголке» находились отец и Венька Барабанов.

— Вот, — сказал Рожков. — Твой отец хочет знать, почему вы вчера напились с Барабановым.

— Отец, я же тебе объяс…

— Ерунда то, что ты мне объяснил, — грубо оборвал сына Вахтомин. — Ты думаешь, что я уши развешу, олух царя небесного…

Станислав видел, что отец снова возбужден. Чем?

— Признавайся, Стас, — сказал Вадим Кирьянович. — Легче будет. Сними грех с души. — И улыбнулся.

— Я же говорю, — прозвучал бас Вениамина, — что во всем виноват я один. Я уволок Станислава на станцию. — Он повернулся к Вахтомину. — Меня и судите.

— В нашем обществе, — сказал Клавдий Сергеевич, — каждый сам должен отвечать за свои поступки. Ты, конечно, ответишь, Барабанов, за то, что столкнул с правильного пути молодого рабочего. Мальчишку. Хоть ты и сам еще… Но пусть и Станислав узнает, почем фунт лиха. — Вахтомин повысил голос: — Ты почему напился, Станислав?