Троецарствие - Иван Алексин

царь-батюшка, был! О трёх конь прискакал. Государево дело выкликнул. Так мы его со всем поспешанием за ворота и выпустили.

— Так давай опять поспешай, — сплюнул я с досады. — Вот догоню; я ему этим самым делом да по сусалам и врежу.

Каков наглец, а? Ещё и моим именем прикрылся! Ну, ничего, далеко не уйдёт. Не зря я заслоны вокруг города выставить приказал.

Богданов далеко и не ушёл. Опальный дьяк ещё и до леса добраться не успел, как ему навстречу конный разъезд выехал. Беглец круто повернул коня на Юг, надеясь уйти вдоль берега реки, но и тут ему не повезло. Ткнулась стрела в бездоспешную спину, выбила дух, разжимая пальцы на поводьях, потянула из седла к земле. А тут и мы по деревянному настилу копытами процокали.

— Вон он, государь! — азартно махнул рукой Никифор в сторону сбившихся в кучу всадников. — Поймали!

— Не поймали, а подстрелили, — резко развернул я коня. — Если убили, всех рядом повешу. Сказал же — только живым брать!

Богданов был жив. Задёргался при виде меня, непроизвольно пытаясь отползти, засучил ослабевшими руками, сминая траву.

— Не жилец он, государь, — распрямился над раненым Ефим. — Моя вина. Меня и казни.

— А он так и так, не жилец, — соскочил с коня я. — Мне главное, чтобы он до утра не умер.

— Так до утра, конечно, проживёт, — повеселел полковой голова (в отсутствии Подопригоры, командовать остатками его полка я поставил Ефима). — Может, и поболе протянет.

— Не, — возразил я. — Поболе пожить ему кат не даст. Аккурат с рассветом преставится, — и тут же забыв о Ефиме, перевёл взгляд на дьяка: — Ну, здрав будь, Иван Петрович. Вот и дозволил нам, Господь, с тобой свидеться. А я уж было и отчаялся, тебя найти. Хорошо Василий Григорьевич расстарался да у дружка твоего, Андрюшки Шерефединова, выпытал, куда ты задевался. Я сразу в Тверь и поспешил.

Богданов вновь завозился, захрипел в тщетной попытке выдавить хоть слово.

— Ефим, а он точно прямо сейчас не умрёт? — забеспокоился я, оглянувшись на своего ближника.

— Нет, Фёдор Борисович, не умрёт, — затряс тот головой. — Я этакие раны много раз видел. Из него просто дух, когда он с коня упал, вышибло. Если кат не перестарается, до утра точно протянет.

— Вот видишь, Ивашка, протянешь, — успокоил я своего врага. — А ты переживал. Ты, когда на дыбе корчится станешь, матушку мою, царицу Марию, вспоминай, — всмотрелся я в побагровевшие, с красными прожилками глаза. — Прощай. А ты Ефим проследишь, — повернулся я к голове, — чтобы палач не переусердствовал. Дотянет до утра, по-царски за меткий выстрел награжу.

— Так это, царь-батюшка, — замялся Ефим. — Не моя это стрела.

— А чья же?

— Так вон его, — кивнул он на смутно знакомого мне юношу.

— Архипка? — тут же вспомнился мне нескладный пленник, захваченный в плен после разгрома отряда князя Ушатого.

— Твой верный холоп, государь, — тут же бухнулся тот мне в ноги. И смотрит глазами преданного щенка.

Ну, хоть пользу приносить начал. Выходит, не зря в тот раз пожалел.

— Ладно, — махнул я рукой. — И тебя награжу. Будет тебе поместье.

* * *

— Ты как здесь? — споткнулся я на полушаге к гостю. — Ты же мёртв!

— Давно? — вошедший замер, едва заметно покачиваясь, склонил голову, демонстративно осмотрев себя со всех сторон: — Странно. Вроде с утра себя хорошо чувствовал. Или ваше величество этим заявлением тонко намекает, что сегодня меня казнят?

Я мотнул головой, словно надеясь, что смогу стряхнуть с себя наваждение. Не стряхнул.

Стоит себе как ни в чём не бывало и смотрит на меня с нескрываемым любопытством. А между тем, Густав Эрикссон Ваза, первый, несостоявшийся жених моей сестры Ксении, уже четыре месяца как в Кашине умер. Вернее это я был абсолютно уверен, что он умер. Так-то я за распутным недопринцем специально не следил. Просто не вписывался он в мои планы никаким боком. Он им только помешать мог. Поэтому, когда Никифор, памятуя о моём приказе, доложил о чудном, хорошо лопочущем по-русски иноземце, о том, что это будет Густав, у меня и мысли не было.

И что мне теперь с этаким подарочком прикажите делать?

Густав Эрикссон Ваза был фигурой неоднозначной и противоречивой. Рождённый вне брака незаконнорожденный сын шведского короля Эрика XIV, он тем не менее, после венчания Эрика с его матерью и её коронации, был официально признан отцом и стал шведским принцем. Но вскоре Эрика свергли с престола, а самого Густава, через несколько лет после этого, выпнули из Швеции со строгим наказом там больше не появляться. Вот он и колесил три десятка лет по всей Европе, пока мой батюшка этого скитальца на Руси не приютил, намереваясь на Ксении женить. В итоге, на сестре беспутного принца так и не женили, но и обратно на Запад не отпустили. Очень уж батюшке понравилось польского короля им «стращать», грозя провозгласить шебутного шведа ливонским королём и под этим предлогом вторгнуться в Прибалтику.

ЛжеДмитрий эту затею не оценил, посадив Густава под замок в Ярославле, но с воцарением Шуйского, фортуна вновь, казалось бы, повернулась к скитальцу лицом; Васька, очевидно, рассчитывая старой угрозой создания ливонского королевства, заставить польского короля Сигизмунда III отказаться от поддержки нового самозванца, освободил шведа, поселив того в Кашине. Вот только эту удачу Густав уже не пережил. Не знаю. Может королю эти угрозы надоели и по его просьбе иезуиты подсуетились или самому Шуйскому знатный пленник без надобности оказался. А только в феврале этого года Густав неожиданно скончался.

Но в этой реальности всё пошло не так. То ли я бабочку не в том месте раздавил, то ли Густав на фоне более крупной, в моём лице, проблемы, на себя внимание польского короля не обратил.

Я окинул скептическим взглядом, продолжавшего топтаться у порога гостя. Мда. Опять что-то не по плану пошло. Возись теперь с ним!

— Я вижу ты мне не рад, ваше величество, — сделал правильный вывод из увиденного швед. — А меня так порадовало известие, что ты остался жив и вернулся. Я даже пытался сбежав в эту как её… — Густав щёлкнул пальцами. — В Кострому. Но эти варвары даже не дали мне покинуть это недоразумение,