Однокурсники - Эрик Сигал

— Как я могу это прочесть, чувак? Тут же по-гречески написано, — возмутился он.

— Тогда попросите мисс Харрисон прочитать это для вас.

— А ты, официант, не впутывай мою подругу в свой бардак.

— Пожалуйста, Алан, это мой друг. Мы вместе изучаем классическую филологию. И он прав.

Сара указала на запись, сделанную рукой миссис Ламброс, где против фамилии «Девенпорт» стояло время: восемь вечера, четверг.

— Наверное, ты забыл сказать, что желаешь заказать столик на следующий день.

— Сара, да что с тобой, черт возьми? — вспылил Алан. — Неужели ты больше веришь каракулям какой-то безграмотной женщины, чем моим словам?

— Простите, сэр, — сказал Тед, сдерживаясь изо всех сил. — Уверен, моя мать не менее грамотная, чем ваша. Просто для письма она предпочитает использовать свой родной язык.

Сара попыталась прекратить этот спор, который все больше приобретал неприятный оттенок.

— Перестань, Алан, — тихо произнесла она. — Пойдем есть пиццу. Я ведь сразу тебе предлагала.

— Нет, Сара, это уже дело принципа.

— Мистер Девенпорт, — сказал Тед спокойно, — если вы прекратите шуметь, я предоставлю вам первый же освободившийся столик. Но если вы и дальше будете так отвратительно себя вести, я просто вышвырну вас ко всем чертям.

— Прошу прощения, гарсон, — отозвался Алан. — К твоему сведению, я на третьем курсе Школы права и изучаю юриспруденцию, а поскольку я совершенно трезв, то ты не имеешь права меня выставлять. А если попытаешься, я засужу тебя и ты останешься без штанов.

— Это вы меня простите, — ответил Тед. — Возможно, вы и изучали какие-то заумные концепции в своей Гарвардской школе права, но сомневаюсь, чтобы вам были знакомы постановления городских властей Кембриджа, которые позволяют собственнику выгнать на улицу любого человека, трезвого или пьяного, если он нарушает порядок.

Теперь Алан понял, что дело оборачивается противостоянием не на жизнь, а на смерть, а победителю достанется Сара.

— Ну давай, попробуй, выкинь меня! — выкрикнул он.

Мгновение никто не двигался. Было ясно, что оба соперника готовятся вступить в сражение.

Дафна почувствовала, что поведение брата ставит под угрозу все их доныне безбедное существование, и шепнула:

— Пожалуйста, Тедди, не надо.

— Может, ты выйдешь отсюда, Алан? — раздался голос.

Алан вздрогнул, так как не ожидал от Сары таких слов. Он зло посмотрел на нее и резко ответил:

— Нет! Я собираюсь остаться здесь и поужинать.

— Ну и ешь тогда один, — бросила она и вышла наружу.

Пока Дафна Ламброс снова и снова шептала слова благодарности Господу, Тед ворвался на кухню, где стал бить кулаками по стене.

В ту же минуту появился отец.

— Ti diabolo echeis, Theo? Что за постыдное поведение? Ресторан полон, посетители жалуются. Ты хочешь меня разорить?

— Я хочу умереть! — закричал Тед, продолжая биться о стену.

— Тео, сын мой, мой первенец, нам надо зарабатывать на жизнь. Умоляю тебя, вернись в зал и обслужи столики с двенадцатого по двадцатый.

Тут Дафна приоткрыла дверь и заглянула на кухню.

— Эти местные такие раздражительные, — сказала она. — А что с Тедом?

— Ничего! — взревел Сократ. — Возвращайся к себе за кассу, Дафна!

— Но, папа, — робко ответила она, — там одна девушка хочет поговорить с Тедом, ну та, что была вроде судьи во время схватки.

— О боже! — вырвалось у Теда, и он шагнул в сторону мужской уборной.

— А теперь ты куда направился, черт бы тебя побрал? — рявкнул Сократ.

— Причесаться, — сказал Тед, прежде чем испариться.

Сара Харрисон скромно стояла в уголке, кутаясь в пальто, — она слегка дрожала, хотя в помещении было жарко.

Тед подошел к ней.

— Привет, — сказал он с беспечным выражением лица, которого добивался неистовыми репетициями перед зеркалом.

— Знаешь, мне так жаль, я даже передать тебе не могу, — начала она.

— Все в порядке.

— Нет, позволь мне объяснить, — настояла она. — Этот тип — невыносимый сноб и зануда. И всегда был таким — с первой минуты нашего знакомства.

— Так зачем ты встречаешься с таким парнем?

— Встречаюсь? Мне просто подстроили встречу с этим двуногим. Знаешь, как это бывает: его мама знакома с моей мамой.

— О, — произнес Тед.

— Родителей, конечно, нужно слушаться, но всему же есть предел! И если моей матери еще раз захочется с кем-то меня познакомить, я скажу, что лучше пойду в монастырь. Слушай, а ведь он такой засранец, правда?

— Да, — улыбнулся Тед Ламброс. Затем наступила неловкая пауза.

— Ну… прости, — еще раз извинилась Сара. — Наверное, я отвлекаю тебя от работы.

— Пускай хоть все помрут с голоду, мне все равно, лишь бы с тобой разговаривать.

«О боже, — подумал он. — Как это у меня сорвалось с языка?»

— Мне тоже, — застенчиво произнесла она.

Из суматохи переполненного зала ресторана отец воззвал к сыну по-гречески:

— Тео, приступай к работе, или я прокляну тебя!

— Думаю, тебе лучше идти, Тед, — тихо произнесла Сара.

— Можно, я сначала задам тебе один вопрос?

— Конечно.

— А где Алан сейчас?

— У чертей, наверное, — ответила Сара. — По крайней мере, я его к ним послала.

— Значит, сегодня вечером ты свободна, — широко улыбнулся Тед.

— Тео! — бушевал отец. — Я прокляну тебя и детей твоих детей.

Не обращая внимания на все возрастающие угрозы родителя, Тед продолжил:

— Сара, если ты подождешь еще часик, я бы хотел пригласить тебя поужинать.

Ответ ее был очень краток:

— Отлично.

Все ценители хорошей кухни знали, что в «Ньютаун-гриле» за площадью Портер подавали лучшую пиццу в Кембридже. Именно туда в одиннадцать вечера Тед привез Сару (в отцовском разбитом «шевроле-бискейне») на первый ужин в качестве свидания. Все свои дела в «Марафоне» он закончил с молниеносной быстротой, летая на крыльях любви.

Они сидели за столиком у окна. Красная неоновая вывеска на улице то и дело вспыхивала, отбрасывая свет на их лица, из-за чего все происходящее походило на сон. Собственно, Теду почти не верилось, что это явь. В ожидании пиццы они оба потягивали пиво.

— Никак не пойму, зачем девушке вроде тебя соглашаться на свидание вслепую, — сказал Тед.

— Это же лучше, чем сидеть в комнате и зубрить в субботний вечер, разве нет?

— Да тебя, наверное, осаждают со всех сторон приглашениями. То есть я всегда считал, что ты нарасхват и занята аж до конца тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года.

— Это один из главных гарвардских мифов, Тед. Вечерами в выходные дни половина девчонок Рэдклиффа сидят по своим комнатам с несчастным видом, ибо все мальчики в Гарварде, видите ли, вообразили себе, что кто-то другой уже пригласил их куда-нибудь. А девушки из Уэллесли между тем ведут весьма бурную жизнь, развлекаясь напропалую с парнями.

Тед был поражен.

— Вот черт, если бы я только знал. Ты же никогда не рассказывала…

— Видишь ли, такие разговоры не очень-то сочетаются с греческими глаголами и английскими булочками с маслом, — ответила она, — хотя иногда меня так и подмывало тебе сказать.

Эти слова привели Теда в полное замешательство.

— Знаешь, Сара, — признался он, — мне до смерти хотелось пригласить тебя на свидание — с первой же минуты, как я тебя увидел.

Она смотрела на него, глаза ее внезапно заблестели.

— Ну и почему, черт возьми, ты тянул так долго? Неужели боялся? — спросила она.

— Уже нет.

Он припарковал «шевроле» перед Кэбот-холлом и проводил девушку до самой двери. Затем положил руки ей на плечи и посмотрел прямо в глаза.

— Сара, — произнес он твердо, — ради этого я целый год терпел английские булочки с маслом.

И он поцеловал ее со всей страстью, которую приберегал для нее в тысячах мечтаний.

Она ответила на поцелуй с неменьшим пылом.

Когда он наконец отправился домой, им владело такое возбуждение, что ноги будто сами несли его, едва касаясь поверхности земли. Вдруг он резко остановился. Вот черт! Машина-то осталась перед Кэбот-холлом! Он бросился назад, чтобы забрать ее — в надежде, что Сара не заметит его дурацкой оплошности, выглянув из окна.

Но в это время глаза Сары Харрисон ничего не видели. Девушка неподвижно сидела на кровати и пристально смотрела перед собой.

Заключительные стихи, которые они разбирали на занятии по древнегреческой литературе, принадлежали автору, известному отнюдь не благодаря любовной лирике, — Платону.

— По иронии судьбы, — заметил профессор Хавелок, — философ, который изгнал поэзию из своего Идеального Государства, был автором, может, самого совершенного лирического стихотворения из всех, которые когда-либо появлялись на свет.