Беременна от Братвы (ЛП) - Фокс Мари

В нашем мире у мужчин Братвы нет бастардов. Дети, рожденные вне брака, это слабость, трещина в броне, которую могут использовать другие. Мой ребенок не будет бастардом. Мой ребенок будет законным, Шаровым, рожденным во власти и страхе, как и должно быть.

Я нахожу минутку, чтобы полюбоваться Сарой, которая стоит передо мной в своем свадебном платье. Ткань облегает ее фигуру во всех нужных местах, белизна платья резко контрастирует с ее светлыми волосами. Ее красота неоспорима, даже если ее глаза выдают нежелание, которое она испытывает к этому союзу. Она хорошо выглядит в белом, чистая, хотя в мире, в котором мы живем, нет ничего чистого.

Церковь тихая, заполненная несколькими доверенными мужчинами, теми, кому нужно быть здесь. Священник не один из нас, но он тот, кому мы доверяем, тот, кто понимает вес клятв, произносимых сегодня, даже если он не часть нашего мира. Он стоит перед нами, мрачный, пока разворачивается церемония.

— Берешь ли ты, Иван Шаров, эту женщину, Сару Уильямс, в свои законные жены, чтобы быть с ней в болезни и здравии, в радости и в горе, пока смерть не разлучит вас? — спрашивает священник, и его голос разносится по тихому помещению.

Я не спускаю глаз с Сары, наблюдая, как ее дыхание слегка сбивается, как напрягаются ее плечи. Она боролась с этим на каждом шагу, но здесь все заканчивается. Здесь она становится моей, во всех смыслах этого слова.

— Беру, — говорю я, мой голос тверд, не оставляя места для сомнений. В этих словах есть окончательность, обещание, которое выходит за рамки типичных брачных обетов. Речь идет не только о любви или преданности, речь идет об обладании, о власти, о том, чтобы гарантировать, что наш ребенок родится в этом мире с именем Шаров.

Священник поворачивается к Саре, его взгляд нежен, как будто он чувствует, как буря назревает внутри нее. — И ты, Сара Уильямс, берешь ли этого человека, Ивана Шарова, в законные мужья, чтобы иметь и хранить его в болезни и здравии, в горе и радости, пока смерть не разлучит вас?

Она колеблется, всего лишь долю секунды, но этого достаточно, чтобы я заметил. Ее зеленые глаза мелькают в моих, ища, возможно, выход, что-то, чего она не найдет. Теперь для нее нет спасения, нет другого пути. Это ее жизнь, и я тот, кто держит поводья.

— Беру, — наконец говорит она, ее голос ровный, хотя я вижу смятение в ее глазах. Она приняла свою судьбу, по крайней мере внешне, но я достаточно хорошо знаю Сару, чтобы понимать, что борьба в ней еще не окончена.

Священник кивает, на его лице появляется легкая торжественная улыбка, и он продолжает церемонию. — Властью, данной мне, я объявляю вас мужем и женой. Вы можете поцеловать невесту.

Я шагаю вперед, сокращая расстояние между нами. Моя рука тянется, нежно приподнимая ее подбородок, когда я наклоняюсь. Ее губы мягкие, но они сжаты, непреклонны, и я чувствую горечь в них. Это не поцелуй радостной невесты. Это поцелуй женщины, которая знает, что ее покорили, связали клятвами, которые она никогда не хотела давать.

— Скажи это, — шепчу я ей в губы, мой голос настолько тихий, что слышит только она. — Скажи, что ты моя.

Она слегка отстраняется, ее глаза сверкают вызовом, но она ничего не говорит. Я позволяю этому ускользнуть, пока что. Клятвы произнесены, поцелуй запечатан. Она может пока этого не сказать, но она это сделает. Со временем она поймет, что это то место, где она должна быть, со мной, рядом со мной, как моя жена.

Комната наполнена тяжестью того, что только что произошло, окончательность этого опускается на нас, как тяжелый саван. Я беру ее руку в свою, поворачиваясь лицом к небольшой группе мужчин, которые стали свидетелями этого союза. Выражения их лиц торжественны, уважительно, кивая в знак признания данных нами обетов.

Пока мы идем к алтарю, реальность всего этого начинает доходить до меня. Сара теперь моя, законно, бесповоротно. И хотя этот брак, возможно, родился из необходимости, из потребности защитить нашего ребенка и обеспечить будущее имени Шаров, есть что-то еще, что кипит под поверхностью. Желание, потребность, от которой я не могу избавиться.

Она красива, да, но это еще не все. В ней есть огонь, сила, которая влечет меня к ней, даже когда она борется со мной на каждом шагу. Я хочу ее, во всех смыслах этого слова, и теперь, когда она моя жена, я имею полное право требовать ее.

Когда мы подходим к дверям церкви, я останавливаюсь, снова поворачиваясь к ней. Ее глаза встречаются с моими, в них бурлит смесь эмоций, страх, вызов, смирение. Есть еще что-то. Что-то, что вызывает темный трепет в моей груди.

— Теперь ты моя, — тихо говорю я, но голос мой тверд. — Тебе это может не нравиться, но такова реальность. Это твоя жизнь, Сара. Тебе лучше начать принимать это.

Она ничего не говорит, ее челюсть сжимается, когда она смотрит в сторону. Я чувствую сопротивление в ней, борьбу, которая еще не угасла. Хорошо. Я бы не хотел, чтобы было по-другому.

Когда мы выходим на холодный воздух, я крепче сжимаю ее руку, ведя ее к ожидающей машине. Этот брак, необходимость, средство для достижения цели. Когда я смотрю на нее, чувствую тепло ее руки в своей, я не могу не думать, что это может стать чем-то большим. Чем-то, чего я никогда не ожидал.

Свадьба кажется размытой, когда мы переступаем порог моего дома, теперь нашего дома. Тишина в большом вестибюле, резкий контраст с напряжением, которое кипело между нами весь день. Я сбрасываю пиджак, бросаю его на ближайший стул, уже чувствуя, как тяжесть вечера начинает спадать. В тот момент, когда мы переступили порог, формальность дня начала растворяться. Теперь остались только Сара и я, одни в тишине нашего дома.

Мой телефон звонит, нарушая тишину, и я отвечаю на звонок со вздохом, кивая Саре и жестом приглашая ее продолжать. Это один из моих людей с новостями, вопрос, требующий моего внимания, но не такой, с которым нельзя справиться несколькими короткими словами. Тем не менее, это занимает несколько минут, и к тому времени, как я вешаю трубку и иду в нашу спальню, я обнаруживаю, что Сара уже приняла душ и переоделась.

Она сидит на краю кровати, одетая в шелковую пижаму, которая облегает ее изгибы во всех правильных направлениях. Ее волосы влажные, свободно падают на плечи, и она смотрит на меня, когда я вхожу, ее выражение лица невозможно прочесть.

— Я ненадолго, — говорю я, направляясь в ванную, чтобы быстро принять душ. Вода горячая, почти обжигающая, и я позволяю ей смыть остатки дня, церемонию, клятвы, тяжесть того, что мы только что сделали. Но за всем этим кроется кипящее предвкушение, которое я не могу игнорировать. Я жаждал ее, больше, чем готов признать. И судя по тому, как она ждет меня, я знаю, что она тоже жаждет меня.

Когда я выхожу из душа, я быстро вытираюсь полотенцем и натягиваю свободные штаны, оставляя грудь голой, когда я возвращаюсь в спальню. Сара все еще сидит на кровати, поджав под себя ноги, ее взгляд следует за мной, пока я пересекаю комнату. В воздухе висит напряжение, густое и электрическое, и я вижу, как ее дыхание слегка перехватывает, когда я приближаюсь.

Улыбка дергает уголок моего рта, когда я вижу ее, прекрасную, уязвимую и, несомненно, мою. — Ты ждала меня, — говорю я, мой голос тихий и дразнящий. Это не вопрос. Мы оба знаем, что это правда.

Она не отвечает сразу, но то, как ее тело движется, как ее взгляд скользит вниз к моей груди, прежде чем снова встретиться со мной глазами, говорит мне все, что мне нужно знать. Я придвигаюсь ближе, ставлю колено на кровать, наклоняюсь, моя рука откидывает прядь волос с ее лица.

— Я знаю, ты этого хочешь, — бормочу я, мои губы касаются ее уха. — Даже если ты пытаешься это отрицать.

От моих слов ее пробирает дрожь, и на мгновение я вижу конфликт в ее глазах, толчок и тягу желания и сопротивления, желания чего-то, чего она знает, что не должна. Когда она наконец говорит, ее голос тихий, почти шепот.

— Ты прав, — признает она, ее дыхание согревает мою кожу. — Я действительно этого хочу.