Убей-городок. Книги 1-2 - Евгений Васильевич Шалашов

адрес. Пятнадцать суток дают не часто, а если дали — стало быть, заработал. И про ружье, которое я изымал — про это тоже знаю.

Теперь — а что я не знаю? А я не знаю, что это за личность. Теоретически, мог он свои сутки заработать случайно, а сам по себе — милейший человек. Я ведь могу и ошибаться. Не факт, что злоумышленник решил отомстить участковому за изъятие ружья. Получается, надо его проверить по месту жительства.

Общеизвестно, что лучшим другом участкового инспектора являются бабушки у подъездов. Понимаю, что полученная от них информация не может стать доказательством ни для прокуратуры, ни для суда, но нам этого и не нужно. От нас, как правило, требуют предоставлять характеристики некоторых граждан, а кто этих граждан лучше всего может знать? Правильно — бабушки, которые целый день сидят у подъездов, чешут языками и от пристального взора которых не укроется ничего. Ни очередной хахаль Нюськи-парихмахерши, ни фингал, поставленный своей супруге тишайшим Федором Михайловичем — не Достоевским, а инженером со ЖБИК, ни пьяный дебош старшеклассников. То же самое, если жилец исправно здоровается с бабками, выносит мусор и ни разу не был замечен в нетрезвом виде. Или замечен — но так, по мелочи.

Кто-то мне скажет, что маньяки по месту жительства характеризуются положительно. Не спорю. Но сколько их маньяков-то существует? Я за свою практику встречал лишь двух.

Череповецкие бабульки отличаются разнородностью «социального состава» и происхождения. Здесь имеются и коренные «черепанки», помнившие если не городского голову, то установление Советской власти, есть бывшие «вербованные», переехавшие в город после войны и принявшие участие в грандиозной стройке, есть и те, кого дважды переселяли из собственных жилищ — первый раз, когда заливали Рыбинское водохранилище, а во второй — когда из-за строительства новых микрорайонов деревянные дома шли под снос. Имелись и бывшие деревенские бабульки, которых дети перевезли в Череповец, чтобы получить квартиру побольше.

Что характерно — при разном уровне образования, культуры и достатка, старушки уживались друг с другом. Но, что очень важно для участкового — каждая из них отмечала какую-то деталь, оставшуюся незамеченной для товарок.

Самое лучшее — проводить оперативно-розыскные мероприятия «по гражданке», «под прикрытием» какой-нибудь сугубо мирной профессии — слесаря-сантехника, сотрудник СЭС, инспектора по охране окружающей среды, а еще лучше — журналиста. Увы, такое не всегда удавалось, потому что форменная одежда для участкового — обязательна, а бегать туда-сюда переодеваться, бывает просто некогда. Да и стрёмно так-то шифроваться на своем-то участке, где тебя каждая собака знать должна.

Но сейчас, будучи на больничном, я мог себе позволить прийти на улицу Ленина в гражданской одежде. Участок-то все равно не мой, не узнают. Есть, разумеется, вероятность, что кто-то из особо глазастых бабулек признает во мне милиционера, приходившего изымать ружье у гражданина, но это маловероятно. Одно дело — человек в форме, совсем иное — гражданское лицо.

Решив, что нынче я побуду фотокором, одолжил у соседа Валентина фотоаппарат. Вспомнил даже, что когда-то, давным-давно, я у него его уже одалживал. Даже марку вспомнил — «Смена 8-М».

Правда, тот предупредил, что разрешает отснять не больше трех кадров — а если больше, то придется компенсировать всю пленку. Ну, мне и трех кадров за глаза и за уши.

Искомый дом, второй подъезд. Около подъезда, как водится, лавочка, на которой сидят три бабушки.

На первом этаже список всех жильцов, проживающих в подъезде. Никакой тебе защиты персональных данных. Но список мне не нужен, потому что и так знаю, что гражданин Бурмагин проживает здесь.

Бабульки, приметив чужака, насторожились.

— Добрый день, — улыбнулся я бабулькам, демонстрируя свои зубы. Заметим — еще не леченные!

— Добрый… Добрый… — прошелестела скамейка.

— А я с «Ударной стройки», — сообщил я. — Внештатный фотокорреспондент. Вот, хожу, фотографирую наши дома, подъезды.

«Внештатный» фотокорреспондент — понятие растяжимое. Это может быть кто угодно. Но зато слово вызывает доверие.

— Можешь и нас сфотографировать, — предложила бабулька в белом платке в горошек. Я еще разок улыбнулся — еще ширше (или ширее?) и щелкнул кнопкой футляра, демонстрируя желание запечатлеть всю троицу, но две оставшиеся бабушки заахали. — Куда нас снимать-то? Не готовы мы…

Ну да, ну да. Даже пенсионерки предпочитают, чтобы их фотографировали при всем параде. У одной-то платок был нарядный, а у второй и третьей — повседневные.

Я только пожал плечами и присел рядышком. Первый контакт налажен. Приступаем к следующему этапу.

— Конкурс в городе намечается — фотография самого лучшего дома, и самого дружного подъезда. Хожу вот, дружный подъезд ищу. У вас как?

Эх, какую хрень я несу. Самый дружный подъезд. Это как?

— А что у нас? У нас, как у всех, — запереглядывались старушки.

— Никто не пьет? Не скандалит? Я что-то про жильца из двадцать восьмой квартиры слышал…

— Из двадцать восьмой? Это ты про Серегу Бурмагина, что ли? — хмыкнула бабуля в белом платке.

— Не уверен, — пожал я плечами. — Я только про квартиру слышал, а уж кто там живет — не знаю.

В разговор вступили и другие бабушки. Но я теперь не фиксировал — кто и что сказал, а только слушал.

— Так в двадцать восьмой Серега-то и живет. Раньше-то с ним его жена жила — Полинка, да двое деток, а теперь он один.

— Да где один-то? Кажий вечер к нему собутыльники шастают. Из квартиры уже все вынес и пропил. Надо бы участковому сказать.

— Так чего про Серегу-то говорить? Раньше-то, мужик как мужик был, пил как все — по праздникам, да по выходным, жену свою пальцем не трогал, а как по весне запил, да жена ушла, совсем с катушек сошел. Все лето пьет, вроде уже и с работы уволили, а ведь хороший работник был.

— Ага, жена детей забрала, а сама в Шексну уехала, к отцу с матерью. Серега уже два раза туда ездил, а Полька обратно ни в какую возвращаться не хочет. А у Польки отец в колонии работает, обещал, что если еще раз зятя увидит, так прямо сам его в колонию и отправит.

— А Серега-то, от батьки своего покойного ружье имел. Как весна — он на заводе отпуск брал за свой счет, да на охоту ездил. Как запил, так дебоширить начал. Стекла все в подъезде расколотил, соседу дверь высадил. Участковый наш его два раза предупреждал, а в третий на пятнадцать суток посадил. А потом ружье отобрали, так он совсем озверел.

Здешний участковый, сколько помню, Петр Николаевич Курганов. Человек неплохой, даже и добрый. Если уже он не выдержал,