Империя хаоса. Тени Бога - Грегори Киз

– У меня предчувствие, Таг, что мы должны следовать за теми, кто разграбил воздушный корабль. Поэтому мы и должны покинуть деревню. Расстояние между нами сокращается, нас разделяет один день пути. Если мы задержимся здесь…

– Но они же умрут.

– Они отправили мальчика в соседнюю деревню. По всей видимости, там живут их сородичи. Я чувствую, если мы здесь остановимся, смертей будет значительно больше.

Красные Мокасины повернулся к Кричащему Камню:

– Скажи ей, что мы не можем остаться.

– Kaaki ishtatata 'uuhak, – сказал Кричащий Камень.

Девушка с ненавистью выкрикнула какие-то непонятные слова.

– Что она сказала?

– Она просит, чтобы мы дали ей пороху для мушкета, она пойдет и убьет того, кто разорил ее деревню.

– Скажи ей, что и порохом мы не можем поделиться.

Они ехали то шагом, то пускались рысью, то переходили на галоп. Они спешили. Из десяти лошадей, что им дали уичита, и четырех, что привел с собой Кричащий Камень, у них осталось семь. Дорога назад, домой, удлинялась с каждым днем, и Красные Мокасины не хотел загнать всех лошадей.

Мерцали на небе холодные звезды и притягивали к себе взор Красных Мокасин, и он забывал смотреть в сторону горизонта. Чокто не говорили много о звездах, но уичита и те племена, что населяли эту долину, любили поговорить о небесных светилах. Для них звезды были Видениями и Видения были звездами. Кричащий Камень мог без остановки рассказывать истории о том, как звезды в облике людей спускались на землю.

И Красные Мокасины понимал их. Небо у него над головой не было похоже на то, к которому он привык с детства или видел в Венеции и Алжире. Такой угрожающий, готовый поглотить небосвод впервые предстал его взору, когда он плыл через океан. Тогда, так же как и сейчас, звезды казались огромными глазами, заглядывающими в самую душу.

Вернулось дитя его Тени, одно из многих, что он сотворил, и что-то зашептало ему. Он попытался глазами дитя увидеть то, о чем оно хотело ему поведать, но образ ничего ему не объяснил. Хотя дитя и составляло часть его души, оно могло видеть только в потустороннем мире, материальные формы были ему недоступны.

Красные Мокасины сделал попытку внутренним взором найти скальпированного воина, на мгновение ему показалось, что он уловил его присутствие или пустоту, его скрывавшую. Но это ощущение тут же исчезло.

– Святый боже, – пробормотал Таг.

Таг редко поминал Бога, поэтому его слова для Красных Мокасин прозвучали не как божба, а как молитва.

Красные Мокасины разделял с ним его удивление. Открывшаяся перед ними долина вся была усеяна огнями костров. Он хорошо видел в ночной темноте и потому сумел насчитать не одну тысячу палаток. Но что странно, конической формы, как у жителей здешних долин, приземистые, круглые у основания палатки соседствовали с огромными, как дом, шатрами, наподобие тех, что он видел в Венеции и Турции.

Кроме того, здесь было пять русских воздушных кораблей и три летательных аппарата, по форме напоминавших гигантские листья. И еще он увидел пламенеющие красные глаза: над лагерем парили более сотни злобных духов, тех самых, которых его друг Франклин называл malakim. Было здесь и еще что-то – необычное, странное. Оно пронизывало все вокруг как невидимый огонь. И хотя он не имел ни малейшего представления, что бы это могло быть, он знал, что именно за этим он и пришел сюда. Рядом с этим странным огнем витало нечто неуловимое, эхом крика оно цеплялось к нему.

И это нечто располагалось в самом центре лагеря, окруженное пятью или шестью тысячами людей.

– Это что ж там такое творится? – пробормотал Таг.

– Сколько их там?

– Я вижу только огни.

– Это целая армия. Очень большая армия. И она состоит не только из индейцев, там и европейцы есть, вполне возможно и люди других народов. Утром мы их получше рассмотрим.

– Ну да, мы их, а они нас.

– Скорее всего. Но к утру мы должны быть среди них.

11

Серафим

– Добрый вечер, мадемуазель де Бретой, – тихо произнесла Адриана, когда ее ученица вошла в обсерваторию.

– Я слышала, что вы здесь, – ответила девушка.

– Все верно, я здесь, – сказала Адриана. – Чем могу быть полезна?

– О мадемуазель! – возбужденно воскликнула Бретой. – Мсье Линней представил наш научный план директору…

– И тот объявил, что вам нужно прекратить исследования в этом направлении, – закончила за нее Адриана.

Бретой растерянно заморгала:

– Да, мадемуазель, но вчера вы сказали…

– Я помню, что я сказала, – перебила ее Адриана. – Но тогда мне не было известно об изменениях в образовательной программе.

– Я не понимаю. Кроме того, они сообщили, что мне вообще запрещено изучать математику. И воздухоплавание! Вместо этого я должна посвятить себя изучению лекарственных трав!

– Почему? – спросила Адриана.

– Потому что я женщина. Мсье Сведенборг считает, что тайны науки не для слабого пола. Но вы же, мадемуазель, выдающийся ученый. И когда я упомянула об этом, он сказал, что вы просто исключение.

Девушка залилась слезами. Адриана подошла к ней и взяла ее за подбородок.

– Почему вы так хотите изучать математику, моя дорогая? Что плохого в том, если вы будете выполнять предписания директора? Или выйдете за кого-нибудь замуж, за Линнея например? Но только не надо так краснеть, ваша взаимная симпатия заметна невооруженным глазом. Почему бы вам не стать просто женой и матерью?

– Потому что я люблю науку, мадемуазель, и я страстно желаю посвятить ей свою жизнь. Я удивляюсь, как вы и остальные можете меня не понимать.

– Я понимаю тебя, Эмили. Можно мне так тебя называть?

– Конечно, мадемуазель.

– А ты можешь в отсутствие других студентов называть меня Адрианой.

– Хорошо, Адриана.

– Садись на этот стул.

Эмили села, Адриана подвинута еще один рядом стоящий стул и тоже села.

– В чем задача научной философии, Эмили?

– Познавать Бога и цели Его творения посредством Его ангелов. Познавать, чтобы создавать на земле вещи одновременно полезные и божественные, изучать и совершенствоваться самим.

– Откуда это тебе известно? Кто сказал тебе об этом?

– Нас, студентов, этому учат.

– Сомневаюсь, чтобы этому вас учил уважаемый Мопертюи.

– Да, это не он. Он преподает устаревшую философию, не божественную. Ему можно простить это.

– Эмили, ты веришь в то, что говоришь? Ты именно так понимаешь предназначение науки?

Девушка выпрямила спину и посмотрела на свои сложенные на коленях руки.

– Нет, Адриана.

– В таком случае дай свое определение.

Девушка надолго задумалась, затем сказала:

– Научная философия призвана открывать суть вещей.

Адриана чуть заметно улыбнулась:

– Разве эти два определения отличаются друг от друга?

– Думаю, да, хотя не могу объяснить, чем именно.

– Позволь мне кое-что добавить к только что сказанному тобой. Научная философия призвана открывать суть вещей, чтобы понимать их, чтобы видеть красоту открывающегося знаниям мира оценить полноту божественного творения. И не имеет значения, считает ли какой-нибудь король, солдат или кузнец этот мир совершенным. И не имеет значения, вовлечены ли в его творение ангелы или демоны. Ты знаешь, почему я сегодня пришла в обсерваторию и не отрываю глаз от телескопа?

– Хотите что-то увидеть?

– Я рассматриваю Юпитер. Подойди сюда. Посмотри и скажи, что ты видишь.

Эмили встала, подошла к телескопу и приникла к окуляру. Мгновение спустя сказала:

– Я вижу маленький диск с двумя цветными ободками. Я вижу две маленькие светящиеся точки.

Адриана кивнула:

– С помощью malakim мне удалось рассмотреть чуть больше. Приливы и отливы в огромном океане облаков, окутывающих Юпитер. И его луны, крошечные, как след от укола булавки.

– Я читала ваш научный трактат о Юпитере.

– Но сегодня я пришла сюда и пользуюсь этим несовершенным телескопом. Как ты думаешь, с какой целью?

– Даже и предположить не могу.

– Первая ступень в познании – наблюдение. Мы наблюдаем, проводим опыты, записываем полученные результаты. Научному обоснованию подлежит все то, что мы видим, слышим, осязаем. Улавливаешь мою мысль! Теперь ты понимаешь, что мой трактат о Юпитере не имеет научной ценности?

– Нет, мадемуазель… то есть Адриана. Вы наблюдали и описали то, что видели. Разве не так?

– Нет, не так. Когда я смотрю в телескоп, только свет выступает посредником в процессе наблюдения. Мой трактат основывался на том, что увидели malakim, а потом мне пересказали. Ты когда-нибудь играла в такую детскую игру: игроки передают слово шепотом на ухо друг другу, и слово, таким образом, идет по кругу и возвращается к тому, кто его произнес первым. Случается, оно возвращается искаженным до неузнаваемости. Но игроки не намеренно искажают слово.