Андриеш - Буков Емилиан Нестерович

Хвать! — за лысину свою,

Увидавши попадью,

Жалкий труп ее, верней, —

Захрипел святой над ней.

А Пэкала говорит:

«Что, святейший, вас томит?

Что столь огорчило вас?

Я исполнил ваш наказ!

Ну, а то, что попадья

Померла — при чем тут я?

Померла — какая жалость!

Я работал, пел я малость…

Ваша верная жена,

Гнева праведного вместо,

Вдруг решила, что она

Новобрачная невеста!

Может быть, была пьяна,

Может, попросту больна,

Или просто так, сама,

В миг один сошла с ума?

Отчего бы ей плясать бы

Как не в ожиданьи свадьбы?

Я скажу вам, не тая,

Что рехнулась попадья.

Сколь печальна смерть сия!

Только чем виновен я?»

Поп, очнувшись в миг единый,

Потянулся за дубиной.

«А, святой отец, уже?

Что же, вспомним о ноже…»

Поп одумался. «Да нет,

Что ты, мой дружок, мой свет!

Как ты мог подумать так?

Это, право же, пустяк!

Мы немедля, без заминки,

Справим славные поминки!»

Поп угрозу понимает,

Нос ладонью прижимает,

Наконец с большим трудом

Со двора уходит в дом.

Всю-то ночь святой, бедняжка,

На постели думал тяжко,

Размышлял святой всю ночь:

Как услать Пэкалу прочь?

И сказал, как встала зорька:

«Друг, мне расставаться горько,

Но послушай речь мою:

Я расчет тебе даю!

Расстаюсь я с лучшим другом,

Но и самым верным слугам

Мне платить сегодня нечем:

В мире злобном человечьем

За мою святую жисть

Корку обречен я грызть!

Пусть разлука — но бескровная!

Беден я, как мышь церковная!»

«Ну, а как же уговор?

Не менялся он с тех пор!

Мне покуда — не пора!

Не пойду я со двора

Ни силком, ни доброй волей,

И ничем другим, доколе

Не отрежут в добрый час

Носа одному из нас!

Уговора не забуду,

Ждать минуты этой буду!

Что ж до денег — то пустяк:

Послужу и просто так!»

Да, как видно, — делу крышка!

Поп напружил свой умишко,

Он с поникшей головой

Ходит-бродит сам не свой.

У него дрожат поджилки, —

Ногтем он скребет в затылке,

Ходит-бродит, глух и нем,

Полысел уже совсем,

На Пэкалу смотрит косо,

Чует: быть ему без носа,

И кипеть готов со зла.

Рассказать еще придется:

Жадный поп имел осла

По прозванью Боробоца.

Говорят, любовь слепа.

Ну, так вот, любовь попа

Вся тому ослу досталась:

Только поп подвыпьет малость

В нежном, сладостном пылу

В стойло поп бежит к ослу.

Попрощавшись со стыдом,

Животину тянет в дом

И с собой за стол сажает,

Всем, чем может, услужает.

А как в церковь соберется,

С ним на пару — Боробоца

Появляется в притворе,

Прихожанам всем на горе,

И поет в церковном хоре.

На закуску ввечеру

Получает просфору,

Жрет что хочет, без числа,

Лишь любовь — тому причина:

Жадный поп любил осла

Больше брата, больше сына!

Вот и Пасха подошла.

А Пэкала все батрачит.

Говорит ему святой:

«Должен ты, Пэкала, значит,

Выполнить наказ простой

(Службишка тебе зачтется,

Ты приучен к ремеслу!):

Выйди к речке с Боробоцей,—

Драгоценному ослу

Много там найдется пищи,

Ты ж — вознаградись сполна:

Прихвати с собой, дружище,

Штоф пасхального вина!

Пей, Пэкала, пей до дна!

Чистый воздух там, покой —

Заночуешь над рекой!»

Тихо песню напевая,

Кое-что подозревая,

Не боясь попа нимало,

С Боробоцей встал Пэкала

На ночевку у реки,

Но, наказу вопреки,

В добродетельном пылу

Все вино споил ослу,

От вина, от сытной пищи

У скотины — дым в мозгу!

Захрапел хмельной ослище

На высоком берегу.

А во сне — рычал, буянил,

Песнь ослиную горланил,

Хрюкал, выл, ушами двигал

И копытом бойко дрыгал,

И ревел, как только мог,—

Близ него Пэкала лег.

На него и на осла.

Очень скоро ночь сошла.

Поп тем временем не спал:

Яму батраку копал.

Черту из последних сил

Он молитву возносил:

«Помогите, братья-черти!»

Хочет поп Пэкале смерти.

День пасхальный миновал,

Верных слуг святой призвал:

«Должные настали сроки,

Просыпайтесь, лежебоки,

Ибо шуток не люблю

И совсем киплю от злости:

Вам к реке идти велю;

Вы того с обрыва бросьте,

Кто буянит во хмелю!»

Быстро побежали слуги,

Зеленея от натуги,—

Нет вторых таких растяп!

Даже пни, видать, умнее!

Вот и речка, — а над нею

Раздается громкий храп.

Подбежали, не взглянули,

Лишь один разок нюхнули:

Вот он, вот он, паразит!

От него вином разит!

Подбежали, наскочили,

Ан — злодеев ждал подвох:

В темноте не отличили

Две ноги от четырех!

В воду кинули осла

И немедля убежали,

Ох и весело Пэкале!

Ох и славные дела!

Поединок сей неравный,

Летописец, проследи:

Ведь Пэкала-то, поди,

Надувальщик самый главный!

Поутру проснулся поп,

Ногтем лысину поскреб.

Счастлив — аж дрожат поджилки.

Выпил водки две бутылки,

И в исподнем, налегке

Побежал святой к реке,

Весь от радости трясется.

… Только где же Боробоца?

Тут святой рассвирепел,

Разъярился и вскипел,

Рявкнул, злобою объятый:

«Что наделал ты, проклятый!»

«Сколь ответствовать приятно

Мне, святейший, в этот раз!

Я исполнил аккуратно

Ваш божественный приказ!

Обо всем сказать могу:

Я прилег на берегу,

Вот на этом, на зеленом,

И увидел я во сне:

Вы молитвы пели мне,

Запивая самогоном!..»

«Ты рехнулся, мне сдается!

Ты, Пэкала, негодяй!

Где мой нежный Боробоца,

Мне ответ немедля дай!»

«Ах, отец, не утаю:

Вероятно, он в раю…

В лучшем мире он, короче…

Вы не сердитесь ли, отче?»

«А еще бы! А еще бы!

Я кипеть готов от злобы!

Ты негодник, ты подлец,

Ты сожрал моих овец!

Ты, Пэкала, злей шакала!

Будь ты проклят, злой Пэкала!

Всей душой тебя кляну:

Ты сгубил мою жену,

Брат из-за тебя навек —

Стал калека из калек,

Всё тебе, батрак, зачтется,

А особо — Боробоца!

Ждет тебя, батрак, беда:

Я сержусь, как никогда!»

«Ах, святейший, вы всерьез?

Ну-ка, подавайте нос!

Наконец-то кончен спор!

Выполняйте уговор!»

Повалился поп, дрожа,

Увидавши блеск ножа,

А Пэкала нож занес

И отрезал жирный нос.

Страх попа безумный гложет,

Поп без носа жить не может,

Взор святейшего потух,

Испустил святейший дух.

В том не видя святотатства,

Все поповские богатства

Роздал беднякам батрак,

Проживающим в соседстве:

Доля всем нашлась в наследстве,

Часть мирских поповских благ!

Так ли было иль не так —

А дорога вдаль бежала.

Ох, однако же, мастак

Языком чесать Пэкала!

Заливает что есть мочи,—

Путь, однако же, короче,

Если весел спутник твой,

Разговор ведет живой;

Коль в речах его — сноровка,

Если врать умеет ловко