Страсть к удовольствию - Нина Роуэн

– Прочь с дороги! – Она набросилась на слугу, пытаясь оттолкнуть его, но тот был незыблем, как крепостная стена.

Внезапно сильные руки обхватили Клару сзади и оттащили от слуги, причем Себастиан едва удерживал яростно отбивавшуюся Клару.

Прохожие останавливались поглазеть на происшествие, но семилетнего мальчика с глазами цвета ирисок нигде не было видно – он уже исчез за захлопнувшейся с глухим стуком парадной дверью.

Клара, наконец-то обессилев, обвисла в руках Себастиана; ее сотрясали рыдания, и с каждым вздохом грудь ей пронзала острая боль. Себастиан привлек Клару к себе и крепко обнял, прижав к своей широкой груди. Она понимала, что он что-то ей говорил, но не слышала ничего из-за рыданий, рвавшихся из ее груди.

Наконец, совершенно опустошенная, она позволила отвести себя к экипажу и опустилась на сиденье. Ей хотелось кричать и колотить кулаками в дверь особняка, до крови разбив костяшки пальцев, но она знала: сколько ни стучи и как громко ни кричи, отец не впустит ее. Более того: после сегодняшней сцены Фэрфакс скорее всего усилит охрану Эндрю. При мысли об этом новые потоки слез заструились по ее лицу.

Себастиан сел рядом с ней, и экипаж тронулся с места. Внезапно карету ощутимо качнуло, и бедро Себастиана прижалось к ее бедру. Как ни странно, но даже в такие минуты Клара почувствовала мощный прилив желания. Она задержала дыхание, и испытываемая ею боль сжалась до размеров маленького ледяного комочка, таявшего в опаляющем огне, вызванном близостью Себастиана.

«Он изгонит все, что причиняет боль, и не оставит ничего, кроме удовольствия», – вдруг промелькнуло у нее. Она уже по опыту знала, что существовала лишь хрупкая грань между болью и удовольствием, – грань, разрушаемая прикосновениями Себастиана.

Клара с приглушенным стоном повернулась и заглянула ему в глаза. Потом приподнялась и тут же села к Себастиану на колени, обвивая руками его шею. Когда же она припала губами к его губам, то сразу почувствовала облегчение, захлестнувшее ее спасительной волной. Целуя Себастиана, она забыла обо всем на свете, опаленная жаром, исходившим от него.

Пальцы Себастиана тем временем поглаживали ее бедро, все сильнее распаляя так долго дремавшую плоть. Клара запустила руки в его волосы, с наслаждением пропуская сквозь пальцы густые пряди. Она застонала и попыталась еще крепче прижаться к нему. Себастиан вздрогнул и чертыхнулся, причем на этот раз его голос прозвучал хрипло и глухо. Он изо всех сил старался сохранить самообладание и все никак не мог решить: остановить Клару или ответить на ее призыв?

А Клара снова принялась его целовать, еще более страстно заявляя об испепелявшем ее желании. Да, желание – вот что это было! И оно все возрастало с того самого момента, когда она впервые заметила, как Себастиан изучает ее фигуру. А она тогда, посмотрев на его шею, задалась вопросом, что почувствует, прижавшись губами к этой могучей колонне…

Внезапно прервав поцелуй, Клара начала развязывать узел шейного платка Себастиана и расстегивать пуговицы рубашки, чтобы обнажить его шею, но он перехватив ее руки, прохрипел:

– Клара, не надо…

– Но я хочу. – Она в нетерпении дернула тонку. Ткань рубашки и пуговицы дробно застучали по полу экипажа.

Даже в полумраке кареты Клара видела, как пульсирует жилка на шее Себастиана, выдавая едва сдерживаемую страсть. Не в силах бороться с собой, она прижалась губами к его шее, с восторгом ощутив солоноватый вкус кожи. Стон, сорвавшийся с губ Себастиана, походил на рык раненого зверя, и этот звук еще больше возбудил Клару. Она прижалась к Себастиану всем телом и тотчас же ощутила его восставшее естество. В этот момент он страстно поцеловал ее в ответ, а потом, задрав ее юбки, с силой прижал к своей возбужденной плоти. Никогда еще Клара не испытывала такого острого желания. Сидя на коленях Себастиана, она двигалась и извивалась, не прерывая поцелуи, стараясь запомнить каждый миг этой восхитительной близости; ей казалось, что жар его тела обжигает ее даже сквозь льняную ткань рубашки.

Тут Себастиан провел языком по ее верхней губе и коснулся пальцами волос, собрал их на затылке в узел. Несколько шпилек упали на пол, и волосы Клары рассыпались по спине. Запустив руку в эти густые локоны, Себастиан склонился над Кларой, чтобы снова впиться поцелуем в ее губы.

Клара таяла в его объятиях, переполненная жгучим желанием. Себастиан же вдруг рывком приподнял бедра и потерся возбужденной плотью о секретное пульсирующее местечко ее естества. Она громко застонала, оторвавшись от его губ, и заглянула в сверкающие глаза Себастиана; ее дыхание сделалось прерывистым, а груди едва не разрывали корсет. Клара сгорала от желания освободиться от одежды и ощутить в себе отвердевшую мужскую плоть. Она страстно жаждала этого – жаждала такого наслаждения, которого никогда еще не испытывала.

Стараясь восстановить дыхание, она прижалась к Себастиану и почувствовала, как его губы слегка коснулись ее щеки, потом уха. И тут он заговорил – звук рокотал в его груди, но смысл произносимых им слов Клара этим ухом не слышала. Она еще крепче к нему прижалась, а он вдруг взял ее лицо в ладони и осторожно смахнул большими пальцами оставшуюся на щеках влагу. И было ясно: он все-таки одержал верх над страстью и желанием – Клара поняла это по стиснутым зубам Себастиана и выражению сожаления, промелькнувшему в его глазах.

– Себастиан, но почему?.. – Она тихонько всхлипнула и, ненавидя себя за распутство, вновь припала к его губам и прижалась грудью к его груди, надеясь пробудить ответную реакцию.

Но Себастиан, решительно отстранившись, заявил:

– Нет.

Слово это камнем упало между ними, однако Клара продолжала цепляться за него, отказываясь разжать пальцы и выпустить его рубашку. Она знала, что, если сейчас отпустит Себастиана, если позволит ему развеять это ослепляющее жаркое очарование страсти, то одиночество обрушится на нее и заморозит навсегда.

Тут Себастиан отстранил ее руки и взглянул ей в глаза. И в тот же момент Клара поняла: у нее не было шансов противостоять его решимости. Охваченная внезапной вспышкой злости, она рывком поднялась, пересела на противоположное сиденье и обхватила плечи руками, пытаясь сдержать рыдания.

Надолго воцарилось молчание – слышалось только тяжелое дыхание обоих. Внезапно Себастиан чертыхнулся и, запустив пятерню в шевелюру, проворчал:

– Не здесь, Клара. И не так.

Она отвернулась от него и, уставившись в окно ничего не видящими от слез глазами, прошептала:

– Прокляни тебя Господь!

Себастиан невесело рассмеялся и тихо сказал:

– Он это уже сделал.

– Что его связывает с Кларой? – Лорд Фэрфакс поднял голову и, почувствовав болезненную пульсацию в глазах, поморщился.

Его секретарь Сондерс пожал плечами и, явно смутившись, пробормотал:

– Похоже, они собираются пожениться, милорд. Мистер Холл обратился за специальной лицензией на прошлой неделе.

– Пожениться?.. – Фэрфакс ненадолго задумался. – А как давно они знакомы?

– Не могу сказать, милорд.

Фэрфакс в раздражении швырнул на стол карандаш. Кларе было присуще некоторое безрассудство – прискорбное наследие ее матушки. Из-за подобной опрометчивости Элизабет не раз оказывалась в сомнительных ситуациях, и ему приходилось исправлять положение, используя все пригодные для этого средства.

– Ладно. – Взмахом руки он дал понять Сондерсу, что разговор окончен. – Проследите, чтобы она не натворила каких-нибудь глупостей.

Впрочем, по мнению лорда Фэрфакса, сцена, произошедшая перед домом, уже являлась верхом глупости.

Глупая девчонка! Если она полагала, что сможет чего-либо добиться столь безрассудными действиями, то будет жестоко разочарована!

– Да, милорд. – Сондерс коротко поклонился, собираясь выйти, но остановился, увидев в дверном проеме крошечную фигурку Эндрю. Позади мальчика стоял дворецкий Дэвис.

Фэрфакс нахмурился, увидев внука. Эндрю был худеньким и бледным, то есть совершенно не походил на его сына Уильяма в том же возрасте. Уильям также унаследовал характер Элизабет, но он-то по крайней мере был крепко сложен, к тому же благодаря строгому воспитанию обладал силой воли – так, во всяком случае, хотелось думать Фэрфаксу. Да, он хорошо воспитал сына, и тот знал, как бороться и как постоять за себя.

Фэрфакс мог бы гордиться… но подозревал, что с внуком ему так не повезет. Эндрю уже был слабым, а охоте предпочитал книжки с картинками и рисование. Мальчик не способен был выстрелить из ружья, чтобы спасти себе жизнь. Ричарду было бы неприятно узнать, что его сын вздрагивал, услышав ржание лошади.

Неизбывная тоска охватила Фэрфакса при воспоминании об Уильяме, который умер слишком молодым. Ему хотелось иметь настоящего сына – такого, которого он мог бы считать своим другом, которого мог бы лепить по своему образу и подобию и который всегда оставался бы преданным ему.