Сотканный мир - Клайв Баркер

– Я люблю тебя, – вдруг сказал он. Она прервала рассказ, продолжая молча смотреть на текущую воду.

Он подумал, что она не расслышала.

Наконец, она просто произнесла его имя.

Он почувствовал себя обманутым. Ее мысли витали где-то далеко, быть может, в Фуге, на которую – после сегодняшнего открытия – она имела больше прав, чем он.

– Извини, – пробормотал он. – Не знаю, зачем я это сказал. Забудь об этом.

Его извинения вывели ее из транса; она отвернулась от реки и поглядела на него с выражением боли в глазах, будто ей было тяжело оторвать взгляд от блеска воды.

– Не говори так, – сказала она. – Никогда.

Она шагнула к нему и крепко обняла. Он обнял ее в ответ. Ее лицо, уткнувшись в его шею, было влажным от слез. Они стояли так, молча, несколько минут, а река продолжала равнодушно течь мимо. Наконец он спросил:

– Пойдем домой?

Она отпустила его и поглядела в его лицо, словно изучая.

– Все кончилось или только начинается?

Он только покачал головой.

Она еще раз, мельком, оглянулась на реку. Но прежде, чем текущая в ней стихия вновь устремилась к текущей воде, он взял ее за руку и повлек назад к бетону и кирпичу.

II

Пробуждение в темноте

Они вернулись на Чериот-стрит в тусклом предзакатном свете, скрывающем в себе осень. Поискали на кухне чего-нибудь съестного, потом поднялись в комнату. Кэл с бутылкой виски, которую купили на обратном пути. Разговора о том, что делать дальше, не получилось. Усталость и напряжение между ними, возникшие после разговора у реки, заставили их ограничиваться краткими, обрывочными фразами – в основном по поводу отвоеванного ими обрывка ковра, на котором трудно было что-то разглядеть.

Брендан вернулся домой около одиннадцати, покричал на Кэла, потом пошел спать. От его крика Сюзанна словно очнулась.

– Я пойду. Уже поздно.

Но Кэлу очень не хотелось оставаться одному.

– Останься, – попросил он.

– Кровать маленькая.

– Зато удобная.

Она протянула руку к его лицу и осторожно погладила синяки на скуле.

– Нам не нужно спать вместе, – сказала она тихо. – У нас слишком много общего.

Как ни странно, он испытал не разочарование, а какую-то более глубокую надежду. Фуга связало их воедино – ее, свое дитя, и его, случайного пришельца, и незачем подменять эту связь банальным сексом.

– Тогда мы будем просто спать, если ты останешься. Она улыбнулась.

– Я останусь.

Они стянули с себя грязную одежду и нырнули под одеяло. Сон пришел к ним еще до того, как остыла лампочка.

Сон их не был пустым: он нес с собой сны. Вернее, один сон который снился им обоим.

Им снился звук. Жужжание целого роя пчел, спешащих за медом; привычная музыка лета.

Им снился запах. Запах тротуара после дождя, и слабый запах духов, и запах ветра из теплых краев.

Но прежде всего им снилось то, что они видели.

Сперва ткань: бесчисленные нити, перевитые сотней узоров, окрашенные в сотню блеклых цветов, излучающие такую энергию, что им даже во сне пришлось закрыть глаза.

И потом, словно не выдержав собственного напряжения, узлы начали распускаться. Краска с них взмывала в воздух, застилая его цветными пятнами, за которыми нити ткани каллиграфически выписывали свое освобождение. Сперва их переплетение казалось беспорядочным, потом, по мере того, как пляшущие нити соединялись, наслаиваясь друг на друга, стали вырисовываться определенные формы.

Это были люди. Пять человеческих фигур, возникших там, где минуту назад была ткань.

Жужжание пчел в голове у спящих превратилось в голос, выкликающий имена этих пятерых.

Первая – молодая женщина в длинном темном платье, с бледным лицом и закрытыми глазами. «Лилия Пеллиция», – сказали пчелы.

Словно разбуженная своим именем, Лилия открыла глаза.

Тут вперед выступил бородатый мужчина лет пятидесяти в старинном плаще и широкополой шляпе. «Фредерик Кэммел», – глаза за стеклами маленьких круглых очков дрогнули и открылись. Его рука немедленно сдернула шляпу, под которой обнаружилась тщательно завитая и напомаженная шевелюра.

– Вот, – проговорил он, улыбаясь.

Еще двое. Женщина в такой же старомодной одежде (сколько же лет они спали?), кажется, не была особенно довольна пробуждением, но при звуках ее имени – «Аполлина Дюбуа», – открыла глаза и улыбнулась, показав зубы цвета слоновой кости.

Последние из пробужденных вышли вперед парой. Высокий красивый негр с грустным лицом. И голый младенец у него на руках.

«Джерихо Сент-Луис», – сказали пчелы, и негр открыл глаза. Он немедленно взглянул на ребенка, начавшего хныкать еще до того, как назвали его имя.

«Нимрод», – провозгласили пчелы, и хотя младенцу не было еще и года, он ясно знал два слога своего имени. Он открыл глаза, в которых мерцали золотистые искорки.

С его пробуждением игра цветов улеглась, замолкли и пчелы, оставив пятерых пришельцев в темной комнате Кэла.

Первой заговорила та, кого назвали Аполлиной Дюбуа.

– Это какая-то ошибка, – она подошла к окну и выглянула на улицу. – Какого черта мы здесь?

– И где остальные? – продолжил Фредерик Кэммел. Он отыскал зеркало на стене и начал подстригать ножницами, извлеченными из кармана, какие-то лишние волоски у себя на щеках.

– Да, это вопрос, – задумчиво сказал Джерихо. Потом обратился к Аполлине. – Ну, что там видно?

– Ничего. Там ночь. И...

– Что?

– Погляди сам, – она сплюнула сквозь зубы. – Что-то изменилось.

Лилия Пеллиция тоже подошла к окну.

– Она права. Все какое-то другое.

– И почему здесь только мы? —снова спросил Фредерик. – Вот это действительно вопрос.

– Что-то случилось, – тихо сказала Лилия. – Что-то ужасное.

– Ты, конечно, чувствуешь это своей задницей. Как обычно, – фыркнула Аполлина.

– Нельзя ли повежливей, мисс Дюбуа? – заметил Фредерик с выражением возмущенного педагога.

– Не зови меня «мисс». Я же замужем.

Во сне Кэл и Сюзанна, не веря своим ушам, слушали чепуху, которую несли эти видения. При всей их странности они были неподражаемо реальны. Как бы для того, чтобы еще больше смутить спящих, негр Джерихо подошел к кровати и сказал:

– Может, онинам что-нибудь объяснят.

Лилия повернулась к ним своим бледным лицом.

– Нужно их разбудить, – и она потянулась к плечу Сюзанны.

«Это не сон», —поняла Сюзанна, открывая глаза в ту самую минуту, когда холодные пальцы женщины коснулись ее.

Ничего не изменилось. Те же приоткрытые занавески, пропускающие в комнату тоскливый свет фонарей. И те же пятеро у кровати, ее оживший сон. Она села, и взгляды обоих – Джерихо и младенца Нимрода – тут же устремились на ее грудь. Она поспешила завернуться в простыню и разбудила этим Кэла. Он с трудом разлепил сонные глаза.