Не-птица (СИ) - Дёмин Андрей

Монах кивнул.

— Тебя ограничивает мир, не позволяя раскрыть весь потенциал собственной души. Отрешившись от мира, я, волею Божией, выхожу за его границы. Всё, что от меня требуется — служить нашему Создателю и поддерживать порядок в монастыре. Служить бывает трудно, ведь человек слаб, но каждый раз, когда становится тяжело, я молюсь…

Иволга прищелкнула пальцами.

— Вот! Тебе тяжело без мира, ты чувствуешь, как давят стены!

Андрей поморщился, но ругать за выкрик не стал.

— …Молюсь, и становится легче. Чувствую себя на своем месте. Мысли не скачут, страх отступает. Я с Богом, Бог — со мной. Чего бояться? Какие границы могут остановить Его волю?

— Может ли он создать камень, который не в силах поднять? — сощурилась Ива.

— Ты пришла сюда, чтобы кидаться банальностями? — монах скрестил руки на груди. — И, если уж спросила, то да, может, и при этом останется всемогущим. В этом камне, кстати, кроется ответ на твой первый вопрос.

— Ну и? — насторожилась мелкая. — Что за камень?

— Человек, — ответил я.

Оба — и Иволга, и Андрей — повернулись ко мне так резко, что стало ясно: они совершенно забыли в пылу спора, что есть еще третий участник разговора.

— Человек, — повторил я, — Разгадка этой софистской теоремы давно известна. Чтобы создать неподъемный для себя камень, Бог должен сознательно ограничить свою волю относительно этого камня. Если верить Библии, Бог создал человека со свободой воли, на которую никто, даже Он сам, не мог покуситься.

Несколько секунд в воздухе царила тишина. Потом Ива уважительно хмыкнула.

— Шаришь! Хоть по тебе и не скажешь…

— Глеб прав, — подтвердил Андрей. — Именно это я и хотел сказать.

Иволга отошла от лавочки, глядя на ворота, из которых просматривалась улица с несущимися по ней машинами. Ворона, задремавшая было на ветке, чего-то испугалась и с громким «Карррр!» поднялась в воздух.

— Как глупо это… — наконец, медленно произнесла девушка. — Как глупо со стороны Бога было дать человеку свободу. И волю. Мы ведь совершенно не знаем, что с ними делать, Андрей. Мы в них запутываемся, теряем себя. Так много путей, так много выборов — и нет того, кто бы точно указал дорогу. Разве не глупость?

— Любовь, — ответил монах. — Дать человеку свободу — значит проявить к нему высшую, божественную степень любви.

Иволга повернулась, медленно, ломко, будто через силу. На её лице узкой трещиной замерла улыбка.

— Любовь божественному противоестественна. Было приятно поболтать, Андрюш, — и она пошла к выходу, больше не оглядываясь.

Я рванулся следом, но перед этим нужно было попрощаться, и я не знал, как. Жать руку священнику как-то неудобно… К счастью, Андрей понял меня, поэтому кивнул и быстро перекрестил.

— Беги. А то она глупостей наделает.

***

Ничего страшного Ива не натворила. Я догнал её по дороге домой, взял за руку, и дальше мы пошли вдвоем. Мелкая молчала, задавать ей вопросы не хотелось. Вместо этого забежали в продуктовый, купив Иволге любимое пиво и не менее любимый мармелад. Девушка чуть приободрилась, и до квартиры добрались без происшествий.

Дома Ива согрелась окончательно и, переодевшись в майку и шорты, устроилась у меня на коленях, обняв за шею. Теперь от нее пахло пивом, книгами и неизменными полевыми травами. Я уткнулся носом в красные волосы у виска, подруга хихикнула и чуть отстранилась.

— Щекотно же!

Я улыбнулся и залюбовался ее яркими глазками. Стрелочки Иволга рисовала красивые, всегда длинные и чуть поднимающиеся вверх на кончиках.

— Итак, что мы сегодня узнали?

— Что ты, оказывается, силен в бессмысленных богословских диспутах! — красноволосая ткнула кулачком под ребро и, качнувшись, рухнула на кровать, увлекая меня за собой.

Так мы пролежали еще какое-то время, прежде чем я снова спросил:

— Извини, но я случайно услышал, как ты молилась за Александру. Это?..

— Мама.

Я закрыл рот и прижал Ивушку к себе. Она приняла это с тихой благодарностью, потом завозилась, выскальзывая из рук.

— Что скажешь, насчет Андрюшки?

— Когда ты познакомила меня с Милой, я не удивился. Когда нашёлся друг-организатор концертов, я принял, как должное. Как ты умудрилась подружиться с монахом?!

Ива залилась звонким девчоночьим хохотом, глядя на моё ошарашенное лицо, а потом, отсмеявшись и поправив прическу, объяснила:

— Был период в жизни, когда мне совсем негде было ночевать. Пришлось проситься в ближайшую церковь. Так совпало, что ей оказался мужской монастырь.

— И как туда пустили такого бесёнка, как ты?

— Ну! Я совершенно ангельское создание!

Я выразительно хмыкнул.

— Короче, отиралась там с недельку, пока не нашла себе подходящее местечко, — быстро закончила Ивушка, — Так вот и встретила Андрея.

— У тебя удивительные знакомства!

Иволга грустно усмехнулась.

— Так бывает, когда шляешься по стране. Обрастаешь случайными людьми разной степени странности.

Я кивнул.

— Значит, монах — самый несвободный в твоем понимании?

— Ага! — свесившись с кровати, мелкая нырнула в свой рюкзак.

— Мне показалось, он, как раз, независим от мирских тревог и неприятностей. Так уверен в Боге…

— Вот именно! — выудив со дна сумки пачку тонких длинных сигарет, Ивушка извлекла оттуда одну никотиновую палочку, — Живет по выдуманным правилам, чтобы услужить выдуманному существу! Разве не глупость? — она щелкнула зажигалкой.

— Я же говорил: не кури в постели! — для убедительности я легонько пнул подругу в самую мягкую часть тела. Иволга преувеличенно громко взвизгнула и отпрыгнула к соседней стене.

— Изверг!

Усевшись у стены, она закурила долгими, неторопливыми затяжками. Сизые облачка дыма воспарили к потолку, пропитывая ментоловым запахом все вокруг.

— Почему ты не веришь в Бога? — спросил я.

Ива ответила не сразу — покатала сигарету в розовых пухлых губках, полюбовалась потертым телескопиком на мобильнике, и только потом снизошла:

— Загугли: «Кассиопея А».

— Мне не на чем гуглить!

Девушка молча передала ноутбук. Я открыл поисковик. Фотография, которую он мне выдал, поражала: россыпь космической красоты, оказавшейся, если верить Википедии, остатками взрыва Сверхновой. Зрелище приковывало взгляд.

— Красиво, да? — у носа качнулась тлеющая сигарета, а щеки коснулись щекотные бордовые пряди. — Теперь посмотри туманность Ориона.

Я послушно отыскал.

— Это похоже на космическую бабочку. Или на розу. Или на…

— Это ни на что не похоже, — перебила Иволга. — Абсолютная красота. «Кошачью лапу» еще покажи.

Эта туманность походила на язык пламени, распластавшийся по черной пустоте Вселенной. Завороженный, я пролистал еще несколько картинок, разглядывая фотографии космоса, которыми раньше не особо интересовался. Иволга тем временем прикончила сигарету и затушила бычок в пепельницу.

— Ну, как тебе?

— Захватывающе! Но на вопрос ты не ответила.

Мелкая вздохнула и перелезла через меня устраиваясь у стенки.

— Вот ты все это смотришь, а сколько еще человечество не открыло красивого? Сколько неизведанного там, в холодной глубине бесконечности! Мы наблюдаем за звездами, которые, может, миллионы лет назад погасли, а свет от них до нас до сих пор доходит! Верить в Бога — значит признать, что у этих звезд, туманностей и скоплений есть Создатель.

— Ну, допустим. И в чем проблема?

— Это значит, — негромко продолжала Ивушка, — что у него там, на небе, есть вся эта невероятная, до мурашек пробирающая красота. Это величие, бесконечное скопление тысяч тысяч миров!

— Ив, я не понимаю…

— И если у него всё это есть, — повысила голос подруга. Я почувствовал, как дрожат её пальцы, — скажи: зачем понадобилось забрать себе еще и мою маму?

Глава 10. Нелюбимая

Ноябрь закончился, да и декабрь в этом году как-то не задержался и пронесся мимо, как всегда, гремя празднично-рекламной мишурой, скидками и подарками за деньги. Морозы крепчали, снег поднимался по бокам дорог до щиколоток и громко хрустел под ногами, когда приходилось выползать из дома на работу и в магазин. Приближался Новый год.