Пулемет для витязя - Антон Николаевич Скрипец

торчит чуть не по самое оперение всаженная стрела. Другая, туго свистнув в воздухе, достала пытающегося подняться с земли всадника. Еще один конник, пропахав борозду в земле, громыхнулся чуть в стороне, там, где, выставив ощетинившийся копьями строй, встали другие лучники. Тот, что несся следом, перемахнув через бьющееся в траве животное, всем весом обрушился на пику. Людской крик смешался с пронзительным визгом животного. Еще три всадника не успели подобраться к ним, рухнув под ноги скачущим следом коням. В мгновение ока перед строем Тверда образовалась исходящая воплями и кровью, перемалывающая тела куча-мала. Но и она достаточной препоной для сдерживания кавалерийской атаки стать, конечно, не могла. Особенно если учесть, что тающую сотню Лемеха зажимали с боков и грозили вот-вот взять в тиски перегруппировавшиеся задние ряды пешей рати. И в тот миг, когда по давящему центр отряду нападающих прошла волна перестроения и на измочаленных дружинников Лемеха из задних рядов вдруг обрушилось несколько десятков настоящих нордов, на Тверда вынеслись сразу двое всадников. Тут же, словно невидимой рукой могучего великана, из седла смело одного из наездников. В ухе его торчала стрела.

Но помочь чем-то еще Туман попросту не успевал. Обогнув наконец с фланга обескровленный строй киевлян, к вершине холма с его хлипенькой тележной крепостицей вывалилось несколько десятков орущих, окровавленных и исходящих бешенством лиходеев. Первых двух он уложил, едва они бросились в тыл лемеховой сотне. Третьему всадил оперенное угощение прямо в раззявленный рот, когда тот, смекнув, что не все еще очаги сопротивления подавлены, кинулся к возу. Лук и впрямь оказался сработан на славу. Иначе навряд ли очередная его стрела так легко прошила бы щит следующего татя, а вместе с ним и горло его владельца. Пригвоздив к земле еще троих, четвертого Туман отправил катиться вниз по склону, поразив почти в упор. Подпрыгнул, пропуская под ногами рубящий удар секирой, который по задумке должен был оставить его хотя бы без одной ноги. Когда хозяин боевого топора молодецки размахнулся еще раз, лучник всадил ему стрелу в задранную руку. С воплем бородатый пешец выпустил из омертвевшего кулака оружие, выронив его прямо на голову своего же соратника. Кожаный шлем, не укрепленный поверху железной полосой, с тошнотворным чавком вмялся в голову. Снизу, откуда-то из-под ног, вдруг раздался дикий крик, переходящий в судорожное взбулькивание. Краем глаза Туман, который своему нанимателю помочь уже не мог ничем, увидел, как из-под воза багром, зацепив стальной крюк снизу за челюсть и в окровавленные ошметки изорвав второй подбородок, вытащили захлебывающегося кровью Путяту. Вытащили — и что тушу на колоде изрубили топорами.

Обернувшись на звук громыхнувшего настила телеги, Туман нос к носу встретился с заскочившим на повозку одноглазым татем. Тот поспешил коротким замахом рубануть клевцом.

Тверд еще успел увидеть, как на холме окружили Тумана и тот, по касательной отбив рогом лука метивший ему в голову узкоклювый молот, набросил тетиву на затылок влезшего на воз врага, оттянул ее — и отпустил. Кровь из вмятого носа брызнула настоящим царьградским фонтаном, а нападающий вылетел из телеги. Захватив, правда, заодно и намотанный на его окровавленную рожу лук. Именно в этот миг на самого Тверда обрушился страшной силы удар. Воздух вышибло из легких, руки онемели так, словно их вырвало с мясом из плечей, спину пронзила резкая боль. Падая, он успел подумать, а не с такой ли силой, случаем, бьют тараном в ворота осажденного города? Земля, со всего маху долбанувшая по спине, выбила из груди весь воздух. В глазах потемнело, в ушах забухали молоты, а рот наполнился чем-то солоноватым с привкусом железа. В полузабытьи валяясь на измочаленной сапогами и копытами траве, он мало чего соображающим взглядом смотрел, как строй его копейщиков, принимая на себя всю силу конного удара, рушится и распадается. Кому-то из лучников повезло куда меньше, чем ему: одних стоптали копытами, другие валились, заливаясь кровью, от секущих и крушащих ударов железа. Но были и такие, кто ввязывался в рукопашную со спешенными уже врагами. Правда, численный перевес был далеко не в их пользу.

Но задачу свою его лучники все же выполнили.

Конница, и без того не особо многочисленная, захлебнулась в собственной крови. В тыл прижимающимся к макушке холма остаткам строя Лемеха прорвался добро, если десяток. Да и тех не забывал встречать как-то умудрившийся остаться живым и даже где-то нарывший еще один лук Туман. Сеча строй на строй постепенно переросла в резню, распавшуюся на отдельные островки. И островков княжьей дружины в этом разлившемся половодье смерти становилось все меньше. Преодолевая гул в башке и пытаясь удержать внутри подступивший к горлу комок непонятно чего, Тверд, пошатываясь, воздел себя на ноги. К нему тут же, будто только того и ждал, подскочил орущий и скалящийся норд. Вернее, тать, восхотевший казаться нордом.

— Кто ж вы такие, язви вас в корень, — прохрипел Тверд, заученно уводя плечо с линии широкого взмаха топора и обрушивая на затылок проскочившего мимо недовоина свое закованное в железо предплечье. Удар следующего смерда он принял на обух секиры и, крутанув ее перед его носом, с шумным хэком вогнал лезвие прямо в дрянной кожаный панцирь. Смотреть в стекленеющие глаза времени не было — супостатов вдруг навалилось великое множество. Со всех сторон. Выбив одному зубы топорищем, вогнав другому нос в глотку коротким выпадом обуха, разворотив третьему остатки излохмаченного щита вместе с рукой и ребрами, секиру Тверд оставил в колене четвертого. С мокрым хряском нога татя подломилась, разваливаясь под штанами на две части, а ее обладатель с жутким завыванием рухнул на землю. Следующий выпад Тверду пришлось отбивать уже чем придется. Вернее, принимать метящий в голову меч из худого железа на стальную перчатку наруча. Левую руку под ней окатило огненной волной рвущей боли. Закусив губу, он подумал даже, что шуйцу его, скорее всего, постигла та же участь, что и колено давешнего калеки — ее попросту отсекли, и лишь рубаха да доспех не дают ей отвалиться и шмякнуться в траву. Спустя миг громыхнулся на землю он сам. Удар сзади, от которого потемнело в глазах, едва-едва не выбил из него жизнь. А вот последовавший следом за ним, добивающий, рвущий плоть и крушащий кость, нанесенный в спину, жизнь его, по всему выходило, и оборвал. Сквозь огонь невыносимой боли в груди и клокотание хлынувшей горлом крови он подумал напоследок, что столкнулись они все-таки с простыми головорезами, а вовсе не с нордами. Любой уважающий себя викинг не стал бы добивать в